— Да я даже не сделал еще ничего плохого!

— Тогда ты точно должен извиниться.

Пашка сначала яростно махнул веткой, что чуть не хлопнула меня по носу, а потом услышав сзади мои приглушенные смешки, расслабился и тоже тихонько хихикнул.

Даже не верилось, что я вот так запросто иду и болтаю со своим бывшим врагом. Ну, то есть со своим мертвым для меня бывшим товарищем. И даже обстоятельства, из-за которых мы сейчас шли по темному и страшному лесу, отмахиваясь от комаров и мошек, не пугали совсем. Вернее, уже не пугали. То ли запах Пашкин оказывал успокаивающее воздействие, то ли его легкое отношение и готовность шутить со мной, но я с удовольствием сейчас шла за ним, целиком положившись на эту крепкую спину с очень крепкими ягодицами. Сдается мне, такие ягодицы не могут навлечь на нас неприятности.

Наконец, Пашка обернулся ко мне и улыбнулся.

— Кажется, мы пришли.

Эта сучка Натали, все-таки, насолила мне. Откуда в такой мелкой тощей волчице столько злости и ненависти к людям? Зачем она это сделала?

Для чего отравила Веру и Мишу? Какие у нее цели? Все очень и очень странно, не понятно, не объяснимо!

Если я ее найду, вернее, когда я ее найду, то точно выгрызу ей горло. Она еще пожалеет, что перешла мне дорогу, что покусилась на мою семью.

Дрянь.

Хорошо еще, что все обошлось: Вера в больнице и с ней не случилось ничего плохого, скоро она придет в себя, а Мишка стал тем, кем и являлся с самого первого дня своего рождения.

Медвежонком.

Нат добавила листья древней липы, покровительницы оборотней, в чай, и мне повезло, что хотя бы Ленка не выпила этот отвар. Тогда бы мне пришлось нести ответственность за троих пострадавших людей. А это очень, очень и очень плохо.

Я обернулся, проверить, с каким настроением Ленка шагает за мной.

Всю дорогу я пикировался с ней, подзуживал, бесил, только бы чем-то занять свои мозги и рот.

Потому что у меня прямо руки горели от желания снова заграбастать ее в свои объятия и сделать то, что должен сделать любой мужик, у которого сносит башню от неудовлетворенного сексуального желания.

Этот сорванный поцелуй у забора только раззадорил меня, я еле успокоился, с огромным, правда, трудом. Потому что ужасно хотелось развернуться и схватить ее за волосы одной рукой, чтобы запрокинуть голову для поцелуя, а второй прижать к своему пульсирующему стояку.

Господи, эта спелая, пышная грудь, которую я успел опробовать, ощутить, не давала мне покоя.

Но что самое важное, что все мысли, которые прежде заполняли мое сознание о том, что я могу избавиться от своего вопящего на все лады сексуального голода при помощи Натали, рассыпались прахом. Только я ее увидел, как понял: все, что было прежде — фикция, мираж и старый сон.

Она не только не возбуждала меня, всем своим видом отталкивала, я даже закрыв глаза, не мог представить, что занимаюсь с ней сексом. Да что говорить, даже при большом усилии у меня ничего не среагировало на нее. Даже в тот момент, когда пыталась разбудить мой член своими поглаживаниями сквозь ткань.

Нат не вызывала уже тогда ничего, кроме раздражения, а что говорить о том, что я чувствовал к ней сейчас!

Мы подходили к месту назначения, и я все больше понимал, что мне нужно отпустить эту острую на язык, пряную девчонку. Она шла за мной по лесу, уворачиваясь от веток, шарахаясь от теней, звуков, шепота леса, который я так любил и понимал.

Ленка походила на дорогую куклу, которая случайно оказалась на даче — также неестественно смотрелась она среди этой дикой природы.

И я шел также спокойно, хотя в образе волка мог давным-давно оказаться там, где должен был быть. И сейчас, расхаживая полуголым по лесу, с трудом сохранял веру в собственное могущество. Но оно было во мне: Ленка сто процентов облизывалась на мою спину, задницу, я даже не прибегая к своему волчьему нюху мог точно сказать, куда и как скользит ее взгляд.

И что самое главное, она чувствовала себя уверенно здесь, посреди дремучего леса, направляясь неизвестно куда и неизвестно зачем. А это значит, что ей со мной..

Нет, нет, ничего это не значит.

А вот и он. Дом, который я помогал строить своему другу для той, кого он однажды упустил — его истинной паре.

Наконец, Пашка обернулся ко мне и улыбнулся.

— Кажется, мы пришли.

— Куда! Не может быть! Наконец-то! Ты их видишь? Я не вижу ни черта! — я так обрадовалась, что больше не нужно брести неизвестно куда, отмахиваясь от комаров и мелких веточек, которые вместе с паутиной прилетали мне в лицо, что сразу заголосила, как школьница при объявлении каникул.

Паша приобнял меня за плечи и моему взору, наконец, открылось то, что видел он своими горящими фосфором глазами. На поляне стоял добротный деревянный дом с маленькими окошками, а перед домом резвился маленький медвежонок в компании с большим медведем.

Почуяв нас, огромный бурый медведь присел на попу и поднял лапу вверх, будто приветствуя. Я тоже помахала ему в ответ.

Дамы и господа, на арене цирка дрессированные медведи и веселый парень с влекущими к приключениям ягодицами!

Мы с Пашкой выбрались из чащобы, и медвежонок рванул к нам навстречу.

Он ластился и смешно падал, играл и радовался, как маленький щенок. Мне даже захотелось взять его на ручки, но Пашка вовремя меня одернул.

— Уже поздно, переночуем у Петра в доме, а утром пойдем обратно, — сказал он ровно и спокойно, как командир во время учений.

Но несмотря на то, что внешне дом производил вполне благопристойное впечатление, мне заходить внутрь не хотелось: я прекрасно помнила, в каких условиях жил Пашка и мне теперь казалось, что все оборотни должны жить ровно также.

— А может быть, лучше сейчас?

Вся томность и способность к шуткам у Пашки пропала, как только домик показался из-за веток жутко темного и населенного миллионом мушек леса.

Он стал собранным и деловым, будто подписывал документы о продаже торгового центра конкурентам.

— Нет уж, и без того в лесу какая-то повышенная активность, очень много зверей, людей, полулюдей. Так что давай живо в дом.

— А как же Мишенька? — встрепенулась я.

— А Мишеньке тоже спать пора, вообще-то! — при этих словах Паша строго посмотрел на большого медведя.

Бурый медведь протестующе зарычал.

— Конечно пора! Ночь на дворе!

Воздух вокруг медведя замерцал и снова передо мной вместо животного проявился Петр.

Спрятав глаза за ладошкой, чтобы не видеть все его оголенные достоинства, махнула другой рукой, приветствуя качка.

— Пока с превращениями у нас напряжёнка. Никак не получается у мальчика стать мальчиком. Что-то его держит в этом обличье, — доложил он после того, как поздоровался за руку с Пашей.

Никто из мужчин не напрягся от того, что один из них стоит перед домом в чем мать родила. Хм. Оборотни, что скажешь!

— Есть у меня одно предположение… но обо всем — утром. И хватит разгуливать тут голышом!

Рявкнул, наконец-то опомнившись, Паша и, подталкивая меня в спину, довел до двери дома.

— Давай-давай, передвигай ногами, нечего пялиться на голых мужиков, — зашипел он мне прямо в ухо, изогнувшись каким-то образом.

Позади нас Петр подал голос. Я хотела повернуться на его слова, но Пашка ухватил меня своей лапищей за шею, легко зафиксировав это положение, и я могла смотреть только вперед.

— Держу пари, что на одного конкретного голого мужика ты бы ей разрешил пялиться, судя по ее новому запаху! — рассмеялся Петр.

Вдруг мы остановились.

— А вас я попрошу остаться, — это он, видимо, обращался к медведю, что шел за нами к дому.

— Стойте! Стойте! Мы не можем так просто вломиться в чужой дом! Вдруг нас арестуют потом! — опомнилась я и опустила руку от ручки двери, которую уже готова была открыть — настолько велико было влияние Паши надо мной.