– Кузя! Мне тебя совсем не жалко. Запомни: тебя всё равно убьют!

Герасим поднялся, кровь между его пальцами текла почти ручьём. Побелевшими глазами глядя на Прилепу, не разжимая зубов, он прошепелявил:

– Сначала я убью его!

Герка был таким отвязанным не только с одноклассниками или незнакомыми пацанами на улице: дерзость и агрессивность были его постоянными качествами по отношению к любому.

Сейчас, стоя над мёртвым телом, вспомнил Андрей почему-то ещё два случая.

В шестом классе учителем рисования у них был кореец по национальности, по фамилии Ким. Кроме школы он подрабатывал писанием афиш для ближайших кинотеатров «Спутник», «Пионер» и «Белинский»; маленького роста, он всегда привставал на цыпочки, обращаясь к классу. Весёлый, улыбчивый, разговорчивый, он имел один недостаток: любил слово «драпировочка», но правильно выговорить его не мог. Сидевший с Кузей на задней парте Шуня, всегда передразнивал Кима так громко, нагло и вызывающе, что учитель Ким, как-то раз, пройдя по проходу через весь класс, остановился возле их парты и обратился:

– Шуняков, встань!

Шуня поднялся.

– Шуняков, я бы дал тебе по морде за твою наглость, да ведь ты жаловаться к директору побежишь? Побежишь?

– Да нет, не побегу.

Учитель по рисованию развернулся и ударил Шуню кулаком в челюсть.

Тут из-за парты вылез Кузя, маленький, меньше корейца, и спросил у учителя:

– А вы к директору не побежите жаловаться?

– Нет!

Герасим развернулся и ударил Кима кулаком в нос. Потекла кровь. Учитель вынул из кармана большой белый платок, закрылся им и вышел из класса. Больше в школе его не видели.

Другая история связана уже с седьмым классом. Учителем черчения был отставной майор Ян Янович Сапега, огромный хохол, и поэтому говорил он с хохляцким акцентом. На его уроках была тишина. Сапега объяснял проекции на доске всегда с указкой и ей же трескал по рукам или по голове мешавших ему объяснять урок. Однажды, по непонятной причине, на уроке черчения Кузя оказался на первой парте рядом с отличницей и наипервейшей в классе красавицей Валюшей. Красавица не красавица, а именно её поджидали пацаны в школьной раздевалке начиная с пятого класса, чтобы пощупать в толчее: буфера у неё начали расти у первой из всех девчонок класса.

Кузя сидел с ней и приставал, щипля за бок. Валюша, не отрывая взгляда от учителя, отталкивала Кузю локтем. Продолжалось это не долго: Ян Янович не сильно, но треснул Герасима указкой по затылку. Кузя встал и вежливо так спросил:

– Ян Янович, а можно мне палочку?

Учитель недоумённо посмотрел на него и отдал указку. Герка со всей силы ударил ею учителя по голове: указка сломалась. Сапегу в школе тоже больше не видели.

В тот день, когда Андрей пробил карандашом щеку Герасиму, произошло ещё одно событие, которое вспомнилось сейчас, под этим скрипящим ночным фонарём в центре городского парка.

Возбуждённый и дрожащий от страха, ожидая непонятно откуда грядущих угроз, Андрей по ошибке уселся не на свое место, а с Валюшей. Он сидел, уткнувшись в парту, и не соображал ничего. Думалось только об одном: с кем ему сейчас придётся объясняться – с милицией, с директором школы или родителями, когда Валюша, наклонившись к самому его уху, прошептала:

– Пойдём сегодня в кино.

– Когда? С кем?

– После уроков, вдвоём!

В кинотеатрах шёл «Человек-амфибия».

Коленки у Валюши были круглые, гладкие и тёплые. Она их то раздвигала, то сдвигала, и Андрей неспешно и уверенно продвигал руку от её коленок по ноге вверх. За полтора часа он если и не достиг заветной ложбинки, то до трусиков и до того места, где было уже совсем горячо, – получилось.

Потом гуляли по каким-то переулкам и уже совсем поздно целовались на закрытой деревянной веранде детского садика…

Вот откуда-то отсюда началась новая, если не взрослая, то совсем уже другая жизнь Андрея Ворошилова, более самостоятельная что ли. Нет, причина – не Герасим, не Валя. Герасим – что? Герасим даже как-то помог тем летом Андрею в довольно неожиданной ситуации.

А ситуация оказалась не больно-то и обычной для Ворошилова. Сосед Андрея по двору и лучший друг детства, правда, на год его постарше, Вовка Охотов предложил распить бутылочку вина. Андрей до этого никогда спиртного в рот не брал, и было совсем непонятно – почему он согласился. Купили бутылку «фруктовки» за девяносто две копейки и закусон – брикет фруктово-ягодного прессованного чая. Выпивали прямо во дворе за гаражами, сидя на невысоком заборе. Выпили они ту бутылку из горлышка в два приёма, пожевали прессованной малины, вишней и разошлись. Андрея ждали его одноклассники, Саенко и Богатенков, чтобы идти в овраги, на городскую свалку, где, покопавшись, можно было найти совершенно неожиданные вещи, очень нужные и совсем не нужные пацанам. Потому они регулярно туда и наведывались. Они уже знали, с каких заводов и на каких участках вываливают отходы и мусор. Авиационная резина, запчасти к радиоприёмникам, трансформаторное железо, медный провод, почти годные велосипеды, кастрюли и тазы… Медные трубки нужны были для «поджигов», из сломанного напильника можно было заточить отличный «финяк», из обломков цветного оргстекла сделать к нему наборную ручку, вообще инструмента почти совсем хорошего можно было найти сколько угодно: пассатижи, бокорезы, отвёртки, струбцины, тиски, кувалды, да – всё!

Андрей встретился со своими друзьями, как и договаривались, около школы, и пошли они в овраги. Саенко с Богатенковым болтали о чём-то о своём, а Андрей уже в тот момент почувствовал, что пьян. В таком состоянии он не был никогда. Но сквозь весёлый туман, наполнивший в тот день его голову, из разговора друзей он уловил, что собираются они переходить учиться в другую школу. Не в простую, а в цирковую!

На свалке разбрелись парни, промышляя каждый на себя.

В голове от выпитого с непривычки шумело, а перед глазами всё плясало. Как он оступился – непонятно, но скатился Андрей в самый глубокий овраг кубарем до самого низа, где запутался в большущей куче стальной пружинистой фиолетовой стружки: отходов токарных станков. Тут этой стружки была вывалена не одна машина. Он влетел в кучу как-то неудачно: руками и головой вниз, и долго у него не получалось достать ногами до чего-то твёрдого, чтобы попытаться даже подняться, не то чтобы выкарабкаться. Андрей уже начал паниковать, когда подоспела неожиданная помощь: Кузя. Тот увидел беспомощного и барахтающегося с края оврага, по которому ехал на велосипеде. Быстренькими скачками, бочком он спустился вниз. Не только руки, но и всё лицо Андрея было изрезано калёной стальной стружкой. И майка, и брюки были в дырах. Герка подсобил добраться Андрею до ближайшей уличной водной колонки, где долго нажимал на рычаг, пока пострадавший одноклассник пытался привести себя в порядок, смывая кровь.

– Герка, а ты моих этих, Саенко с Богатенковым, не видел?

– Видел, они мне навстречу попались, когда я сюда ехал.

– Вот – гады. Бросили!

– Гады они, гады! А ты пьяный, что ли?

– Да, выпили маленько с Охотовым.

– С тем, что ходит в секцию на стадион «Динамо», на фигурных коньках с бабами кататься?

– Да.

– Говно – пацан. Я его знаю. Он недавно поступил учиться в ШСМ, школу спортивного мастерства. А ты куда сейчас?

– Домой.

– Доберёшься? Ты – ничего?

– Ничего!

На другой же день Андрей сел на хвост своим друзьям, и они втроём поехали записываться в эту новую школу. Отцу с матерью он ничего не сказал, доложился бабушке. Бабушка перекрестила и благословила. Он жил вдвоём с бабушкой отдельно от родителей: так было удобнее всем. Родители жили вдвоём, пусть не на другом конце города, пусть рядом, но вдвоем.

Андрей и сам часто не мог понять – где его дом? Бабушка всегда напоит, накормит, рубашку постирает и погладит, и главное – тут она всегда. А у родителей в квартире – пустыня, даже в холодильнике иногда ничего не найдешь, кроме шпрот, икры да тушенки. Хотя и в родительской квартире у Андрея была своя комната. И на выходные он перебирался жить туда.