Через три часа нам предъявлены были новые требования. К Биале прибыли два вождя от его отца и узнав о нашем присутствии пожелали получить от нас пару ружей и бочонок пороху. Но тут терпение мое истощилось и я объявил, что они могут взять их лишь силою, как так я никогда не соглашусь на подобный грабеж.

Снова были отправлены для переговоров Бомбай и Асмани, которым опять пришлось в течение нескольких часов убеждать несговорчивых дикарей. Я дал Бомбаю два доти холста, по одному на каждого вождя, и объявил, что я прибегну к оружию, если они этим не удовольствуются. Подарок был взят и переговоры окончились в полночь.

Ноября 2-го. Остров Игата лежит в расстоянии полуторачасового пути от Биала, на запад от последнего. Мы прибыли к острову Игата, на левом берегу Малагарази, в 5 часов пополудни; утро прошло в бестолковых спорах с собственником лодок на перевозе. За переправу мы условились заплатить восемь ярдов холста и четыре фундо[5] сами-сами или красных бус. Четырем человекам вместе с грузом пришлось переправляться в небольших, невзрачных и полуразвалившихся лодках. Когда их высадили на противоположный берег, то, к удивлению моему, были предъявлены новые требования. Перевозчики нашли, что два из данных нами фундо — недостаточной длины и потому требовали еще два фундо; в противном случае отказывались от перевоза. Пришлось дать еще два фундо, хотя не без спора и крика, столь необходимых в этих странах.

Но не успели еще перевезти и половины всех людей и груза, как нам предъявлены были новые требования, с обычным гамом и криком; на этот раз мы должны были дать пять хет (ожерельев) человеку проводившему нас до перевоза и шукку холста для другого человека, все заслуги которого заключались в крике. И эти требования были улажены.

Около захода солнца мы приступили к перевозке ослов. «Симба», красивый дикий осел из Киниамвези, отправлен был первым. Когда он доплыл до средины потока, то начал сильно биться — его схватил за горло крокодил. Бедное животное с страшными усилиями отбивалось от своего врага, но напрасно: как ни тащил его Шоуперей за веревку, прикрепленную к шее, последний исчез под водою и мы более его не видели. Глубина реки в этом месте доходила до пятнадцати футов. Там и сям показывались из под воды светло-коричневые головы с блестящими глазами и чешуйчатые спины; но мы никогда не думали, что эти земноводные осмелятся подойти так близко к столь шумному месту как перевоз во время переправы. Огорченные несколько потерею осла, мы снова, однако, принялись за работу, и к 7 часам вечера все переправились на другую сторону, за исключениен Бомбая и последнего оставшегося у нас осла, которого решено было перевести утром, когда крокодилы оставляют реку.

3-го ноября. Сколько было споров и брани в течение этих последних трех дней. Сколько пришлось нам перенести неприятностей со времени нашего прибытия в Увинца! Вавинца хуже чем вагого и их жадность еще более ненасытна. Мы переправили осла при помощи мганга, или туземного лекаря, который все время жевал листья какого-то дерева, росшего у реки. Он сообщил мне, что может переплыть реку во всякое время, днем и ночью, натерши тело этими жеванными листьями, которым он приписывал волшебную силу.

В 10-ть часов утра показался караван по направлению из Уджиджи, состоявший из восьмидесяти вагугга, племени, населяющего местность, расположенную на юго-западном берегу озера Танганика. Мы спросили у них, нет ли каких новостей, и они сообщили нам, что в Уджиджи только что прибыл из Маниуэмы один белый человек.

XXVII. Урра! Танганика.

— Белый человек? — спросили мы.

— Да, белый человек, — отвечали они.

— Как он одет?

— Как господин, — отвечали они, указывая на меня.

— Молодой он или старик?

— Старик. У него белые волосы на голове, и он болен.

— Откуда он пришел?

— Из очень далекой страны, лежащей за Угугга, из Маниуэма.

— Да? и он остановился теперь в Уджиджи?

— Да, мы его видели дней восемь тому назад.

— Как вы думаете, он пробудет там до нашего прибытия?

— Не знаем.

— Был он прежде когда-нибудь в Уджиджи?

— Да, давно.

Ура! это Ливингстон! это должен быть Ливингстон! Другому некому быть, но все-таки — может быть, это кто-нибудь другой — например, кто-нибудь с западного берега — или, может быть, это Бэккер! Нет! У Бэккера нет белых волос на лице. Но теперь нам следует спешить, иначе, узнав о нашем приближении, он постарается уйти.

Я сказал моим людям, что если они согласны идти до Уджиджи без остановки, то я дам каждому по два доти. Все они с радостию согласились на мое предложение. Я почти сходил с ума от радости и все время был занят разрешением жгучего вопроса: «Был ли это Ливингстон?» Как я желал в это время, чтобы здесь была железная дорога или по крайней мере лошади! На лошади я доехал бы до Уджиджи в течение полусуток.

Мы двинулись в путь в сопровождении двух проводников, данных нам Узенгою, старым перевозчиком, который после переправы стал гораздо любезнее с нами. Мы прибыли в селение Изинга, султана Каталамбула, после часового перехода по соляной равнине, которая впоследствии обратилась в плодородную местность. Нас предупредили накануне быть настороже, так как шайка вавинца, под предводительством Макумби, великого вождя Нцогера, возвращалась с войны, а у Макумби был обычай — после победы не оставлять ничего позади себя. В упоении успеха он нападал даже на селения своего собственного племени и уводил рабов и скот. Результатом месячной компании против Локанда Мира было разрушение двух селений, умерщвление одного из сыновей этого вождя и многих других людей; у Макумби также погибло пять человек от жажды во время перехода через соляную пустыню к югу от Малагарази.

4-го ноября. Мы рано утром выступили в путь, соблюдая осторожность и храня глубокое молчание. Проводники были посланы вперед, на расстоянии один от другого на двести ярдов, с тем чтобы они во время предупредили нас в случае опасности. Первая часть пути шла через мелкий кустарник, который становился все меньше и, наконец, совершенно исчез, и мы вступили в Уггу — открытую равнину. Среди поблекших стеблей дурры и маиса виднелись многочисленные селения. Иногда три, иногда пять, десять или двадцать ульеобразных шалашей составляли селение. Вагга пользовались, очевидно, полною безопасностию, так как ни одно селение не было обведено обычным в Африке палисадом. Узкий и высохший ров составлял единственную границу между Угга и Увинца. Вступив в Угга, нам нечего было более опасаться Макумби.

Мы остановились в Каванго, старшина которого тотчас же дал нам понять, что он был у короля великим мутваре Кимении или сборщиком податей. Он объявил, что он один в Кимении — восточной части Угга — может взымать подати, и что он будет очень доволен, да и мы избавимся от хлопот, если дадим ему двенадцать доти хорошего холста. Предложение это пришлось нам не совсем по вкусу, так как мы знали местные африканские обычаи; поэтому мы с самого начала старались понизить его требование, но после шести часов жаркого спора мутваре согласился уступить только два доти. Таким образом, дело было покончено на десяти доти, под условием, что с нас не будут больше требовать никаких пошлин во время пути через Угга до самой реки Рузизи.

5-го ноября. Выступив рано утром из Каванги и продолжая наш путь через бесконечные равнины, выжженные добела знойным экваториальным солнцем, мы весело шли, исполненные надежды на скорое окончание нашего трудного предприятия и утешая себя мыслию, что через пять дней мы увидим человека, ради которого я покинул цивилизованное общество и вынес столько лишений. В то время, как мы бодро держали наш путь через группу лежавших на нашем пути селений, как люди, заплатившие все, что следовало, и не опасавшиеся никаких новых поборов, я заметил, что два человека отделились от толпы наблюдавших за нами туземцев и побежали в авангарду нашей экспедиции, очевидно с целию преградить ей путь.