— Вот, трепло, — беззлобно ругнулся на него экспат. Но потом вдруг серьезно задумался. В принципе, если предположить, вариант с регенерацией сожженной кожи не так уж и фантастичен. Горел-то в облике человека, а не мантиса, и после того, как сумел встать на Маршрут, на хитине боевой шкуры вроде никаких повреждений не замечал. То есть, изменений в «алгоритме» перестроения не произошло, не «прописались» глубокие сине-багровые шрамы и красные рубцы в коде трансформации. И, соответственно, истинная сущность вполне могла потихоньку начать исправлять людскую оболочку. Получается, что он сам просто-напросто уверил себя, что является уродом, махнул рукой и не обращал внимания на те положительные сдвиги, что, оказывается, потихоньку происходили в его внешнем облике. — Что, действительно ожоги проходят? — неуверенно спросил Дивин у приятеля, отчаянно боясь услышать, что тот просто пошутил.

— А то! — жизнерадостно заржал Прорва. — Так что давай, собирайся, да и погнали. Кстати, у меня немного водки заныкано, будешь?

— Зачем? — удивился экспат.

— Навеселе проще! — авторитетно объяснил Рыжков. — Пьяному море по колено. Опять же, если откажет какая фифа, то не так обидно.

— Да летчики, поди, нарасхват?

— Если бы, — огорченно вздохнул Прорва. — Бойцов много, а с женщинами — напряг. Поэтому даже всякая шваль из себя строит невесть что. Ну что, идешь?

— Без меня, — отказался Григорий, подумав немного. — Я лучше подушку подавлю минуточек шестьсот. Извини, устал, как собака. Кстати, советую и тебе отдохнуть. Знаешь, я уже давно подметил: молодой летчик обычно гибнет из-за того, что, не имея опыта, во время боя зевает врага. А вот опытный практически всегда из-за физической усталости.

— Скучный вы человек, товарищ старший лейтенант, — цыкнул зубом Рыжков. — Скучный и приземленный! От жизни нужно брать все, что можно. Сам знаешь, завтра может где-нибудь в бурьяне догорать будем. Так чего теряться-то? Вмазал, — Прорва щелкнул себя по кадыку, — поплясал, повалял какую-нибудь сговорчивую бабенку в травушке-муравушке, да и день не зря прожит, есть что вспомнить.

— Вали уже, творческая личность, не то Шварца натравлю! — отмахнулся от него Дивин. Кот, услышав свое имя, приподнял голову и вопросительно глянул на хозяина, будто спрашивая, что нужно сделать.

— Пойду я, в самом деле, — опасливо отодвинулся от него Прорва. — Зверюга у тебя бешеная, ишь фарами своими сверкает!

Экспат проводил Рыжкова внимательным взглядом. Хороший парень, Прорва, только учиться совсем не хочет. Так, пообтесался малость, нахватался по верхам и думает, что больше и не нужно. А воевать требуется с толком. Вот, немчура, как ни относись к ним, отличные профессионалы и дело свое туго знают. Молодняк свой в бой сразу не бросают, натаскивают потихоньку, учат. А у нас? Методических рекомендаций по вводу новичков в строй практически нет, учебных самолетов днем с огнем не отыскать, командиры зачастую просто не понимают, что новичкам требуется давать знания в комплексе, а не разбивать их на отдельные составляющие. Кстати, об обучении!

— Вы там не заснули, часом?

Двое летчиков, сидящих в дальнем углу палатки, оторвались от разложенных перед ними карт.

— Что вы, товарищ старший лейтенант, как можно! — отозвался один из них, маленький юркий кореец Леня Ким. — Грызем гранит науки, как полагается.

Его товарищ, сержант Болдырев, ядовито улыбнулся, но промолчал. Мутный тип, неприятный. Экспат знал, что этот субчик на фронте не новичок. Но в первом же боевом вылете умудрился заблудиться, сел в нашем тылу, думая, что находится на территории, занятой немцами. Сжег самолет и добирался домой пешком. Ему поверили, дали новую машину. Но во втором вылете он опять оторвался от группы, улетел черт знает куда, да еще потащил за собой прицепом другого неопытного пилота. В итоге они сели на брюхо после того, как закончилось горючее, серьезно повредили штурмовики. После этого Болдырева отдали под трибунал, где ему впаяли шесть лет. Но позволили искупить вину кровью и отправили в полк майора Хромова, разжаловав в сержанты. Обычное дело на войне. Другой вопрос, что Дивин совершенно не верил в случайность произошедшего с этим типом. Чувствовалась в нем какая-то гнильца. Смотрит исподлобья, к учебе относится с прохладцей, то и дело норовит втихаря выпить. Да и летчики стали подмечать, что кое-какие вещи начали пропадать. За руку сержанта пока не поймали, но грешили именно на него.

— И как успехи? Готовы совершить теоретический полет? — Старший лейтенант поднялся со своего топчана и подошел к пилотам поближе. Взял от стола табурет и уселся рядом с ними.

Сегодня Дивин задал молодым летчикам попробовать проложить на «немой» карте, где отсутствовали названия населенных пунктов, маршрут в любом направлении, называя при этом расстояния, примерные курсы и наименования всех обозначений.

Ким честно шуршал картой, с помощью штурманской линейки наносил карандашом отрезки маршрута от одного найденного им населенного пункта к другому, отмечал курсовые углы, расстояния и время полета, обводил красным цель полета.

А вот Болдырев, судя по всему, даже не начинал ничего делать. И сейчас нагловато посматривал на комэска, преспокойно покуривая. В глазах сержанта легко читался вызов. Дескать, плевал я на твои приказы. Интересно, это он такой глупый или задумал что-то?

— Можно мне? — по ученически поднял руку Ким.

— Валяй, — усмехнулся Григорий.

Кореец отвечал бойко и уверенно. Чувствовалось, что материал он проработал на совесть.

— Молодец, — остановил его экспат. — Скажи, а что такое боевой самолет?

— Самолет есть машина, предназначенная для доставки комплекта оружия к месту боя и обеспечения применения этого оружия по назначению! — Ким торжествующе улыбнулся.

— И снова молодец, — похвалил его Дивин. — А теперь вы, товарищ сержант.

Болдырев скривился и нехотя выдавил:

— Не могу, живот вдруг прихватило. Можно, я в санчасть схожу?

— О, как! — удивился Григорий. — Никак переел за ужином, бедняжка? Я смотрю, ты за стол-то с ложкой в первых рядах, а к самолету вразвалочку последним. И теория тебя ну совсем не привлекает.

Сержант прищурился и смерил комэска нехорошим взглядом. «Попадешься ты мне!» — читалось в водянистых, слегка навыкате мутно-серых глазах.

— Так я пойду?

— Проваливай, «обтекатель»!

Болдырев вздрогнул. Еще бы, «обтекателями» в авиации с иронией называли обслуживающий персонал, людей нелетающих. И услышать подобное пилоту было весьма обидно.

— Ладно, будет и на нашей улице праздник! — с угрозой в голосе произнес сержант, поднялся со своего места и направился к выходу из палатки, едва не подметая пол планшетом, что болтался на длинных, по последней моде, ремешках.

— Ты смотри, какой франт! — удивился Григорий, заметив, что на ремне у Болдырева подвешена финка с наборной, из плексигласа, ручкой. Да и пистолет новичок носит не в кобуре, а в «босоножке» — ременной плетенке, которая считалась среди летчиков особым шиком. — А ты чего ж зеваешь? — Ким сконфузился. — Хочешь, я тебя сведу с умельцем из БАО и он тебе такую же обновку спроворит?

— Спасибо, товарищ командир, но не надо. Я пока так похожу.

— Вот и правильно, — подмигнул ему экспат. — Незачем время на всякую ерунду тратить, лучше делом заняться. Продолжим!

С высоты в восемьсот метров земля представала в виде огромной карты, на которую нанесли синие жилы рек и ручьев, паутинки дорог, маленькие, словно игрушечные, жучки машин и танков. Кое-где поблескивали на солнце ажурные нитки железных дорог.

Но для Григория, ведущего шестерку «илов» на боевое задание, вся эта красота выглядела иначе: река — водный рубеж, холм — возможный опорный пункт гитлеровцев, роща — укрытие для немецкой колонны, пасторальный лужок — замаскированный полевой аэродром. Что поделать, война учила видеть все весьма специфически.

— Перестроение! — отрывисто скомандовал экспат и штурмовики красиво перестроились в правый пеленг, готовясь к атаке. Четверка «яков» стремительно унеслась вверх.