– Понимаю, – с сомнением сказал Хомс. В шпильке, отпущенной генералом насчет бокса, он уловил поддержку, но был не до конца уверен, что для наступления у него достаточно крепкие тылы. – Только, думаю, мы так ничего не добьемся, – все же отважился рискнуть он. – Я сомневаюсь, что этого солдата можно сломить.

– Ха! – Джейк посмотрел на генерала. – Конечно, можно.

– Сломить можно любого солдата, – холодно заметил Слейтер. – Вы же офицер.

– Совершенно верно, – веско сказал Джейк. – В свое время я служил здесь же, в Скофилде, и был капитаном, а Джон Дилинджер[23] был рядовым. Вот уж, казалось бы, кого нельзя сломить, хоть тресни. Ничего, обломали как миленького. И не где-нибудь, а прямо здесь, в гарнизонной тюрьме, ей-богу. Он, поверите ли, чуть не весь свой контракт отслужил в тюрьме, – в голосе Джейка звучало негодование. – Тогда-то он и поклялся, что отомстит Соединенным Штатам, даже если это будет ему стоить жизни.

– Судя по вашему рассказу, мне не кажется, что его сломили, – Хомс теперь не мог отступать. – А по тому, как он действовал, когда отсюда выбрался, я бы сказал, что его вообще не удалось сломить.

– Еще как сломили, – возразил Джейк. – Джон Эдгар Гувер и его мальчики свое дело знают. В тот вечер в Чикаго они сломили его раз и навсегда. Так же, как Красавчика Флойда и всю их братию.

– Они его убили, – заметил Хомс. – Но не сломили.

– Это одно и то же, – возмутился Джейк. – Какая разница?

– Не знаю. – Хомс решил сдаться. – Наверно, никакой.

Но он понимал, что разница есть. И голос выдавал его.

– Нет, – сказал Слейтер. – Джейк не прав. Разница очень большая. Дилинджера не сломили. Отдайте ему должное, Джейк, почему не быть честным до конца?

Джейк густо покраснел.

– Вам этого не понять. – Слейтер подчеркнул слово «вам». – Но я Дилинджера понять могу. И думаю, ваш Динамит тоже.

Джейк, весь красный, опустился в кресло, поднес к губам стакан и отхлебнул, а Слейтер продолжал пристально и без всякой жалости смотреть на него.

– Но главное, что его все же убили, как всегда убивают таких, как он. Дилинджер был индивидуалист – это единственное, что его погубило, и вам этого не понять, Джейк. Но именно поэтому его и убили. От закона не уйдешь, понимаете? – Он усмехнулся.

– Капитан, – сдавленно сказал Джейк. – Пока еще есть время подготовить Пруита к товарищеским, но если он не перестанет дурить, я вам настоятельно рекомендую с ним не цацкаться и применить все ваши дисциплинарные права.

– Я так и собирался, сэр. Просто надеялся, что это не понадобится. – Хомсу было сейчас даже немного жалко старикашку.

– Понадобится, – жестко сказал Джейк. – Можете мне поверить. И это приказ, капитан. – Он откинулся в кресле.

Но Хомса это ничуть не встревожило. Погоны полкового майора, на которые он давно целился, были ерундой по сравнению с возможной должностью в штабе бригады. И даже если с должностью не выйдет, Делберт все равно ничего ему не сделает, пока он на виду у Слейтера.

– Главное, – Сэм Слейтер вступил в их разговор, как учитель фехтования, воспользовавшийся паузой в тренировочном бою своих питомцев, чтобы дать им еще несколько советов, – главное – за мелочами не забывать о логике. Вы же не допустите, чтобы один упрямый мул застопорил весь вьючный обоз и помешал доставить боеприпасы на хребет Вайанайе? Если вы не сумеете заставить его сдвинуться с места, вы просто столкнете его в обрыв, не так ли?

– Нет, – сказал Хомс. – То есть да.

– А больше ничего и не требуется.

– Вот, значит, что. Понятно, – нервно сказал Хомс. – Значит, нужно думать о большинстве и о конечной цели? И в интересах главной цели, вероятно, нужно быть даже жестоким? Суть в этом?

– Совершенно верно, – с удовольствием подтвердил Слейтер, и, как ни странно, в нем на миг проглянуло что-то женское. – Любой, в чьих руках власть, должен быть жестоким.

– Ясно. – У Хомса неожиданно возникло ощущение, будто его лишили невинности. Наверно, так чувствуют себя соблазненные девушки.

– Вы быстро схватываете, – похвалил его Слейтер.

После этого Джейк больше не пытался сменить тему. Слейтер опять вернулся к своей теории и говорил теперь чуть ли не захлебываясь. Они с Хомсом все еще разговаривали, когда вошли два полковых майора и, в должной степени пораженные присутствием генерала, начали с опаской слоняться по комнате, мечтая пропустить для храбрости по стаканчику, а как только убедились, что их по-прежнему не замечают, с опаской подобрались к столу и выпили.

Штаб-сержант Джеферсон привез женщин, а они все еще продолжали говорить. Говорили и говорили. Хомс слушал с неослабевающим вниманием, теперь он понимал, что из-за Пруита попал в такое положение, когда нельзя больше оставаться в стороне, он должен либо довести дело до конца, либо сдаться. Слейтер развивал эту мысль с внушающей доверие убежденностью – с ним самим однажды случилось нечто подобное, – и глаза его поблескивали.

Усевшиеся к ним на колени два мясистых женских экземпляра пили и озадаченно слушали. Джейк и оба майора давно плюнули на все это и отправились в другие комнаты заниматься тем делом, ради которого пришли.

Но Хомс забыл, зачем он здесь. Этот разговор приоткрывал ему новые, необозримые горизонты. Он теперь ясно видел многое, о чем раньше даже не догадывался. И он напряженно, сосредоточенно вглядывался в мелькавшие перед ним картины, успевая выхватить только отдельные детали, потому что облака снова все заволакивали; но тут же возникали новые картины, и у него не пропадала надежда, что, может быть, он разглядит их целиком.

– Разум, – говорил Слейтер, – величайшее из всех достижений человечества. Но относятся к нему самым пренебрежительным образом и применяют крайне редко. Неудивительно, что умные, тонкие люди становятся озлобленными циниками.

– Я всегда это чувствовал, – возбужденно сказал Хомс. – Я всю жизнь об этом догадывался. Только смутно.

– Все упирается в боязнь. Боязнь – ключ ко всему. Когда научишься определять степень боязни – а боязнь есть у любого, – ты можешь безошибочно предсказать, насколько человеку можно доверять и до какого предела можно его использовать. Следующий шаг, конечно, это стимулирование боязни искусственно. Она заложена в человеке, ее надо только пробудить и укрепить. Чем сильнее боязнь, тем сильнее контроль.

– Котик, что такое бой-азь? – спросила японка, сидевшая рядом со Слейтером на подлокотнике его кресла.

– Страх. – Слейтер улыбнулся.

– А-а. – Она озадаченно поглядела на свою напарницу.

– Слушайте, мальчики, чего это с вами? – спросила китаянка, сидевшая на коленях у Хомса.

– С нами? Ничего, – ответил Слейтер.

– Может, мы вам не нравимся? – спросила японка.

– Ну почему же? Вы очень славные девочки.

– Ты на меня сердишься? – спросила Хомса китаянка.

– За что мне на тебя сердиться?

– А я знаю? Может, я что не так сделала?

– Пошли, Айрис, – сказала японка. – Ну их к черту. Пойдем найдем того седого, толстенького. Он с Беулой. Может, там будет повеселее.

Айрис встала.

– Я тебя ничем не обидела? – заискивающе спросила она Хомса.

– Да нет же!

– Вот видите? – улыбнулся Слейтер, когда они ушли. – Теперь понимаете, что я имел в виду, когда говорил про боязнь?

Хомс рассмеялся.

– Знаете, – продолжал Слейтер, – я тысячу раз пытался объяснить это Джейку. Я это ему втолковываю с того дня, как сюда приехал. Джейк – человек весьма способный. Если бы он еще умел эти свои способности применить.

– Но он довольно стар, – осторожно сказал Хомс.

– Слишком стар. Вот уж кто действительно блуждает в потемках. А казалось бы, человек с его опытом и выучкой должен уловить дух времени. Но он не улавливает, он все еще боится. Джейк Делберт – трус и такой ханжа, что скорее готов всю жизнь верить в сентиментальную чушь, которую он пишет в своих обращениях к полку, чем попытаться помочь человечеству. А когда все это морализирование подступает ему к горлу, он облегчается с помощью таких вот мальчишников.