И он не врал. Стоило Пруиту слезть вниз прополоскать тряпку, или выйти во двор сменить в ведре воду, или отвернуться от стены, чтобы намылить швабру. Старый Айк вырастал как из-под земли и подозрительно, с тайной надеждой следил за ним крохотными цепкими глазками, утопленными в круглой крепкой башке и отливающими красным, как пуговицы на клетчатой рубашке лесоруба, греющегося возле костра.

– Это, Пруит, работа, а не с девушкой гулять.

Айк зря надеялся. Целое утро над Пруитом еще и не так измывались, но он стойко играл роль образцового солдата и все выдержал. Попытки Айка казались жалкими в сравнении с изощренностью, скажем, того же Доума, который знал тысячу разных способов заездить человека. А суета Айка раздражала Пруита не больше, чем резкий запах грязной мыльной воды, чем вид собственных пальцев, ставших белыми и морщинистыми, как у прачки, чем затхлый мучной запах мокрой стены.

Все эти мелочи нисколько не трогали Пруита, но, как ни странно, разом вывели из равновесия, едва в коридор вошел пружинистым шагом капитан Динамит Хомс – только что из душа, свежевыбрит, волосы еще влажные, весь сияет чистотой, сапоги сверкают.

– Сержант Галович, приветствую, – улыбнулся Хомс, остановившись на пороге.

– Сми-рррна! – Айк выкрикнул команду, как два совершенно отдельных слова, и гордо собрал свое крупноногое, длиннорукое, некомплектное тело в карикатурное подобие стойки «смирно». Солдаты продолжали работать.

– Как тут у вас дела? – благосклонно спросил Хомс. – Полный порядок? Наведете чистоту? Смотрите, чтобы завтра я был доволен.

– Так точно, сэр-р! – хрюкнул Айк несколько смущенно, потому что не успел разогнуть сутулую спину до конца и руки, опущенные вдоль швов брюк, еще висели где-то внизу у колен. – Наводим чистоту. Командир роты что приказал, так я то и делаю.

– Хорошо, – благосклонно улыбнулся Хомс. – Прекрасно. – Продолжая благосклонно улыбаться, он шагнул в сторону посмотреть, как вымыты стены, и кивнул: – Молодец, сержант. Ставлю вам «отлично». Не снижайте темпов.

– Есть, сэр-р! – с обожанием хрюкнул Айк, все еще распрямляясь. Стиснутая узкими плечами бочкообразная обезьянья грудь выгнулась колесом и, казалось, сейчас лопнет. Айк отдал честь нелепым деревянным движением, будто хотел выбить себе глаз.

– Ну что ж, – все с той же благосклонной улыбкой сказал Хомс. – Действуйте, сержант.

Хомс прошел по коридору в канцелярию. Старый Айк, снова сделав из команды два отдельных слова, гаркнул: «Сми-рррна!», а солдаты как работали, так и продолжали работать.

Пруит протирал тряпкой отмытый шершавый алебастр – сейчас его почему-то мутило от этого запаха – и невольно стискивал зубы. У него было такое ощущение, будто на его глазах только что склонили к содомскому греху малолетнюю идиотку, а ей это даже понравилось.

– А ну, вы, там! – гордо заорал Айк и, тяжело переставляя огромные ноги-утюги, принялся расхаживать за спиной солдат. – Если работать, так надо работать. Понятно? А что командир зашел, это не значит отдых иметь. Это вам работа, а не с девушкой гулять.

Солдаты молча занимались своим делом, не обращая внимания на этот новый припадок служебного рвения, потому что они ожидали его и встретили с тем же усталым безразличием, что и все предыдущие. Пруит работал вместе с остальными, но сейчас он почти задыхался от обволакивающего запаха мокрого алебастра. Почему у него нет сверкающих черным глянцем сапог?

– Ты, Пруит! – сердито крикнул Айк, не зная, к чему бы еще придраться. – Надо делать, как живой! Это тебе работа, а не с девушкой гулять. Сто уже раз тебе говорю, а все не хватит. Давай-давай, как живой!

Если бы Айк не назвал его по фамилии и если бы Пруит не знал, что Хомс сейчас в канцелярии все слышит и берет на заметку, он, наверно, выдержал бы и это. Но почему-то слова Айка вдруг впились ему в уши, как зудящие мухи, и ему захотелось тряхнуть головой, отмахнуться от них.

– Чего ты ко мне прицепился? Иди к черту! У меня не десять рук! – вдруг зло выкрикнул он и пораженно услышал собственный голос, перекрывший голос Айка. Но мысленно он при этом ясно видел, как Великий бог Хомс сидит в канцелярии и, ухмыляясь, с наслаждением прислушивается к выступлениям своего любимого сержанта. Может, для разнообразия шефу интересно в кой-то веки послушать, что о его любимом сержанте думают солдаты?

– Как это? – оторопел Айк. – Ты чего?

– А того! – огрызнулся Пруит. – Тебе нужно и хорошо, и быстро – покажи пример, чем стоять тут и командовать. Никто тебя все равно не слушает.

Солдаты тупо оторвались от работы и так же тупо уставились на Пруита, а он смотрел на них, и его непонятно почему переполняла ярость. Он знал, это глупо, бессмысленно и даже опасно, но на мгновенье его захлестнула бешеная гордость.

– Вот что, – Айк с трудом соображал, что говорить. – Чтобы ты пререкался, так мне это не надо. Закрывай свой рот и делай работу.

– Пошел ты, – в бешенстве процедил Пруит, продолжая машинально тереть стену тряпкой. – Я и так работаю, а не… груши околачиваю!

– Что?! – Айк задохнулся. – Что?!

– Вольно! – проревел капитан Хомс, появляясь в дверях. – Пруит, что это за базар?

– Так точно, сэр-р! – хрюкнул Айк, вытягиваясь во фронт. – Этот здесь большевик имеет пререкаться с сержантом.

– Что на тебя нашло, Пруит? – сурово спросил Хомс, игнорируя временное крушение ореола, которым он окружал своего любимого сержанта. – Пререкаться с сержантом, да еще в таком тоне! Ты же знаешь, чем это может кончиться.

– Был бы хоть сержант, сэр. – Пруит запальчиво усмехнулся и только сейчас заметил, что за ним наблюдают восемь пар широко раскрытых глаз. – А вообще, сэр, я никому не позволю обращаться со мной как с последним дерьмом. Даже сержанту, – добавил он.

За спиной Хомса в дверях возник Цербер и, задумчиво прищурившись, глядел на них на всех, отстраненный и далекий.

У Хомса был сейчас такой вид, будто ему ни с того ни с сего плеснули в лицо ледяной водой: брови оторопело вскинуты, глаза вытаращены от обиды, рот удивленно открыт, Когда он заговорил, голос его откровенно дрожал от гнева.

– Рядовой Пруит, я полагаю, вы обязаны извиниться перед сержантом Галовичем и передо мной. – Он выжидательно замолчал.

Пруит ничего не ответил. Чем обернется ему эта глупость в день получки? Под ложечкой у него замирало, он сам не понимал, с чего вдруг его так занесло.

– Я жду, – начальственно произнес Хомс. Он был поражен случившимся не меньше остальных, не меньше, чем сам Пруит, и сказал первое, что пришло в голову, но выдать свое замешательство он не мог. Пути назад у него не было. – Извинитесь, Пруит.

– Я не считаю, что должен перед кем-то извиняться, – запальчиво и упрямо сказал Пруит. – Если по справедливости, то извиниться должны передо мной, – с отчаянным безрассудством добавил он, и внезапно ему стала смешна вся эта комедия: Хомс вел себя как строгая мать, требующая, чтобы набедокуривший ребенок непременно извинился. – Но разве солдат – человек?

– Что?! – Хомс растерялся. Чтобы рядовой сказал офицеру «нет» – такого он не мог даже предположить и сейчас был в полном смятении, как минуту назад Айк Галович. Глаза его, сузившиеся почти до нормальных размеров, снова расширились, и казалось, вот-вот вылезут из орбит. Словно ища поддержки, он посмотрел на Галовича, потом повернулся и глянул на Тербера, потом его взгляд машинально скользнул в конец коридора. Капрал Палузо, запасной полузащитник полковой футбольной команды, детина с широким плоским лицом убийцы (чтобы люди не пугались его морды, Палузо усиленно изображал весельчака и сыпал примитивными грубыми шуточками), не упустивший утром возможности погонять Пруита на занятиях, сидел на галерее напротив коридора и сейчас, повернувшись на табуретке, следил за событиями; жесткие глаза на зверском лице были вытаращены точно так же, как у всех остальных, точно так же, как у Хомса.

– Капрал Палузо, – прогремел знаменитый на весь полк голос Хомса, тот самый, которым он командовал на батальонных занятиях.