— Я несу ответственность за склады.

— Это просто нелепая шапка, — отмахнулась она и снова вернулась к теме Шеппи.

— Так кто он такой? Чего хотел от вас? О чем шла речь?

— Мы не имеем права говорить, — сказал Гай.

— Это всё очень секретно и конфиденциально, — пояснил Кларенс. — Я отказался участвовать.

— Участвовать в чем? — настойчиво спросила Гарриет и разгневанно повернулась к Гаю. — Что он от вас хочет?

— Просто какой-то безумный проект.

— Опасный?

— Не более, чем всё остальное в наше время, — уклончиво ответил Кларенс. — Мне кажется, он обычный сумасшедший.

Видя, что они ничего ей не скажут, Гарриет решила, что разузнает обо всём самостоятельно, и сменила тему.

— Куда мы идем?

— Кататься в санях, — объявил Гай.

— Да вы что!

Гарриет была в восторге. Позабыв про Шеппи, она принялась торопить мужчин. Они подошли к уходящему вдаль, покрытому снегом Бульвару. У края тротуара стояла вереница самых шикарных повозок в городе. Хозяева сняли колеса и поставили их на полозья. Лошадей увешали бубенцами и кисточками. Позади лошадиных крупов натянули сетки, украшенные бантами и помпонами, чтобы уберечь ездоков от летящих из-под копыт комьев снега.

Пассажиры торговались с извозчиками; вокруг толпились зеваки и попрошайки.

— Самое важное, — сказала Гарриет, — выбрать ухоженную лошадь.

Найдя наименее тощую, она добавила:

— Скажите извозчику, что мы выбрали его, потому что он добр к своей лошади.

Тот ответил, что он в самом деле очень добр и кормит лошадь почти каждый день. Победно помахивая кнутом, он пустил лошадь рысью, и они понеслись по Бульвару, оставляя позади шум и гам. Сани бесшумно мчались сквозь неподвижный воздух. В этом хрустальном мире стояла полная тишина, нарушаемая лишь звоном бубенцов.

По обочинам на фоне свинцовых туч темнели скелеты деревьев. Ветер с заснеженных полей, которые летом превращались в grădinăs[45], яростно налетал на сани, и пассажиры поглубже зарылись в старые одеяла, пахнувшие соломой и навозом, и поглядывали оттуда на белые просторы, тянущиеся до озера и Снаговского леса.

Прокатив мимо Триумфальной арки, они выехали на дальний конец Бульвара, к фонтану, который, подобно хрустальной люстре, сверкал посреди сине-красно-золотой мозаики.

Когда они приблизились к гольф-клубу, извозчик что-то крикнул.

— Он говорит, что может прокатить нас по озеру, — перевел Кларенс. — Сомневаюсь, что это безопасно.

— Поехали на озеро! — восторженно попросила Гарриет.

Они съехали по берегу и оказались на озере — ледяном диске в окружении неровных берегов. Ветер выл у них над головами.

Гарриет пыталась воскликнуть: «Чудесно!» — но у нее перехватило дыхание. В ушах пело, из глаз текли слезы, руки и ноги болели, щеки заледенели.

Лед потрескивал под санями, и они испытали облегчение, выехав на дальний берег и ощутив под собой твердую землю. Вокруг простирался один из пригородов, заселенный крестьянами. Здесь жили в просмоленных деревянных хибарах на одну комнату, залатанных расплющенными канистрами из-под бензина; дверные проемы были завешены тряпками. Несмотря на мороз, который должен был бы обеззараживать воздух, тут густо пахло мусором. Женщины что-то готовили на улице. Они махали саням, но извозчик, не желая, чтобы иностранцы видели такую бедность, указал пассажирам на облачно-белый лес со словами:

— Это Снагов. Frumosa[46].

Выехав на дорогу, они увидели королевскую железнодорожную станцию, раскрашенную в белый и золотой, словно ярмарочный прилавок. Дорога повернула обратно в город, и ветер теперь дул им в спину. В ушах перестало звенеть, лошадь расслабилась, и они вернулись к месту отправления неторопливой рысцой.

У стоянки саней Гарриет увидела юношу, слишком высокого для того, чтобы быть румыном. Он возвышался над толпой и насмешливо наблюдал за всеобщим оживлением.

— Это же Дэвид! — воскликнул Гай, выскочил из саней и бросился к юноше с распростертыми объятиями. Тот не пошевелился, лишь слегка улыбнулся:

— Привет.

— Когда же ты вернулся? — спросил Гай.

— Вчера вечером.

Гарриет спросила Кларенса, кто это.

— Это Дэвид Бойд, — довольно угрюмо ответил Кларенс.

— Вы же знакомы, да?

— Вообще-то, да. Но он, наверное, меня забыл.

Гай повернулся и позвал Кларенса.

— Вы, наверное, помните Дэвида.

Кларенс признал, что в самом деле его помнит.

— Его послало Министерство иностранных дел, — пояснил Гай. — Лучшее их решение. По крайней мере, теперь будет кому противостоять безумствам миссии.

Гарриет слышала, что Дэвид Бойд очень похож на Гая, но при знакомстве она сразу же увидела их различия. Оба высокие, крупные, кудрявые, с короткими носами и в очках, но губы у Дэвида были тоньше, чем у Гая, а подбородок шире. На нем была остроконечная овечья шапка, которая сползла до самых бровей. Таким образом, верхняя половина его лица была скрыта, а нижняя казалась еще крупнее.

— Вы хотели покататься в санях? — спросила Гарриет.

— Нет.

Поглядывая на нее из-под опущенных век, он объяснил, что бармен Альбу сообщил ему, что господин Прингл и господин Лоусон спрашивали о катании в санях.

Услышав, что его друг в самом деле пытался отыскать его, Гай возликовал и тут же предложил пообедать всем вместе.

— Я должен встретиться… — начал Дэвид.

— Пойдемте встречаться все вместе! — радостно перебил его Гай.

Дэвид продолжал сомневаться, и Кларенс воспринял это на свой счет.

— За меня не беспокойтесь, — сказал он. — Я иду на обед к польским офицерам.

Гай с Дэвидом ушли вперед, Гарриет с Кларенсом следовали за ними. Пока они пересекали площадь, двое мужчин впереди, казавшиеся гигантами в своей зимней амуниции, оживленно беседовали. Гай хотел знать, что Дэвид собирается делать в Бухаресте.

— Всё, что только возможно.

Первоначальная застенчивость прошла, и Дэвид разговорился. До шагающих позади Гарриет и Кларенса доносился его голос — глубокий, четкий, он, казалось, принадлежал кому-то из другого поколения.

— Утром я видел Фокси Леверетта — того, с большими рыжими усами. Я спросил его, когда начнется война. И что, ты думаешь, он мне ответил? «Скоро начнется потасовка! Мы покажем фрицам! Мы им разобьем нос!»

Гай расхохотался так, что вынужден был остановиться. Гарриет и Кларенс обогнули его и теперь шли в авангарде. Когда они вышли на Каля-Викторией, шум автомобилей заглушил разговор Гая и Дэвида.

Дэвид должен был встретиться со своим знакомым в старой закусочной в одном из переулков. Когда они подошли к повороту, Кларенс сказал, что ему прямо, и они с Гарриет остановились, чтобы дождаться остальных.

Рядом играла шарманка. Белобородый крестьянин, укутанный в овчину, поворачивал ручку, производя на свет популярную некогда в Румынии мелодию, привязчивую и печальную. Гарриет уже несколько раз слышала эту шарманку, но никто не мог сказать ей, как называется мелодия. Пока они прятались от мороза в арке, она спросила о том же Кларенса.

Он покачал головой:

— У меня совершенно нет слуха.

— Это последняя шарманка в Бухаресте, — сказала Гарриет. — Когда старик умрет, играть будет некому, и мелодию забудут навсегда.

Кларенс молчал, очевидно размышляя о бренности мира, — Гай бы никогда о таком не задумался.

— Да, — сказал он наконец и улыбнулся ей; это случалось редко, а улыбка у него была красивая. Казалось, что в этот момент они достигли полного взаимопонимания.

Их догнали Гай и Дэвид, поглощенные разговором, всем своим видом выражая, что погружены в очень важные темы. Заглушая Гая, Дэвид уверенно сказал:

— В Румынии едят маис, но выращивают его вдвое меньше, чем в Венгрии. Отсюда порочный круг: крестьяне медленно работают, поскольку недоедают, и недоедают, так как слишком медленно работают. Если немцы всё же придут сюда, поверь, они заставят местных работать так, как им и не снилось.