— Так уж и меньше... — скептически покосился на него Царёв. Если вы Янгу берете в качестве провинции — то да, а если, например, Мангазею — то Шемахань поболее будет. Двенадцать рек, целое море — с островами, между прочим!

— Ну-ну... Посмотрите своими глазами. Там едва ли половина территории для жизни пригодно! — не унимался Стеценко. Остальное — солончаки и каменные торосы. Население самой Шемахани — тысяч сто, еще столько же в долине живут, рис на террасах растят. Вот и посчитайте — больше там или меньше. А раньше — да, раньше ого-го! В долине всё было — сплошной город! А теперь — остатки былого великолепия. Из стен древних дворцов делают борта для террас, чтобы вода не утекала вниз по склону...

Я и не знал, что Стеценко — такой любитель истории. Но с Царёвым они на удивление спелись — пришлось даже по Высочайшей протекции утвердить этого шельмеца в должности заместителя начальника экспедиции по общим вопросам. Ну и еще потому, что в голове стучались слова Феликса — "доверяй ветеранам". Нет-нет да и закрадывалась мысль — не просто так имперские фронтовики, прошедшие огонь, воду и всё, что угодно, за Лимесом рыскают...

У самой границы Шемахани, когда на горизонте уже замаячили силуэта Красных скал, окружавших это странное государство, и следы цивилизации становились всё более явственными, мы повстречали нечто на самом деле необычное.

Автомобиль в этих краях — диковина. Железная дорога была, мы ее даже пересекали два раза, и поезда тут изредка ходили. Но автомобиль — мощный "Ланчестер" родом из Альянса, с четырёхцилиндровым двигателем и хищными обводами длинного корпуса, на грязной дороге из каменных плит, посреди Леванта — это было сродни явлению роты сверхтяжелых панцеров под Бубырём.

Одинокая путешествующая женщина в этих краях — тоже диковина. Ханум башибузуков обычно путешествуют очень недалеко от дома, в компании многочисленных товарок, или в сопровождении своих мужчин — отца, мужа, сына. И, совершенно точно, никогда ни одна почтенная дщерь Баала не станет управлять повозкой, конем, чем угодно — а тем более автомобилем!

А тут — черные волосы свободно развевались, алый шелковый шарф трепал ветер, замшевый походный костюмчик и высокие кожаные ботинки были заляпаны грязью. Девушка с явно восточными чертами лица в совершенной апатии сидела на капоте автомобиля, подперев подбородок ладошкой.

"Ланчестер" влетел в выбоину между плитами, полную грязи. Тут, оказывается, тоже прошел дождь — еще одна диковина в этих краях.

В общем — у барышни случились неприятности. И мы не могли просто взять — и проехать мимо. Я в нашей экспедиции был вроде как старший, а потому спросил, жутко коверкая язык башибузуков — дили:

— Ханум, ярдимчи олабилир мииз? Можем мы помочь?

Она испуганно глянула на нас, в ее карих глазах читалось отчаяние и горькая досада. Красавицей назвать незнакомку было сложно — на мой взгляд, черты лица девушки были немного резкими, чуточку неправильными, но шарм и обаяние, природная грация сквозили в каждом ее движении, каждом взгляде. Стеценко тут же выровнял осанку и смотрел гоголем, Царёв не знал, куда прятать глаза. Она что, понравилась ему? Это такой у нас влюбчивый Император?

— Эвет... Эвет! — как-то неуверенно заговорила она на дили. — Арабам... Ой! Арабам махсур калди...

— Вы говорите по-имперски? — сообразил я.

— Ох, да, слава Господу, на имперском я разговариваю гораздо более свободно... Дили мне дается с трудом, всё-таки отсутствие практики... У меня машина застряла, колесо попало между плит, мотор заглох...

— Господа! Спешиваемся. Мы ведь не бросим даму в беде?!

— Как можно, шеф! — Стеценко аки тигр, мужественно соскочил на землю, и, выпятив вперед нижнюю челюсть, принялся ходить вокруг "Ланчестера" с умным видом, цокая языком и поглядывая на девушку.

— Сергей Бозкуртович Волков, этнограф, — козырнул я. — Имперское географическое общество. Это — мой ассистент, младший научный сотрудник Царёв, и заместитель командира экспедиции по общим вопросам — Стеценко...

— Полуэкт, — сказал Стеценко. — Полуэктович.

Мы с Иваном на него недоуменно воззрились. Полуэкт, значит? Какого хрена он вдруг оказался Полуэктом? Но хочет — пусть будет Полуэкт... Полуэктович, черт его дери! У нас тут такая компания кретинских конспираторов подбирается, что одним Полуэктом больше, одним меньше — особой роли это сыграть уже не могло.

— Ина, — девушка спрыгнула с капота машины и сделал что-то вроде книксена, довольно неуместного в походном брючном костюмчике, испачканном дорожной грязью. — Ина Раджави.

— Что ж, Ина, мы посмотрим, что можно сделать с автомобилем, а вы пока передохните, успокойтесь... В конце концов — у нас четверка лошадей, мы всегда можем отбуксировать...

— Бр-р-р-р-р!!! — возмутился мой жеребец.

И его можно было понять! "Бергман" тащить приходилось всё-таки ему.

— Но, надеюсь, буксировать ничего не придется и мы всё исправим! — неприемлемо оптимистичным тоном закончил мысль я.

Царапнуло душу нехорошее предчувствие, но я от него мысленно отмахнулся — и совершенно зря.

"Ланчестер" встрял плотно. Колесо у него было пробито, автомобиль лежал на днище, вяло реагируя на мои потуги заставить машину выбраться из ловушки собственными силами. Иван и Полуэкт, чтоб его, Полуэктович, перебегали от заднего бампера к переднему, пытаясь используя свою мускульную силу раскачать и вытолкать машину, пока я газовал сидя за рулем.

— Всё! Баста! — сказал Стеценко. — Без коней не обойдемся. Четыре лошадиные силы — это не шутка. Распрягаем скотинку, будем мастерить упряжь!

И добавил:

— Может в машинах я ни черта и не смыслю, но что касается коней — тут уж беру власть в свои руки и не смейте спорить!

Руки у него после попыток расшевелить "Ланчестер" были все в мазуте и грязище, одежда и физиономия — не лучше. Но за дело он взялся туго: используя имеющиеся в багажном отделении автомобиля стропы и какие-то подручные предметы — деревяшки, железки, тряпье — мой зам соорудил довольно удобную упряжь. Разгрузив лошадей, мы запрягли их в постромки, подцепив их к заднему бамперу, я снова уселся за руль и...

— Па-а-ашли, родимые!!!— крикнул Стеценко.

Рыкнул мотор, лошади уперлись, и — о чудо! "Ланчестер" выпрыгнул задним ходом аки сайгак, из ямы, и я едва успел нажать тормоз — иначе столкновения с лошадьми было бы не избежать. Ина Раджави захлопала в ладоши от радости — но преждевременно, весьма преждевременно! Еще нужно было поменять колесо!

В общем, солнце клонилось к закату, когда совершенно чумазые, в измаранной одежде Иван и, скажем, Полуэкт, и сохранивший подобие внешнего вида я, наконец, смогли выдохнуть и распрямить спины.

— Всё, госпожа Раджави! Ваш железный конь может ехать... Правда, есть одна проблема — горючего в баке осталось не так чтобы много... — проговорил я, размышляя о собственной предусмотрительности: китель-то я снял перед тем, как заниматься колесом, и теперь он ждал меня, чистый и опрятный...

— Мне придется вернуться в Шемахань, — грустно кивнула она. — Если быть честной, господа — я планировала сбежать. В Тир, Сидон, Библ — не важно! Продала бы в порту машину и...

— Портовые города — место довольно опасное для молодой девушки, — несколько более назидательно, чем следовало бы, заметил я.

— Иногда и родной дом превращается в тот еще серпентарий, — она как-то напряженно поджала губы. — Но, как я понимаю, вы тоже едете в Шемахань? Где планируете остановиться?

— В "Лилии моего сердца", — тут же заявил Стеценко. — У Башира.

— Тогда я пришлю посыльного, скажем — завтра вечером. Надеюсь, сумею отблагодарить вас за благородство! — "Ланчестер" умчал ее прочь, в сторону Красных скал, обдав нас комками грязи с колес и выхлопными газами.

Я снова поймал мечтательное выражение лица у Царёва и погрозил ему пальцем. Тот виновато потупился.