— Проходи в гостиную, там тепло от камина, — шмыгая носом произносит Вера.

— Ты не простыла?

— Ты про насморк, нет. У меня холодовая аллергия, ничего страшного, уже привыкла.

— Почему не покажешься врачу?

— Ты беспокоишься?

— Конечно, я твой работодатель. — И, да, беспокоюсь о ней уже чертову неделю.

Она идет на кухню и ставит поднос с посудой на стол и кричит мне.

— Приятно знать, что твой работодатель сегодня в настроении.

— Я всегда в настроении, — спорю с ней. Хотя на самом деле она права.

— Нет, это неправда, и я могу доказать.

— Тебе только спорить и дерзить.

Почему на работе она послушна, в любом другом месте нет, сам себе задаю вопрос. И с ней мои аргументы всегда быстро заканчиваются.

Она оборачивается и осматривает меня янтарно-карими глазами.

— Ты хочешь помочь?

— С чем?

Она складывает посуду в раковину.

— Помыть тарелки.

— Не для этого меня мама родила, — откровенно ехидничаю.

— Ну, да я забыла, что вы босс–белоручка.

А вот это уже откровенное издевательство.

Снимаю пиджак, закатываю рукава и подхожу к раковине. Вера, от неожиданности уступает мне место. Намыливаю средством губку, опускаю руки под кран.

— Могу дать перчатки.

— Как-нибудь справлюсь.

— Кажется, что я раздражаю тебя, и не могу понять, почему?

Чувствую, как взглядом она прожигает во мне дыру.

— Ты думаешь, это как-то связано с тобой?

— Не знаю, поэтому и спрашиваю — сразу отвечает она. — Если меня возьмут, на должность, а я очень этого хочу, нам предстоит работать вместе. Кажется, что твоя раздражительность становится больше, когда я рядом.

— Уже говорил, в моей жизни не все так просто. Есть вещи, которые никак не зависят от тебя — признаюсь, смягчая тон.

— Семейное?

— Отчасти да. Брат хочет взять отпуск.

— Не знала.

— Я не жалуюсь, но я не робот, у меня тоже есть эмоции. Не говоря уже о том, что в последнее время нахожусь на работе круглые сутки или командировки. А Маша она растет, и, мне кажется, я мало что могу ей дать.

— Понимаю, может сходить в зал? Побить грушу или потягать гантели.

Я улыбаюсь.

— Думаешь, стоит заказать боксерскую грушу прямо в офис?

— Неплохой вариант, тем более, выпустить пар желающие найдутся. Можно спросить?

— Уже спрашиваешь.

— Где мама Маши?

Этот вопрос застает меня в врасплох. С силой сжимаю губку и усиленно, до блеска оттираю с тарелки грязь.

— Она живет в Штатах и ей нет дела до Маши. Давай сменим тему, — говорю я.

Но в кухню заходит Ирина Николаевна и возмущается.

— Макар, что вы делаете? Вера, как так можно, заставлять гостя мыть посуду.

— Он сам согласился, к тому же в этом нет ничего страшного. Иногда, мужчинам полезно взять на себя немного обязанностей.

— Такими темпами, дочка, ты не выйдешь замуж.

— Может, не стремлюсь. Мне и одной хорошо.

Я ставлю чистую тарелку в сушилку и уступаю место Ирине Николаевне.

Ее вопрос и атмосфера будоражит спящую боль. Вера как выстрел в мое холодное сердце. Бесчувственное сердце. И изо всех сил стараюсь игнорировать болезненное ощущение в груди. Это тяжело для меня. Не хочется тащить багаж, набитый болью и травмами, но ничего с этим не могу поделать. Это уже часть меня. И как бы кто не старался, меня ни исправить, даже если это самая дерзкая девушка с ангельским лицом.

Вера

День прошел незаметно. Михаил топил баню, мама суетилась на кухне, дети, укутавшись в шерстяной плед, смотрели мультики.

Который раз поймала себя на мысли, что Макар меня удивил. Мужчина с ролексами на руке помыл посуду. Даже без дорогих часов не каждый на это способен.

Мое волнение немного спадает, когда Макар рядом — я всегда настороже.

Насыпаю в фарфоровый чайник чабрец и мяту, заливая кипятком.

Горячую кружку передаю Макару.

— Вкусно, — он сделал глоток. Откинулся на спинку дивана, кажется, он расслабился. Видно, как он пытается все вокруг контролировать.

— Это твои рисунки? — Макар заинтересованно рассматривал висевшие в комнате картины. Я немного нервничаю, особенно когда люди в первый раз рассматривают мои картины. Это как снять маску и обнажить свою душу. Любое произведение художника — это его портрет, его видение мира.

— Ты очень талантливая, — указывает на холст. На нем пара танцует на набережной.

Лестно слышать комплимент от человека, разбирающегося не только в искусстве, но и в дизайне. Впервые за долгое время чувствую себя лишенной защитных механизмов. Иногда приятно выговорится и поделиться своей болью. Очень хотелось расспросить его матери Маши, но я не решилась. Сейчас ни то место и ни то время. Сама не люблю, когда лезут с вопросами о личной жизни.

— Когда-то в детстве, во время отпуска на море, я увидела, как мужчина и женщина средних лет без всякого стеснения танцевали. Они словно парили, не касаясь земли, и вокруг никого не существовало, только их любовь. Позже нарисовала свои впечатления. А ты рисуешь?

— Сейчас, нет, но раньше делал наброски. Отец вовремя заметил и отправил в художественную школу. Но сейчас это просто работа. Иногда хобби перетекает в работу, а по пути теряешь удовольствие и интерес.

Он наклоняется к следующему моему рисунку и внимательно рассматривает его.

— Не соглашусь.

— Много ты знаешь. Поработай с мои года и тогда я посмотрю на тебя.

— Хочешь поспорить? — Протягиваю ему руку, чтобы заключить нашу договоренность.

Он дразняще улыбается, но не спешит мне пожать руку.

— Если в этом мире кого ты не переспорила?

Я покачала головой.

— Нет, может, ты станешь первым.

— Тогда узнаем ответ через пару лет, — Макар дотрагивается до руки, обжигая мою кожу.

Включила торшер, мягкий свет озарил комнату. Пламя потрескивало в камине. Антикварные часы-домик пробили шесть вечера. Вообще, мы в семье любили старинные предметы. Раньше папа работал столяром, поэтому с трепетом относился к вещам, которые можно отремонтировать и привести к красивый вид.

— Неужели это альбом? — На кофейном столике лежал старый семейный альбом.

— Стой, — запротестовала я, но Макар взял его в руки.

— Боишься, что увижу твои детские фото.

Он садится рядом со мной на мягкий диван. Слишком близко, и не отодвигается. И снова этот запах — его парфюм. Терпкий и сладкий. Хочется прильнуть к нему и задержать дыхание, но я увеличиваю, между нами, расстояние.

— Оо, вы рассматриваете фотографии, — мама зашла с подносом в руках, на котором была выпечка. — Макар, угощайтесь, это мои фирменные булочки с корицей.

— Спасибо, вы меня и так откормили.

— Вон какой худой, ты обязательно должен съесть хотя бы одну штучку.

— Это ты?

Макар указал пальцем на снимок.

— Да. Это мы первый раз поехали на море.

На снимке стояла девочка с золотистыми волосами и кремовом платье с настоящей обезьянкой на плече.

— Здесь мне четыре, отлично помню, как мы отдыхали в Адлере.

На следующем снимке мы сфотографировались всей семьей. Мама, папа, я и сестра.

— О, а это Верочка первый день пошла в детский сад! — раздался мамин голос. Немного лохматая, представляете, она из-за игрушки поссорилась с мальчиком. Истерика была на целый день, никто из воспитателей не мог ее успокоить.

— Я уже не помню, почему мы поругались.

— Здрасьте, ты отобрала у мальчишки розового слона, потому что у тебя платье было розовое.

Макар берет следующий снимок.

— Меня терзают смутные сомнения, мне словно знакома эта история. И садик я этот знаю. Он называется «Черемушка».

— Откуда ты знаешь? — удивилась я.

— Я ходил в него и это мой розовый слон.

— Не укладывается в голове, ты же старше меня.

— Всего на два года.

— Это не может быть правдой.

— Может, потому что и двор мне знаком.

Он продолжает перебирать фотографии.