Но Арчер боялся, и потому Терри до сих пор не выдали серую куртку.

От тяжелых разговоров и мрачных мыслей у Терри к рассвету голова буквально гудела, и он инстинктивно берег ее, чтобы не раскололась от неосторожного движения. Он мечтал только о том, чтобы ему позволили заползти в тихий темный угол и оставили в покое, но стоило увидеть принцессу, как сон будто рукой сняло.

Он сразу узнал ее. Но при этом ему показалось, что он никогда ее прежде не видел. Когда они встретились на каком-то ничего не значащем приеме в последний раз, пять лет назад, она была легко краснеющей девочкой с россыпью серебристых локонов, а он будущим гвардейцем в мундире военной школы. Между ними была пропасть в целых пять лет, в которую можно было уложить жизнь — так казалось. А теперь… той пропасти и след простыл. Принцессе, должно быть, исполнилось пятнадцать, и она стала красивой девушкой с умными светлыми глазами.

Терри низко поклонился, пряча книгу в красной обложке за спину.

— Мастер Риамен… — тихо сказала принцесса. Терри едва расслышал ее слова. — Я счастлива, что с вами все благополучно.

— А я счастлив, что мне довелось вновь увидеть вас, — Терри почти наяву слышал, как скрипят заржавевшие шестеренки в его голове. Он напрочь отвык от изящной речи (точнее отвык от того, что ее можно использовать не только для иронии над собеседником) и сейчас изо всех сил пытался говорить, как подобает, а не как придется. — Ваши глаза все так же сияют.

— Это, должно быть, от недосыпа, — очаровательно улыбнулась принцесса. Терри просиял: его успокоила мысль, что принцессе не чужда самоирония. Эсстель перевела чистый взгляд на помрачневшего, как грозовая туча, короля и сказала очень серьезно и почтительно: — Ваше величество, прошу высочайшей аудиенции. Если позволите.

— Если угодно, можешь позавтракать с нами, дочь моя.

Принцесса с поклоном поблагодарила короля за милость. Ее безукоризненная вежливость казалась Терри подчеркнуто фальшивой и почему-то внушала дурные предчувствия. Король ведь предупреждал, что ненавидит Протокол. Почему же его собственная дочь вышколена, как дрессированная собачка? Почему он не скажет ей, что она может оставить церемонии для публики?

Терри огляделся. У дверей кабинета стоял навытяжку гвардеец. По лестнице поднимался молодой слуга в белой ливрее с небольшим золотым подносом в руках, на котором были разложены письма и лежала свернутая в трубочку газета. У короля было слишком мало времени на отдых после бессонной ночи, потраченной на наставления несведующего племянника. Наверное, поэтому он смотрел на всех с таким раздражением?

— Вызовите ко мне Антеро Риттау и можете быть свободны, — распорядился Эриен, повелительным жестом отправляя гвардейца исполнять приказ.

При звучании знакомого имени внутри у Терри все оборвалось. Зачем королю понадобился Риттау? Терри прекрасно помнил своего дальнего родственника и обстоятельства, при которых они встречались прежде. Такие были обстоятельства, что он предпочел бы никогда больше не встречаться. Риамен бросил затравленный взгляд на короля, но тот смотрел только на принцессу. Да еще так нерадостно, будто она чем-то успела разочаровать его. Или вызвать какие-то тягостные подозрения.

— А вы организуйте нам плотный завтрак на четыре персоны.

Слуга в белой дворцовой ливрее с золотым кантом сперва остановился в замешательстве, потом сдвинул вазон со сухоцветами с колченогого столика и оставил на нем поднос с корреспонденцией. Король хмыкнул. Стал разбирать письма, одно надорвал и внимательно прочел с таким видом, будто оно пропахло нечистотами. Развернул второе, мельком просмотрел и скомкал в руке.

— Рыба ушла. Рано в этом году, — отрывисто сообщил он, ни к кому в отдельности не обращаясь, но Терри почему-то сразу подумал, что рыбы в Академии станет меньше, а недовольного ворчания магистров — еще больше, чем сейчас.

— Давайте отойдем, — тихо сказала принцесса. — Его величество всегда тяжело переживает наступление осени.

Терри посмотрел, как король достал из нагрудного кармана вечное перо и, склонившись над столиком, начал что-то размашисто писать на листе, и легко согласился. Они встали рядом с высоким окном. Принцесса любовалась синими горами на горизонте, а у Терри постоянно чесались руки — хотелось оправить куртку, одернуть обшлаги, застегнуть все пуговицы, а потом наоборот: расстегнуть верхнюю, небрежно закатать рукава и провести ладонью по волосам, чтобы придать прическе лихости и непокорности. В конечном счете, он положил книгу на подоконник и сцепил пальцы в замок за спиной, мысленно обозвав себя неловким идиотом.

— Я чувствую себя виноватой. Если бы я только знала, что вы получили степень магистра, непременно поздравила бы вас с этим событием, мастер Риамен, — учтиво сказала принцесса. Терри скованно улыбнулся в ответ. Он мог бы начать рассказывать ей, как далек путь к получению научной степени, но решил, что это будет верхом неучтивости — поправлять дочь короля.

— Право, тут не о чем переживать, принцесса.

Ее глаза были светлее, чем у отца. Если у него они казались скорее сине-лиловыми, то глаза Эсстель по праву сравнивали с парой чистейших аметистов. Терри не мог отвести взгляд, хоть и отдавал себе отчет, что пялиться так на принцессу — дерзость. Тем более в его положении. Кто он теперь, когда у него отняли все привилегии? Никто. Пять лет назад он мог бы мечтать о том, чтобы сделать Эсстель предложение, и тогда это было бы столь же самонадеянно, но хотя бы теоретически возможно, а сейчас…

— Как вы узнали меня? — спросил Терри.

Принцесса склонила голову набок, а потом вдруг шагнула ближе, протянула руку и коснулась его волос. Мимолетно, будто хотела только поправить выбившуюся прядь, но Терри и того хватило, чтобы на его лице расползлась широкая улыбка.

— По серебряным прядям на виске. И вот тут. Их стало больше, да?

— Может быть, — уклончиво ответил Риамен.

— Моя камеристка была влюблена в вас и просила наблюдать за вами, — улыбнулась принцесса. — Я могла быть немного… назойливой, но поверьте, невозможно представить, чтобы я не узнала вас спустя всего лишь пять лет.

— Вовсе вы не были назойливы, ваше высочество. Наши беседы доставляли мне истинное удовольствие.

— Могу себе представить, сколько удовольствия вам доставили мои жалобы о деспотичном учителе арифметики. Представляете, он до сих пор временами приходит ко мне во сне с какой-нибудь невозможной задачкой о сообщающихся сосудах… Знаете, ваша матушка была столь любезна, что помогала мне с ними, — грустно улыбнулась Эсстель. Она стояла прямо перед портьерой, опустив руки, и смотрела в залитое дождем окно. — Однажды я билась над задачей и никак не могла понять, как… связать одно с другим. А ваша матушка умела поддержать и объяснить, как ни один из моих учителей. Мне не позволено было искать помощи, тем более у советников. Это был наш с нею секрет.

Терри смотрел на темный жаккардовый рисунок на портьере над светлой макушкой принцессы, и удивлялся тому, насколько она невысокая, будто почти и не выросла за минувшие пять лет. И как волосы на этой макушке мягко вьются и непослушно торчат в разные стороны.

— Мне ее очень не хватает… — Эсстель опустила длинные ресницы. Она обратила внимание на книгу в красной обложке и коснулась шершавой обложки кончиками пальцев.

— Мне жаль, что она подвела и вас тоже, принцесса, — через силу выдавил Терри враз одеревеневшими губами. Он оказался не готов к тому, что Эсстель заговорит о его матери. Не готов к тому, что кто-то другой вспоминает ее добрым словом. Чужая любовь резанула даже больнее, чем грязные оскорбления Радека!

Терри потянул драгоценную книгу к себе и повторил шепотом:

— Мне так жаль, принцесса…

Что именно ему было жаль он и сам не знал, но чувствовал себя виноватым сразу за все. И за то, что мать украла деньги из казны и была изгнана, и за то, что в суде у семьи Риамен отняли все, и даже за то, что сейчас у него не нашлось более подходящих слов для утешения принцессы. Или все это сразу.