Я просто сидела молча и хлопала глазами. Что-то было в бабкиных интонациях, что я ей… верила? Да ну быть такого не может! Легенду о дочерях Океана она рассказывала мне перед сном лет с пяти. Я часто представляла себя ослепительной красавицей с длинными белыми волосами и настолько красивым голосом, что даже самые отчаянные пираты направляли свои корабли на прибрежные скалы и рифы, лишь бы послушать мою песню. И, конечно, среди них был непременно тот самый, которого я, как Мара из легенды, не захотела бы топить. Только я с трудом представляла себе, как можно отказаться от возможности жить вечно…

Сейчас мне тридцать и я по-прежнему представляла себе это с трудом. Если допустить, что рассказ Гертруды (гипотетически!) правда, я прекрасно понимала Эллару. Любимый мужчина — это, конечно, прекрасно, но… где взять столько смелости?..

Сдается мне, там же, где фантазии, чтобы попробовать уложить в голове, что это не легенда. Это правда. Это жизнь. Это мое будущее, настоящее и прошлое. Моя мать пропала при невыясненных обстоятельствах, но таковыми они были только для полиции. Получается, что все эти годы ее семья знала, что произошло. Знала и молчала. Я хмурилась, прогововаривая весь этот бред раз за разом, вслух и про себя. Скептически смотрела на непрошибаемую ведьму, попивающую коньяк маленькими глоточками, и не могла понять, как это может оказаться правдой-то? Но и лжи в ее словах не было. Напротив, от проникновенности ее тона по рукам пробегали мурашки. Я просто не знала, что думать!

Внутри бушевала буря. Здоровый скептицизм не на жизнь схватился с неистребимой верой в чудо, живущей в любом человеке, наверное, до конца жизни. На протяжении всей моей внутренней борьбы, Гертруда сидела в своем кресле, неестественно выпрямившись, и напряженно всматриваясь в огонь. Оранжевые отсветы причудливо расчерчивали ее лицо морщинами. В тишине комнаты каждое потрескивание поленьев звучало оглушительно. Кажется, я даже дышу громко.

Гертруда. Я попробовала выговорить вслух. В тридцать действительно получалось лучше, чем в пять. Но, по непонятной причине, к этому имени так и хотелось добавить "Дочь Океана". Да что за суверенитет языка от мозга!.. "Дочь Океана, оставившая свое ожерелье в прибрежных камнях какого-то далекого южного моря". Стоп, а это откуда еще всплыло? Может, бабка телепатию освоила? Ничем и никогда не нарушившая запрет. В отличие от своей сестры.

Я отчаянно посмотрела на Гутю, замершую, застывшую, какую-то торжественную.

— Прости, ба, но у меня в голове происходящее не то, что плохо укладывается, — я махом осушила бокал коньяка и снова уставилась на нее. — Оно отказывалось укладываться там как бы то ни было вообще!

— Не тороплю тебя, — качнула головой она. — Понимаю. Если хочешь что-то спросить, сейчас — самое время.

— Почему сейчас?.. — я запнулась, подбирая слова. — Почему именно сейчас ты решила рассказать мне все это?..

— Ох, дитя! — внезапно старуха хрипло рассмеялась и, прищурившись, покосилась на меня. — Похоже, ты все-таки невнимательно меня слушала! Я распрощалась со своим бессмертием много лет назад, а на днях мне по человеческим меркам исполнится восемьдесят. Я уже не девочка, и могу уйти к своей Праматери в любой момент… Кстати, ты помнишь насчет кремации?

Даже внезапный переход на такую прозаичную (оказывается, смотря с чем сравнивать) тему, шокировать сильнее меня не мог и я кивнула:

— Я помню. Кремировать и развеять над морем.

— Умница, — без улыбки похвалила бабка Гутя. — Но главная причина моего рассказа, конечно, не в этом…

Она снова посерьезнела, отпила из своего бокала, пожевала губами и, кажется, наконец-то на что-то решилась:

— За тобой отправился охотник. Я точно не знаю, кто он, но догадываюсь. И что-то, наверное опыт, подсказывает мне, что в такие игры лучше играть с открытыми глазами, — старуха допила свой бокал и уставилась в огонь. — Найди ожерелье своей матери и верни его в Океан раньше, чем кто-нибудь из рода Джехен доберется до тебя. Я постараюсь помочь, но беда в том, что могу я сейчас совсем немного…

Я откинулась на спинку кресла и прикрыла глаза, пытаясь уложить сказанное Гертрудой в голове. Насчет того, что судьбу лучше действительно встречать с открытыми глазами, она, безусловно права. Чувствовать себя пешкой в чьей-то сомнительной шахматной партии — удовольствие весьма сомнительное. Но как поверить рациональному уму в существование… всего вот этого? С другой стороны — сидеть и ждать, когда (хорошо, если!) по мою душу придет неизвестный охотник… И что он сделает, кстати? Убьет? Не хотелось бы… Меня вполне устраивоало быть живой. И что теперь делать? Поверить? Оказывается, я закусила губу и в какой-то момент сжала челюсти так сильно, что прокусила ее до крови. Хорошо, что я не ядовитая кобра какая-нибудь…

Не знаю, сколько прошло времени во внутренней борьбе и сомнениях, но очнулась я от своих мыслей только когда дрова окончательно прогорели. Кажется, Гутя тоже сидела с закрытыми глазами (впрочем, может, она просто дремала — возраст). Но когда я выпрямилась, отставляя бокал на столик, она встрепенулась, словно стряхивая дрему, и встала:

— Ступай! — после долгого молчания ее голос прозвучал хрипло, а глаза странно блестели. — Я попыталась, но больше ничем не могу тебе помочь. Когда поедешь в город, попробуй свернуть с трассы на проселочную дорогу после отметки четырнадцатый километр. Если у меня получилось, то ты поймешь, куда тебе нужно попасть.

Я уставилась на тетку:

— Да как я там сверну и куда? На трассе уже лет пять везде отбойники! И нет там проселка никакого… Как и отметки, — мне не хотелось слушать внутренний голос, который нашептывал, что мы прощаемся навсегда.

— Сделай хоть раз в жизни, как тебе говорят! — со своей обычной раздражительностью рявкнула она, тут же прижимая меня к костлявой груди. — И пусть хранит тебя Великая Праматерь.

А разве это не она установила Запреты для марен? — хотела ехидно спросить я у Гертруды, но тут с удивлением поняла, что от ее безрукавки пахнет соленым ветром и водорослями. Отстранившись, попыталась заглянуть ей в ярко-аквамариновые глаза, но она их тут же прикрыла. Короткие бесцветные ресницы были влажными и слипшимися от слез.

Я снова прижалась к ней, судорожно вздохнула, проглатывая неуместные слезы, и поспешила на улицу. До самой машины я ощущала ее пристальный взгляд на своем затылке. Свет в доме не горел, а сумерки уже окутали деревенскую улицу, поэтому сказать наверняка я не могла. Может, мне и показалось. Этим вечером я не была уверена абсолютно ни в чем.

Машина тихонько заурчала мотором, возвращая меня в привычный нормальный мир, без всякой магии. В мир, где океан — это не древнее божество, так и норовящее кого-нибудь покарать, а просто большая масса соленой воды. Сделав несколько глубоких вдохов, я загнала неуместные слезы поглубже и аккуратно поехала вперед, ища место, где удобнее будет развернуться…

Ловец

Я решил для начала все-таки наведаться в эту деревню… со слишком большим количеством дочерей Океана на квадратный метр. Что их там так привлекало? М-да, вопросы множатся, а вот с ответами пока слабовато.

— Возьмешь мою машину, карточку и телефон я тебе тоже выделю. Но если все-таки решишь кого-нибудь убить, — кровожадно улыбнулся гоблин, — приходи сразу ко мне.

— Готлиб, ты же юрист, — усмехнулся я, отпивая кофе. — Ты должен знать, что можно, а что — нельзя.

Как они вообще пьют эту редкостную дрянь! Лучше, конечно, чем пиво в большинстве забегаловок моего мира, да и голову не туманит. Даже наоборот — привело мысли в порядок.

— Кемстер, — гоблин кашляюще рассмеялся и бросил передо мной какие-то ключи, прямоугольник из пластика (кажется, в этом мире его только не жрали) и… что-то еще. — Ты прав, я юрист в этом мире. И именно поэтому я знаю, как можно, когда нельзя. Поэтому вспоминай, как водить машину, держи ключи и осваивай смартфон.