Маззиоли поглядел на него снизу вверх.

– Ну ладно, – виновато проблеял он и отпустил журнал. – Тогда я сначала заполню карточки. Я быстро. – И чтобы не видеть полные молчаливого сарказма глаза Тербера, раскрыл свои папки.

Тербер швырнул журнал ему на стол.

– Я все вписал, – брезгливо, но уже не повышая голоса, сказал он. – Все давно сделано.

Маззиоли оторвался от картотеки и бросил на Тербера восхищенный взгляд.

– Спасибо, старшой.

– Пошел ты к черту! – снова разъярившись, крикнул Тербер. – Не возьмешься за ум, быстро вылетишь у меня рядовым на строевую. А маменькиным сынкам вроде тебя на строевой каюк! В колледжах учатся, ха! Вот они, плоды американской системы образования – типичный случай!

Маззиоли не принял угрозу всерьез, однако напустил на себя грустный вид. На всякий случай. Но Тербер видел его насквозь.

– Думаешь, я шучу? – взорвался он. – Будешь и дальше валять дурака – увидишь! Отправлю на кухню посуду мыть. Старшина здесь я, а не ты, и свободное время полагается не тебе, а мне, понял? А когда на двоих свободного времени не хватает, то работать должен ты! Чтоб я тебя не видел с этими штабными писаришками! Тоже мне великие философы собрались. Дождешься, будешь у меня здесь полы мыть!.. Сегодня о чем трепались? – после паузы спросил он.

– О Ван Гоге. Это такой художник.

– Да? Интересно. Художник, говоришь? А ты хоть читал «Жажду жизни»?

– Читал, – удивленно сказал Маззиоли. – А ты?

– Нет. Я ничего не читаю.

– Советую прочесть, старшой. Хорошая книга.

– А «Луну и грош» читал? – спросил Тербер.

– Конечно. – Маззиоли не мог скрыть изумления. – Ты тоже читал?

– Нет. Я ничего не читаю.

Маззиоли повернулся и внимательно посмотрел на него:

– Да ладно тебе. Ты что, разыгрываешь меня?

– Кто, я? Не обольщайся, детка.

– Ты же читал, я знаю. – Маззиоли положил карточки назад в картотеку и закурил. – Понимаешь, у меня насчет Гогена своя теория…

– Иди ты со своими теориями! Наведи порядок в картотеке. Мне нужно уйти по делам.

– Сейчас. – Маззиоли обиженно поднялся из-за стола и снова принялся перебирать карточки.

Увидев его обиженное лицо, Тербер рассмеялся.

– Стало быть, Грант подцепил триппер, да? – миролюбиво сказал он.

– Я ему говорил, лучше уж ходить в бордель, – поморщился Маззиоли. Он был еще обижен. – Или хотя бы заглянул сначала в аптеку.

Тербер пренебрежительно фыркнул.

– Ты, мальчик, небось и ноги моешь в носках?

– Старо, – холодно сказал писарь.

Тербер снова фыркнул.

– И где же Гранту так повезло?

– В «Люксе», – брезгливо ответил Маззиоли.

– И поделом дураку. Надо было головой думать – там проходной двор. А теперь выйдет из госпиталя вшивым рядовым. Повеселился – пусть расплачивается.

Тербер встал и так треснул по столу кулаком, что Маззиоли от неожиданности подскочил.

– Пусть это будет тебе уроком, капрал, – рявкнул Тербер, – если не хочешь распрощаться со своими драгоценными нашивками.

– Ты это кому? Мне? – обалдело спросил Маззиоли.

– Да, тебе. Обслуживай себя сам в резиновых перчатках и вообще обходись без женщин, как рекомендуют в лекциях по половой гигиене.

– Послушай, ты это уж… – возмущенно начал Маззиоли.

– Это ты послушай, – перебил его Тербер. – Мне надо уйти по одному весьма важному делу, ясно? Вернусь, наверно, не раньше четырех. Пока не вернусь, будешь сидеть здесь, в канцелярии, ясно? И чтоб не смел выходить даже в сортир, понял? Узнаю – завтра же загремишь в рядовые.

– Да ну тебя, старшой, честное слово, – запротестовал Маззиоли. – Я должен сегодня кой-куда зайти.

– Я ухожу по делу сугубо официального характера. – Тербер мысленно усмехнулся. – Ты все утро трепался об искусстве. У тебя работа – не бей лежачего, а не нравится, катись к черту хоть завтра. Сколько раз ты за утро ходил пить кофе?

– Я у Цоя всего один раз был, – защищался Маззиоли.

– Запомни: шестнадцать ноль-ноль. И когда я вернусь, советую тебе быть на месте. Тут вот лежат письма, их надо перепечатать, и расписание на следующую неделю – тоже. Я уж не говорю про картотеку, ты ее давно запустил. Чтоб все доделал!

– Есть, старшой, – подавленно отозвался Маззиоли, глядя, как Тербер втискивается в свой плащ, и взял со стола кипу бумаг. Полы плаща черными крыльями мелькнули за дверью, и вместе с ним исчезла похищенная тираном надежда хоть часок всхрапнуть. Цербер! Злобный сторожевой пес! Заедать людям жизнь – ради этого он что хочешь придумает! Да у него маниакально-депрессивный психоз, неожиданно решил Маззиоли и обрадовался. Или паранойя.

Он подошел к окну поглядеть сквозь мутную тоскливую сетку дождя, куда двинется Цербер. Дело сугубо официального характера – расскажите моей бабушке!

Тербер шагал под дождем мимо коттеджей, пока не дошел до переулка за угловым домом, в котором жил Хомс. Укрывшись от дождя под большим старым вязом, он немного постоял, посмеиваясь над собой, что так запыхался. Осенний промозглый холод заползал под плащ. Отличный денек для такого приключения, размышлял он. Если она позволяла всем остальным, то с какой стати откажет ему? Наконец он подошел к дому и постучал в дверь.

Длинноногая черная тень скользнула через полутемную гостиную, на секунду заслонив свет в дверном проеме, и он успел увидеть, как белые ножницы голых ног коротким движением разрезали мрак. У него захватило дыхание, и вдох замер где-то глубоко в груди.

– Миссис Хомс, – негромко позвал он и снова постучал, втягивая под дождем голову в плечи.

Тень бесшумно отступила и, пройдя в кухню, превратилась в Карен Хомс. На ней были только шорты и лифчик.

– Что такое? – спросила она. – А-а, это вы? Здравствуйте, сержант Тербер. Входите, а то промокнете. Если вы ищете моего мужа, то его здесь нет.

– Вот как. – Тербер открыл затянутую сеткой дверь и перемахнул через порог сквозь струи воды, лившейся с карниза. – А если я его не ищу?

– Его все равно здесь нет, – сказала Карен Хомс. – Такой ответ вас устроит?

– В общем-то, я действительно его ищу. Вы не знаете, где он?

– Понятия не имею. Наверно, зашел в клуб выпить пару рюмок. – Она слегка улыбнулась. – Или вы тогда сказали «пропустить»? Не помню. Кажется, все-таки «пропустить».

– Так-так, – задумчиво протянул Тербер. – В клубе? Как это я не сообразил? У меня тут бумаги, он их должен срочно подписать.

Он беззастенчиво разглядывал ее, скользя взглядом снизу вверх по голым ногам, по коротким, видимо, сшитым ею самой шортам, по впадинке, где прятался прикрытый шортами пупок, и дальше, к туго обтянутой лифчиком груди, к глазам, которые равнодушно наблюдали за этим путешествием и никак не отзывались на откровенное восхищение Тербера.

– В шортах-то сейчас холодновато, – сказал он.

– Да. – Карен Хомс глядела на него без улыбки. – Сегодня прохладный день. Иногда очень не хватает тепла, правда? – И после паузы спросила: – Короче, что вы хотите?

Тербер вздохнул и почувствовал, как воздух прошел насквозь через все его тело.

– Переспать с вами, – сказал он непринужденно. Именно так он все и задумал, именно так и хотел сказать, но сейчас, когда слова были произнесены, ему показалось, что он ляпнул глупость. Глаза на неподвижном лице лишь чуть расширились, так незаметно, что он едва не пропустил этот миг. Сильна! Эту ничем не прошибешь, Милтон, подумал он.

– Пожалуйста, – без всякого интереса сказала Карен Хомс.

Он стоял в дверях, с него стекала струйками вода, и он не понимал, сказала она это или ему только послышалось.

– А что за бумаги вы принесли? – протягивая руку, спросила она. – Дайте я посмотрю. Может, сумею вам чем-то помочь.

Тербер прижал бумаги к себе. Он усмехался, чувствуя, как усмешка маской застывает у него на лице.

– Вы в них ничего не поймете. Это наши служебные дела.

– Меня всегда интересуют дела моего мужа.

– Да? – ухмыльнулся Тербер. – Не сомневаюсь. А его ваши дела тоже интересуют?