– А что сказала твоя мама, когда отец тебя в Суворовское училище отправил? – спрашиваю я в робкой надежде, что тема самого близкого человека растопит её заледеневшее сердце.

– Она умерла, когда мне исполнилось десять, – сказал мажорка, как отрезала. – Мой отец занимался бизнесом. Ему всегда хотелось, чтобы у него был сын. Потому нянек нанимать для меня не пожелал. Отправил в училище. Сказал: «Там из тебя настоящую сделают».

Между нами повисла тишина. Я понимаю, что говорить дальше она не хочет. Но мне-то по-прежнему интересно! И я, на свой страх и риск, внутренне сжавшись, как пружина, протягиваю руку к плечу Максим, кладу на него свои пальцы, которые мелко дрожат, и, вкладывая в голос столько сочувствия, сколько могу, произношу чуть слышно:

– Прости, я не знал. Как это случилось? Как умерла твоя мама?

Сейчас она пошлет меня на три веселых буквы. В пешее эротическое путешествие. К едреням в далёких зеленях. Ну, куда там еще отправляют, когда человек достал уже настолько, что не хочется перед ним антимоний разводить, а сказать ему парочку очень крепких выражений для полного осознания серьезности момента. И всё, я отвернусь от неё, и оставшееся время полета пройдет в гнетущем молчании, потому что я полез в глубоко личную сферу человека, получил по рукам, и теперь могу только обиженно дуться.

– Она… утонула, – вдруг так же тихо сказала Максим, не поворачивая головы. Словно её собеседник сидел сейчас не справа от него в кресле самолета, а витал где-то там, за иллюминатором, и потому обращаться к нему было просто: он ведь словно призрак, а с ними беседовать нетрудно, они ничего не запоминают и не оценивают. – Мы были на пляже в Паттайе, мама пошла купаться одна. Я в это время была на берегу, строила замок. Отец… его не было с нами. Мама зашла в воду примерно по пояс, постояла там немного, повернулась ко мне и крикнула: «Максим, дочка, посмотри, какой сегодня чудесный день!», засмеялась и нырнула. Больше я ее не видела.

– Как не видела?

– Вот так. Я сидела на пляже до ночи, пока люди не стали расходиться, всё ждала, когда мама вернется. Но ее не было. Как тот мамонтёнок из мультфильма, помнишь? – горько усмехнулась Максим.

– Нет, не знаю.

– Ну, там еще песенка такая есть:

«Пусть мама услышит,

Пусть мама придет,

Пусть мама меня непременно найдет!

Ведь так не бывает на свете,

Чтоб были потеряны дети», – напела Макс. Я никогда не слышал этой композиции раньше, но больше всего меня сейчас поразило, с каким глубоким чувством произносила мажорка эти слова.

Она даже в этот момент словно предстала передо мной искренняя, настоящая, – та, какой я так хотел её видеть, когда затевал этот разговор.

– И что же, ты так и сидела на пляже одна? – удивляюсь я.

– Ну да. Пока меня полиция не подобрала. Я же не знала, куда идти. Не запомнила дороги. Там повсюду эти бунгало, одно от другого не отличишь, – говорит Максим.

– А отец? Он где пропадал?

– О, мой папаша… – глаза мажорки снова стали жесткими, колючими. – Он явился только утром. С запахом дешевых духов. Славно время проводил в обществе тайских шлюх. И я даже не уверена, все ли они были женщинами. Он, по пьяной лавочке, может, парочку ladyboy в свою постель пустил. А может, и специально. Но это я поняла уже потом, конечно.

– Кто такие ladyboy?

– Транссексуалы. Очень модная в Таиланде тема, – кисло усмехнулась Максим. – Потому что весьма востребована туристами со всего мира. Приходит юноша к пластическому хирургу и говорит, что хочет стать девочкой. Ну, тот ему и пришивает силиконовый бюст. Вот и получается: сверху пинетка, внизу – вагонетка.

– Пинетка?

– Торчат потому что.

– А, бюст! А вагонетка?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

– Тяни-толкай, так понятнее?

– Не совсем.

– Баба с хреном! Так отчетливо объясняю?! – злится Максим, и меня это забавляет, поскольку не такой уж я и глупый, чтобы после первого объяснения не понять. Но мне хочется и её немного подразнить. В том числе для выведения из грустного состояния. – Мерзость, конечно.

– Да-да, – спешно отвечаю. – Так маму твою… не нашли?

– Где ты ее найдешь, – вздохнула Максим. – В Тихом океане? Да и кто стал бы этим заниматься, если мужу не интересно.

– Да, я понимаю. Прости, что спросил.

– Ничего, ты же не знал.

– Поэтому тебя папаша в Суворовское отдал?

– Сашок? – неожиданно спросила мажорка.

– Да?

– Не хочешь на горшок?

– Нет, – ответил я и нахмурился. Всё, период искренности кончился.

– А я хочу, – сказала Максим. Поднялась и замерла, глядя на меня сверху вниз. – Скажи, мимо твоего лица сейчас как вежливо протискиваться? Передом или задом? – и, не ожидая ответа, засмеявшись, удалилась.

Больше мы о делах семейных не разговаривали. Да ни о чем не беседовали. Вернувшись из туалета, Максим сделала вид, что хочет спать, и весь оставшийся полет смирно лежала, расположив голову так, чтобы затылок был на спинке, а левая часть упиралась на борт авиалайнера. Не знаю, почему так. Наверное, ей так удобно. Хотя летим мы на больших мягких креслах. Я, в отличие от Максим, развалился тут, словно в кровати.

Глава 28

– Сашок! Иди купаться! – Максим весело машет мне рукой из воды. Она стоит в ней по колено, и я вижу её великолепную стройную фигуру, на бронзовой коже которой блестят капельки воды. Она совершенно обнажена, и я наконец-то вижу её во всей красе, в том числе маленькие соски и тёмные ареолы, узенькую полоску волос, что тянется по лобку и заканчивается над аккуратной узкой щёлочкой, которая теперь немного раскрыта. Все потому, что дно песчаное, зыбкое, и чтобы устоять, приходится мажорке разводить ноги в стороны.

Я, любуясь на такую красоту, начинаю возбуждаться. У меня почти эрекция, и это смущает. Есть и другое слово для определения того, что произошло с моим орудием любви– привстал. Совсем немного налился кровью, но уже превратился из маленького кожаного отросточка, как это бывает у всех мужчин, когда они только входят в воду (природа всё сжимает за нас), в нечто ощутимо солидное и тяжелое.

Я смотрю на красотку передо мной и не спешу отвечать. Хочу навсегда запомнить это великолепное зрелище.

– Сашок! Иди, а то силком затащу! – смеется Максим.

Мне и тут хорошо. Смотреть на неё, излучающую молодость, силу, красоту и отменное здоровье. А главное – обаяние самки, от которого даже на таком расстоянии исходит мощная сексуальная энергия, заставляющая меня сладко сжиматься в промежности. Мне нравится видеть этот огромный океан вокруг. Громадные древние пальмы, что шуршат большими листьями позади, порой склоняя стволы так низко, что крона подметает пляж. Мне тепло и солнечно, и чтобы увидеть мажорку, я просто прикладываю ладонь ко лбу, делая из нее козырек. Мы прилетели сюда, в Таиланд, чтобы провести вместе отпуск, и эти дни обязательно станут самыми счастливыми в моей жизни.

Не дождавшись, пока я присоединюсь к ней, Максим ныряет в воду, выныривает, плывет, делая короткие резкие взмахи руками и бултыхая сильными ногами. Она превосходно плавает, эта мажорка. Наверное, в Суворовском училище привили ей такой навык. И вот, пока она проплывает из одной стороны в другую параллельно берегу, я вдруг на самом крае видимости замечаю… плавник. Акула!!!

Я вскакиваю и начинаю истошно орать:

– Максим! Акула! Сзади! Ма-а-а-а-кс!!!

Она не слышит. Продолжает радостно плескаться. Но почему? Я же ору так громко, что рискую голос сорвать? А… звуки из моего рта не выходят. Как же так, отчего?! Как мне предупредить её? Я начинаю прыгать на месте и махать что есть сил руками. Неужели не заметит бешеный «танец»? Между тем, плавник всё ближе, ближе. Я бы мог кинуться к девушке, но моя скорость ничто в сравнении со скоростью огромной мощной рыбины, способной развивать до 40 километров в час. Взрослый, конечно, может бежать максимум 44,72 километра в час – это рекорд одного спринтера. Но толку, если я на берегу, а Максим в воде?!