– Плевал я, что он тоже служил, – сказал новенький, глядя вслед отъехавшему такси. – Нельзя драть такие деньги.

– А может, у него жена из местных и ему надо кормить десяток косоглазых ублюдков, – сказал Тербер.

– Я тут ни при чем. За переезд переводников должно платить правительство.

– Оно и платит. Но не за тех, которые переводятся по собственному желанию.

– А должно платить за всех, – упрямо сказал Старк, прекрасно понимая, что это камешек в его огород.

– Оно будет платить за всех. Только сначала сколотит из призывников крепкую армию и влезет в войну.

– Когда дойдет до войны, переводы по собственному желанию кончатся, – сказал Старк, и они неожиданно посмотрели друг на друга понимающими глазами, зная то, о чем не догадался бы Пит Карелсен, и Тербер, хотя и подготовил себя к любой неожиданности, удивился этому пониманию. Наблюдательный двойник, который жил в его мозгу самостоятельной жизнью и ни во что не вмешивался, тотчас взял это на заметку.

– За офицеров-то платят, – сказал Старк все с той же неторопливой настырностью. – А солдата любой может поиметь как хочет. Даже бывший солдат. – Он потянул за торчащую из кармана рубашки петельку шнурка, вытащил кисет «Голден Грейн» и достал папиросную бумагу. – Куда мне нести мое барахло?

– В комнату поваров.

– А к шефу сейчас идти? Или потом?

– Динамита сейчас нет на месте, – усмехнулся Тербер. – Может, еще зайдет сегодня, а может, и нет. Но он хотел с тобой поговорить.

Зажав в зубах шнурок кисета, Старк свернул самокрутку и исподлобья спокойно посмотрел на Тербера:

– А что, он не знал, что я приеду?

– Знал, конечно. – Тербер, усмехаясь, подхватил самый пузатый мешок и небольшой холщовый ранец. – Но у него возникло одно важное дело. В клубе.

– Он все такой же, – заметил Старк, взвалил на спину два оставшихся вещмешка, согнулся под их тяжестью и, ловко балансируя, пошел следом за Тербером через галерею и пустую столовую, погруженную сейчас в призрачный полумрак, потому что свет там был выключен. Тербер провел его в крохотную комнатку поваров неподалеку от двери во двор, почти напротив комнаты отдыха.

– Можешь устраиваться. Если придет Динамит, я тебя позову.

Старк тяжело уронил мешки на пол, выпрямился и оглядел свой новый дом – тесную каморку, которую ему предстояло делить с остальными поварами.

– Ладно, побуду пока тут, – сказал он. – Денег на переезд не было, пришлось в Каме одолжить под двадцать процентов у тамошних «акул». – Он сунул большой палец за пояс и привычным движением поддернул брюки. – Когда я уезжал, там лило, как у коровы из-под хвоста.

– Завтра здесь тоже будет дождь, – сказал Тербер, направляясь к двери.

– Старшой, надо бы тут койки в два яруса поставить, – заметил Старк. – Посвободнее будет.

– Здесь хозяйство Прима, – уже с порога отозвался Тербер. – Я не вмешиваюсь.

– Старина Прим? Мы с ним в Блиссе служили. Как он?

– Он – отлично, – сказал Тербер. – У него все отлично. И именно поэтому я в его хозяйство не лезу.

– Он, видать, тоже не очень-то изменился. – Старк развязал вещмешок и достал оттуда конверт: – Вот мои бумаги, старшой.

Вернувшись в канцелярию, Тербер внимательно просмотрел эти бумаги. Он узнал, что Мейлону Старку двадцать четыре года, отслужил два контрактных срока, сейчас служит третий, в военной тюрьме ни разу не сидел. Вот и все, не разгуляешься.

А ведь странно, подумал он, удобно откинувшись в кресле, положив ноги на стол и с удовольствием расслабив широкие плечи и мощные бицепсы, странно, что в армии как-то совсем не ощущается возраст людей. У себя дома, в своем родном городке, Старк в его двадцать четыре года был бы из другого поколения, из новой поросли, взошедшей после поколения Милта, которому сейчас тридцать четыре; но здесь, в армии, они оба – ровесники сорокалетнего Никколо Ливы и Пруита, которому всего двадцать один. Здесь они все одинаковы, все чем-то друг на друга похожи, все прошли одну общую школу, и в их лицах, в приглушенных полутонах их голосов тоже прочно засело что-то неуловимо общее. Но, конечно, они не ровесники Маджио, и Маззиоли, и Сэла Кларка – те совсем еще зеленые юнцы. И не ровесники таких, как Уилсон, Хендерсон, Терп Торнхил, О'Хэйер. Что-то не ко времени ты ударился в романтику, подумал он. Но даже если отбросить романтику, они действительно чем-то похожи между собой и отличаются от других, в них есть нечто, присущее людям одного поколения. Это сразу чувствуется. Вот и в Вожде Чоуте оно есть. И даже в Пите Карелсене иногда проскальзывает, но не часто, только когда он по-настоящему разбушуется. Или напьется. Да, когда Пит напьется, в нем появляется это нечто. Его чувствуешь, но подобрать ему название невозможно, нет такого слова. Он все еще раздумывал над своим открытием, тщетно пытаясь найти название тому, что их объединяло, когда в канцелярию вошел капитан Хомс.

Пока продолжалась предварительная беседа, которую Хомс непременно проводил с каждым новеньким, в мозгу Тербера, в том самом никогда не дремлющем его участке, сложился ясный план, как действовать с поварами.

Войдя в канцелярию, Хомс пожал Старку руку и расплылся в довольной улыбке. В течение всей лекции капитана Мейлон Старк стоял, непринужденно держа шляпу в сложенных за спиной руках, и задумчиво разглядывал Хомса. В начале беседы он довольно небрежно поблагодарил капитана, а все остальное время молчал. Когда Хомс закончил лекцию, Старк, все так же задумчиво разглядывая своего нового командира, четким движением отдал честь и тотчас ушел.

Мейлон Старк был среднего роста и крепкого телосложения. Слово «крепкий» вообще подходило к нему лучше всего. И лицо, и свернутый на сторону расплющенный нос, и голос – все у него было крепкое. Голова крепко сидела на шее, и он крепко поджимал подбородок, как это часто входит в привычку у боксеров. В нем чувствовалась крепкая хватка – такой уж, если вцепится, будет держаться обеими руками. И в то же время казалось, что Мейлон Старк напрягает все силы, только бы земля не ушла у него из-под ног. Складка, проходившая справа от расплющенного носа к уголку рта, была в три раза глубже такой же складки слева, и, хотя рот у него нисколько не кривился, из-за этой глубокой складки возникало впечатление, что Старк сейчас или язвительно усмехнется, или устало заплачет, или враждебно оскалится – угадать было невозможно. Потому что Старк никогда не усмехался, не плакал и не скалился.

– Он хороший солдат, – словно что-то доказывая, сказал Хомс Терберу, когда Старк ушел. На лице Хомса застыло озадаченное и не совсем довольное выражение. – Я хорошего солдата сразу вижу. Из Старка выйдет отличный повар.

– Так точно, сэр, – сказал Тербер. – Я тоже так думаю.

– Серьезно? – удивился Хомс. – Ну что ж, я всегда говорю: хорошие солдаты на дороге не валяются, их найти не просто.

Тербер оставил этот афоризм без ответа. Когда Динамит произвел в сержанты Айка Галовича, он сказал то же самое, только тогда Хомс не был так озадачен.

Хомс откашлялся, напустил на себя деловой вид и начал диктовать Маззиоли расписание строевых занятий на следующую неделю. Писарь пришел в канцелярию в середине лекции Хомса и занялся картотекой, но сейчас ему пришлось отложить карточки и сесть за пишущую машинку. Капитан, сложив руки за спиной и задумчиво откинув голову, расхаживал по канцелярии и диктовал медленно, чтобы Маззиоли успевал печатать.

Маззиоли печатал с отвращением, он знал, что все равно потом Цербер достанет свои справочники и перекроит расписание так, что надо будет все печатать заново. А Динамит подпишет и даже не заметит разницы.

Как только Хомс ушел, Тербер бросил свои бумаги и отправился в комнату поваров. Его бесило, что Динамит каждый раз мусолит в расписании одни и те же мелочи, и сейчас Милт, будто вырвавшись из герметически закупоренной бутылки, радостно дышал всей грудью. Что будет с Хомсом, если он когда-нибудь поймет свою никчемность, которую прикрывает всей этой суетой? А что ты волнуешься за Хомса? – подумал он. Хомс никогда ничего не поймет, это бы его убило. Он надеялся, что пока Хомс изощрялся в словоблудии, повара еще не успели вернуться с кухни и он застанет Старка одного.