– Значит, нам нужно всем поехать к вашей матери, верно? – спрашивает Сэдэо.

– Верно, – говорит мажорка, и я смотрю на нее удивленно: японцев-то зачем с собой тащить? Максим отвечает на вопрос, который так и не успевают задать, но он по глазам легко читается. – Затем, что потом нам предстоит отправиться за границу, на поиски Альберта Романовича. В этом случае телохранители должны быть рядом.

Да, конечно! Как я сразу-то не догадался.

– Как же яхта?

– Вернем её на прежнюю стоянку, а дальше как обычно, наземным транспортом, – поясняет Максим.

Спустя час мы уже полным ходом идем туда, где начиналось наше водное путешествие. Как всегда, мажорка за штурвалом, и я смотрю, как летящий в лицо ветер шевелит волосы на её голове, как лучи солнца отражаются на упругой загорелой коже. Несмотря на всё, что происходит теперь с нами, главным остается то, что между мной и этой красивой волевой девушкой. Я даже думаю, что пусть нас, если убьют, то обоих сразу. Не хочу без неё жить. Может, пафосно звучит, но искренне.

Ну, а если пуля мне угодит в сердце, как поступит мажорка? Сначала горестно напьется, потоскует недельку, а потом отыщет кого-нибудь себе в утешение? Не верю и не хочу в такое верить! Но червячок в душе поселился, необходимо срочно отыскать инсектицид, иначе к нему добавятся другие.

– Максим, а Максим, – тихонько обращаюсь к ней.

– Да, Саша, – отвечает она, не поворачивая головы – кажется, процесс управления водным транспортным средством доставляет ей большое удовольствие, сравнимое разве только с сексом. Вон, какое просветленное чело!

– Прости за вопрос. Но… что ты будешь делать, если меня убьют?

Мажорка молчит несколько секунд. Обдумывает ответ, наверное. Мне уже не нравится. Сказала бы сразу – так честнее. Если размышляет, значит, хочет сказать так, чтобы мне не было обидно. Черт, ну зачем я затеял этот глупый разговор?

– Если вдруг ты погибнешь, то я стану жить дальше и постараюсь стать снова счастливой, – говорит Максим, и у меня даже дыхание прерывается. Вот как?! То есть ей на меня наплевать вообще? В душе взрывается целый фейерверк чувств: обида, разочарование, горечь, злость, презрение… Я раскрыл рот и шевелю беззвучно губами, как угодившая на берег рыба, и слова вымолвить от возмущения не могу.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

– Да… ты…

– Саша, не психуй, а просто послушай, – невозмутимо говорит Максим. – Смерть – это естественное продолжение нашей жизни. Тебе это прекрасно известно, и незачем делать большие глаза. Вот стать зомби, к примеру, как в кино, – это извращение, фантазия. Но ты, надеюсь, не станешь спорить, что рано или поздно все мы окажемся в ином мире. Так вот, пока мы молоды, у нас есть мечты, желания, надежды и так далее. Если не станет тебя, я оставлю для тебя прекрасное светлое место в своем сердце и постараюсь жить дальше счастливо. Уверена: ты не хотел бы, чтобы я отправилась в монастырь и закончила свои дни в постах и молитве, замаливая грехи. Той же участи не желаю для тебя. Если меня убьют, то обязательно найди кого-нибудь и будь с ним счастлив. Глядишь, на том свете и мне достанется частичка этого тепла и света. Хорошо?

Теперь Максим смотрит на меня, а я, пока слушал, так расчувствовался, что неожиданно заплакал. Стою и ощущаю, как ветер холодит мокрые дорожки на моем лице.

– Ты чего вдруг, Саша? – спросила мажорка. Отняла левую руку от штурвала и протянула мне. – Иди сюда, горе ты мое луковое.

– Сама ты луковое, – шмыгнул я носом, цепляясь за её ладонь. Подошел, прижался, затих. Всё-таки какая она у меня замечательная, моя Максим! Даже подумать успела о том, как нам быть дальше, каждому по отдельности, если случится непоправимое.

– А ты думаешь, что нас не…

– Руки коротки, – улыбается мажорка. – Хочешь поуправлять?

– Конечно! – я мгновенно позабываю о своих грустных и прочих мыслях и чувствах, бывших ещё несколько минут назад. Яхта, настоящая, не компьютерная, не игрушечная! И мне можно будет порулить!

– Вставай вот сюда, – говорит Максим. – Клади руки здесь. Да, вот так. А теперь смотри вон на тот указатель. Видишь, там, вдалеке? Вот иди прямо на него, никуда не сворачивай. Я потом скажу, что делать дальше.

– А ты куда? Не уходи! Я один не справлюсь!

– Я здесь, всё в порядке. Не ухожу никуда. Покурю только.

Максим отходит на пару шагов, достает сигарету, прикуривает и смотрит задумчиво вдаль. Я, весь на адреналине, продолжаю держать штурвал. Удивительно, как всё устроено! Такой маленький я, такой крошечный, не больше автомобильного, руль (так называть его неправильно, знаю, но уж как привык), и эта махина, что подо мной теперь, легко повинуется малейшим движениям пальцев. Я даже, пока мажорка курила, похулиганил немножко: покрутил штурвалом туда-сюда, и яхта стала выписывать зигзагообразную линию.

Ощутив это по движениям корабля, мажорка внимательно и строго посмотрела на меня, и я тут же замер, выровняв курс.

– Ладно-ладно, больше не буду, – пробормотал я. Блин, что за строгости такие! Почему нельзя немного пофокусничать? Я бы с удовольствием, но яхта Максим не принадлежит, она волнуется. Понятное дело: такая игрушка стоит не один миллион рублей, а может и десятки. Если её повредить – мажорке придется долг до конца дней своих выплачивать, если сама очень богатой не станет. Хотя, сдается мне, девушка она и так состоятельная. Но в чужом кармане, даже если это карман моей любимой, шариться не стану.

Наше возвращение по водной глади Иваньковского водохранилища продолжилось. Опять мы взяли курс на столицу, а как там дальше? Кто знает.

Глава 87

Вернувшись в Москву, мы первым делом сняли два номера в гостинице неподалеку от места, где находится квартира родителей Максим. Когда разместились, мажорка позвонила Светлане Николаевне. В трубку я слышал, как тётя долго отчитывала племянницу за исчезновение. Что на звонки не отвечала, ни на сообщения в мессенджере, потом и вовсе отключила телефон. Пришлось моей спутнице оправдываться, хотя делала она это нехотя, с прохладцей. Все-таки не родная мать, а тётка.

Кроме того, в отличие от меня, маменькиного сыночка, Максим – личность цельная и самостоятельная, живет сама по себе и, насколько понимаю, полностью независима от людей, формально считающихся волею судьбы её родителями. Выслушав претензии Светланы Николаевны и согласившись с ними, обещав так надолго больше не пропадать, мажорка неожиданно пригласила её в ресторан отеля, где мы остановились.

В трубке услышал удивленный голос тётки:

– Максим, почему ты не можешь прийти домой? Посидели бы, как раньше, поговорили.

– Прости, мама, – ответила мажорка, и я удивился, что она её так величает, но привыкла с детства, сама говорила. – Но я не могу. Есть обстоятельства, очень важные, когда-нибудь тебе расскажу. А пока просто выполни мою просьбу, хорошо?

Женщина согласилась, и Максим сразу проинструктировала телохранителей, как вести себя. То есть они, конечно, и сами понимали свою задачу. Но услышали от мажорки, что если что-то пойдет не так, им надлежит защищать не только меня и её, но и Светлану Николаевну. Сэдэо и Горо, молча выслушав, коротко кивнули головами.

– Почему ты сразу ей не сказала, что мы в опасности? – спросил я.

– Во-первых, потому что в этом случае она станет слишком сильно тревожиться за меня, может сюда примчаться и наверняка расплачется, поскольку очень чувствительный и экспрессивный человек, – пояснила мажорка. – Во-вторых, ей пока не нужно знать, каким расследованием мы занимаемся. Иначе она подумает, что это Альберт Романович нас обоих «заказал». Мы же его ищем, верно? А нас – киллеры. Ни к чему такая логика.

– Да, ты права, конечно, – согласился я.

Через два часа, в ресторане, мы уже сидели за столиком в самом углу. Японцы рекомендовали там разместиться по простой причине: с двух сторон – стены, с третьей – столик у колонны (там японцы и сели – буквально в метре от нас), и открыта лишь четвертая, так что видно большую часть зала. Таким образом, нас разглядеть будет трудно, зато все вокруг, как на ладони.