– Я пошутила тогда, Саш, – виновато признаюсь я. – Ты меня жутко бесил своей самоуверенностью. Тот букет тоже был очень красивый. Спасибо. Мне очень приятно. Честно-честно, – поднявшись на носочки, благодарно целую его в щеку и отдаю цветы обратно. – Подержи пока. Я быстро переоденусь и вернусь.
– Я буду в машине. Не спеши, – снова удивляет меня Кравцов. Его точно не подменили?
Кравцов
Повернув ключ зажигания, наблюдаю, как Веснушка забавно семенит в своем огромном пуховике по заснеженной дорожке. Смешная шапка сползает на глаза, раскрасневшиеся щеки горят, на губах довольная улыбка. Олеся машет мне рукой и прибавляет шаг, быстро передвигая стройными ножками в коротких сапожках-уггах. Она распустила свои косы, и торчащие из-под шапки светлые волосы развеваются на ветру, липнут к губам, глаза радостно сверкают, из кармана куртки торчит шарф, который Леся послушно взяла, но так и не надела. Прикольная она, непосредственная, хрупкая и как-то по-особенному красивая. Вроде ничего запредельного, а глаз оторвать не могу.
Когда на сцене ее сегодня увидел, внутри словно перевернулось все, задрожало. Старики рядом плакали, слушая ее тонкий голос, проникновенно читающий стихи, и я сам чуть скупую мужскую слезу не пустил. Талант у моей Веснушки однозначно есть. Она сияет вся, светится и всех вокруг, как солнышко, согревает. Я и сейчас ощущаю исходящее от нее горячее тепло, когда Олеся распахивает дверцу и ныряет в салон.
– Привет еще раз, – шепчет севшим голосом и тянется ко мне за поцелуем.
Я отвечаю жадно, требовательно, развратно, заставив ее слегка ошалеть от моего напора. Стаскиваю с Леси дурацкую шапку, запускаю пальцы в шелковистые волосы и буквально пожираю податливый рот, проталкивая язык между теплых губ и подчиняя голодному натиску. Завожусь мгновенно, не успев толком переключиться от любования невинным ангелом к сносящей крышу потребности усадить ее на себя верхом и оттрахать прямо в машине. Мы, кстати, не раз это делали, когда дождаться до дома было невтерпеж. Она не протестовала. Напротив, Олесе, как я выяснил, нравится моя настойчивость и абсолютная безбашенность в плане секса. Меня кроет и торкает от того, что она не отказывает мне ни в чем и кончает даже от глубокого минета. Разумеется, под моим чутким руководством. Раскрыть все грани сексуальности чувственной женщины не требует больших усилий. Достаточно желания дарить удовольствие, а не только брать. У нас все было супер, обоим было в кайф… до Нового года.
– Все… Хватит. Поехали, – Олеся отстраняется, упираясь ладошкой в мою грудь. Шумно и тяжело дышит. В глазах поволока похоти, губы припухли и влажно блестят. Пахнет колючим морозом, мандаринами и возбуждением. Взяв ее ладошку, кладу на свою раздутую ширинку и хрипло смеюсь.
– Как мне с этим машину вести?
– Давай я… – закусив губу, смущенно предлагает Леся, я красноречиво толкаюсь стояком в ее ладонь.
– Давай ты, – пошло ухмыляюсь, намекая на быстрый минет. – А потом я, когда будем на месте. В долгу не останусь, малыш.
– Саш! – Олеся одёргивает руку, смотрит с укоризной. Что опять не так? Первый раз что ли? – Здесь не хочу, – отвечает на мой раздраженный взгляд.
– Да понял, не шипи, – разочаровано вздыхаю я и, отвернувшись, завожу машину.
С парковки мы выезжаем молча, она какое-то время неловко мнётся, словно не решаясь мне что-то сказать, а когда я спрашиваю в лоб, что случилось, Леся просит заехать на пять минут в больницу к какой-то Адушке. Соглашаюсь, скрепя сердце. Вижу, что для нее это важно, и отказать язык не поворачивается. От меня не убудет, в конце концов.
По пути Олеся оживленно рассказывает подробности бурной жизни столетней старухи, которой она больше года помогает с продуктами и уборкой. Я слушаю вполуха, сосредоточившись на вождении. Снова пошел снег, видимость херовая, пробки на каждом перекрестке. Поехали бы по прямой в Завидное, были бы через полчаса на месте, а тут крюк пришлось делать. Задержимся минимум на полтора часа.
У больницы еле нашел куда приткнуться. Вместо пяти минут Леся отсутствовала все сорок. Я успел полпачки выкурить и матери позвонить, выслушать в очередной раз, как ее Сереженька расстраивается из-за нашего с ним конфликта.
Они снова сошлись пять месяцев назад, и с тех пор мать не оставляет надежды нас помирить. Твердит, как зацикленная, что я как сын должен проявить уважение и сделать первый шаг. Меня упорно слышать не хочет, а я не хочу лишний раз спорить. Какое на хрен может быть уважение к мудаку, который выгнал мою мать и притащил в наш дом бл*ь, еще и беременную от другого? Если бы эта херня не вскрылась, он бы так и жил там со своей Юленькой, а на бывшую жену хер бы забил. Сколько я пытался до матери это донести? Со счету сбился, а она или глухая, или слепая… Хрен их разберешь. Все, что мог, я сделал. Пусть дальше сами. Без меня. Взрослые оба.
Олеся возвращается бледная, потерянная, тихая. Садится рядом, пристёгивается, извиняется, что задержалась, а у самой глаза опухшие, нос покраснел. Плакала.
– Расскажешь, что стряслось, Лесь? – участливо спрашиваю я, выезжая на трассу. Она шмыгает носом, зачем-то накручивая вокруг горла шарф. В салоне тепло, сиденья обогреваются. Замерзнуть нереально.
– Все нормально. Ухудшений нет, – трясет головой, стягивая шарф обратно. – Просто я понимаю, что она может в любой момент уйти. В таком возрасте врачи ничего не могут гарантировать.
– Малыш, врачи в любом возрасте не могут дать стопроцентной гарантии, – сухо произношу я, непроизвольно сжимая пальцы на руле. – У меня вчера девочка умерла, тебя на три года старше. Поступила к нам с последней стадией, метастазы по всему телу. Замужем не была, детей нет, жизни не видела. Вот это страшно.
– Прости, я… – выдыхает Леся, резко поворачивая голову и шокировано глядя на меня. – Ты говорил… Я помнила, но не спросила… – сбивчиво бормочет она, протягивая руку и гладя меня по щеке.
– Успокойся, малыш. От подобных исходов никто не застрахован. Я хочу сказать, что Адушке твоей повезло дожить до таких лет в своем уме и здравой памяти. Старость – привилегия для избранных.
– Ты прав, – тихо отзывается Леся, ее пальцы исчезают с моего лица, и она глубоко задумывается о чем-то своем.
Я не лезу с вопросами. Иногда мы все нуждаемся в личном пространстве, в паре минут тишины наедине с собой. Мне с Веснушкой даже молчать комфортно – пронзает внезапная мысль, гулко отдаваясь ударом в сердце. В самом начале отношений я был уверен, что мы и месяца не протянем. Прошло восемь, а кажется, что несколько недель. Олеся меня не раздражает, как было с другими, я терплю многочисленные косяки и глупые выходки, бардак в квартире и ее постоянные исчезновения. Она принесла в мою жизнь хаос, но мне с ней хорошо. По-настоящему хорошо. Вчера, когда Леся гнала меня к соседке, а потом заикнулась, что сама хочет уйти, я дико взбесился. Сам от себя такого не ожидал и только потом понял, что это был страх. Банальный страх потерять то, к чему привык…
Или дело совсем в другом, а не в банальном страхе и привычке?
Что, если все гораздо серьёзнее и глубже, чем мне кажется?
Именно этим вопросом я задался, когда смотрел на Веснушку из зала, именно этот вопрос мучает меня сейчас.
– Олесь, – зову ее глухим незнакомым голосом. Сердце пропускает удар, встретив вопросительный рассеянный взгляд. – Меня в мае переводят в питерский онкологический центр. Поедешь со мной?
– Ты уверен, что хочешь этого? – после непродолжительной паузы тихо спрашивает Веснушка. – Сейчас конец февраля. Многое может измениться.
– Что, например? – прищурившись, уточняю я.
– Ты можешь передумать, – Олеся нервно передергивает плечами, отводя взгляд. – Саш, давай не будем забегать вперед.
А вот теперь я откровенно охереваю. Она меня тактично послала сейчас? Давай не будем забегать вперед… Это равнозначно – мне нужно подумать. А как правило, женщина хочет подумать, если не уверена в том, что ей это действительно нужно. Неожиданно, бл*ь. Я на другой ответ рассчитывал.
