— Нравишься ты мне, парень. Хорошо воспитан. Схватываешь на лету. Не то, что некоторые, — Карху задумался ненадолго, щелкая пальцами, будто вспоминая нужное слово, — несознательные. Был один товарищ, который и после череды серьезных бесед так и не понял то, что ты уловил после мягкого увещевания.

— Был? — и без того ненатуральная улыбка Терри сделалась еще бледнее.

— Да, — помрачнел Карху. — Проход под старой аркой — это вам не дыра в заборе. Прореха там рваная, нестабильная. Я бы давно позволил ей зарасти, чтобы не подвергать молодежь опасности и лишить ненужного искушения. Нет прохода — нет проблем, а? Что скажешь?

— Думаю, вы совершенно правы, — дипломатично ответил Терри. У него при упоминании о старой арке перед глазами вставал образ человека, который очень хотел выйти, но в итоге остался сидеть у самого прохода.

— А с другой стороны, лиши магистров этого иллюзорного выхода, рано или поздно они начнут грудью бросаться на барьер, — не меняя тона возразил сам себе Карху. Испытующе воззрился на бакалавра. — Прав я или нет?

— Этого никогда исключать нельзя.

— Поэтому мы год за годом выбираем ничего не менять, — вздохнув, Карху принялся хлопать себя по бокам. Вынул из кармана портсигар. — Потому что какой у нас выбор? Либо время от времени гарантированно сгорает один храбрец, либо однажды с некоторой долей вероятности сгорят многие.

— Выбор — это иллюзия, не правда ли, господин Карху? — негромко спросил Терри. Его взгляд против воли возвращался к дежурному электрику. Пожалуй, самая незавидная работа под куполом для тех, кто носит не серые, а синие куртки. Опасная, неблагодарная и чересчур ответственная. Энергетик никогда ничего не изменит, даже если жизнь положит, все равно не добьется, чтобы проклятый барьер был стабильнее и жрал меньше. Работа энергетика почти бессмысленна, хоть и — магистрам этого не говорят, но Терри теперь знает от короля — жизненно необходима. Бесконечно латая старый купол, энергетики стараются выиграть еще один день жизни всем, кто живет в Академии.

Карху достал сигарету и закурил. В воздухе повис сладко-терпкий дым.

— Я бы иначе сказал. Единственное, что есть в мире настоящего — это тот выбор, который ты делаешь каждую минуту. Выбор все определяет, — с этими словами магистр обвел двумя пальцами с зажатой в них сигаретой широкую окружность перед собой. — Подумай об этом на досуге, Риамен.

— Хорошо, — покладисто согласился Терри, чем вызвал новую усмешку безопасника.

— А ты, смотрю, готов сказать что угодно, лишь бы я дал тебе карточку?

— Не стану спорить, — обезоруживающе улыбнулся Терри и развел руками, мол, поймали с поличным.

Карху стряхнул пепел под ноги.

— Ну так давай ты расскажешь мне, кто тут у нас работает на короля и передает тебе от него приказы. Имена, особые приметы. Все, что знаешь. Любая информация.

Терри перестал улыбаться.

— И что будет с теми, на кого я укажу?

— Я буду приглядывать за ними.

Терри сунул руки в карманы брюк.

— В тот раз за мной пришел гвардеец. У него был белый билет. Должно быть, личный гвардеец короля и личное же приглашение. Я не знаю имени, — щедро разбавив чистой правдой одной маленькую ложь, доложил Риамен. — Мне жаль, что я не могу быть более полезным для вас.

— А кто передал тебе приглашение на сегодняшнюю аудиенцию? — прищурился Карху. — Тот же безымянный гвардеец материализовался из воздуха прямо перед тобой по личному разрешению короля?

Терри мысленно обругал себя за недальновидность. Он не продумал как следует ответы на каверзные вопросы касательно сегодняшней аудиенции, которой на самом деле не существует. Как студент «плывет» на экзамене, так и Терри лихорадочно цеплялся за любую подсказку. Он нашарил в кармане брюк носовой платок и сжал его в кулаке, стараясь говорить ровнее.

— Я нашел письмо в кармане кителя, — нашелся он. — В письме было указание.

— Покажи, может, я узнаю почерк.

— Я его сжег.

— Напрасно, — укоризненно покачал головой Карху. — Я уже не уверен, что ты заслуживаешь получать пропуск по первой просьбе.

— Прошу прощения. Этого больше не повторится.

— Значит, кто-то положил письмо в карман кителя, а ты не знаешь, кто и в какой момент?

Терри закивал, радуясь, что безопасник услышал, что хотел, а он никого не подставил.

— А часом не в том ли кителе, который тебе пошил этот двуличный огнепоклонник Энеас?

Терри еще кивал, пока Карху проговаривал эту фразу, и до него не сразу дошло, что он все-таки подставил — причем не тех, кто этого заслуживал.

— Н-нет! Это было в пекарне, пока я отрабатывал красный лист, — выпалил он, испуганно тараща глаза. Старый добрый мастер Энеас и гадалка с чарующими глазами Ульфа совершенно не заслуживали того, чтобы впутывать их еще и в это дело. Даже несмотря на то, что обоим нужно было связаться кое с кем за куполом и, так вышло, что Терри обещал обоим, что поможет. Это определенно не касалось короля!

— Ну конечно. А я-то думал, когда ты догадаешься приплести тех, с кем у тебя счеты, — хмыкнул Карху. — Молодец, и пяти минут не прошло.

Он расстегнул пуговицу на нагрудном кармане и вытянул узкий белый прямоугольник со знакомым рисунком в виде звезды с расходящимися лучами.

— Держи. Вернешь мне лично.

Поколебавшись, Терри молча взял билет. Хотелось что-то сказать, чтобы отвести подозрения от иностранных наблюдателей, но он запретил себе открывать рот. Достаточно уже наговорил.

* * *

Стоило Терри выйти из ворот Академии, как он тут же продрог — светлый непромокаемый плащ защищал от воды, а шерстяное сукно кителя служило неплохим барьером от пронизывающего ветра, но разница между тем, как ощущался воздух под куполом и за его границами, ошеломляла.

Непогода разогнала людей по домам, вынудила накрепко закрыть ставни и убрать все, что обычно создает фоновый уличный шум. Нигде не хлопали на ветру простыни, не скрипели двери, не позвякивали бутылки, собираемые молочником, не брехали собаки в подворотнях. Холодный белый туман сползал с гор и поглощал звуки. Даже ровный гул моря воспринимался как неотъемлемая часть безмолвия городских улиц. Терри нахохлился, спрятал ладони в карманы и поднял воротник, чтобы невидимое снежное крошево не заметало за шиворот.

Он сперва не понял, что это за алые кляксы тут и там растеклись по серым камням мостовой. Все-таки слишком долго прожил в Академии и стал воспринимать красный цвет как угрозу. Почти забыл, что в преддверии Темной декады Белый город расцветает гирляндами маленьких и больших фонариков.

Сами риорцы, может, и не развешивали бы искорки в бумажных фонариках по веткам деревьев — ходили разговоры, что старые традиции в новые времена выглядят двусмысленно, тем более, когда открыты все границы, и смысл благословений предков теряется, если под ними свободно проходят чужаки. То, что прежде было личным делом, своеобразным способом общения с мертвыми родичами, постепенно превратилось в декорации невесть какого праздника. Темной декады. Самой длинной и мрачной декады, вобравшей в себя жуткие поверья всех народов, обосновавшихся на Восточном побережье вообще и в Акато-Риору в частности.

Так что живые огоньки у домов развешивали сами риорцы, а вот цепочки фонариков на улицах, на ободранных зимним ветром деревьях появлялись исключительно по инициативе магистрата. Обычно ничто не мешало им висеть там хотя бы до самой долгой ночи, но в этом году у погоды были другие планы. Жестокая гроза со шквалистым ветром и дождем разметала беспомощные фонарики, расплющила кляксами на мостовой.

Смотреть на это было неприятно. Терри поморщился, будто под нос ему сунули соленую треску. Он подумал, сколько денег и труда вложено в эти гирлянды. И в одночасье все эти деньги и труд многих людей превратились в мусор, в ничто. И кто в этом повинен?

«Как так получается, что каждый риен из казны так важен, когда речь идет о хищениях, и так ничтожен, если потратить его на бумажные фонарики?» — хмыкнул он про себя. С его точки зрения, разница если и существовала, то не в пользу бессмысленных трат. Впрочем, его душа никогда и не вожделела портфель чиновника. Так вышло, что сын Лассель Риамен презирал если не сами деньги, то науку распределения денег — уж точно. А в особенности после того, чему стал свидетелем на суде.