Я положил ее в спальное место, чтобы быстро одеться и обуться. Спустившись вниз, я уложил ее в куртку и автокресло, взял ключи и только вышел за дверь, как мой телефон завибрировал. Это Рейчел перезванивала мне.

— Алло?

— Что случилось?

— Думаю, у нее жар.

Она задохнулась.

— О нет!

— Она была в порядке весь день, — быстро сказал я, как будто должен был доказать, что это не моя вина. — Она ела, спала и вела себя очень хорошо.

— Ты измерял ей температуру?

— Нет, — это даже не пришло мне в голову. Я был слишком занят паникой.

— У тебя есть термометр для новорожденных?

Есть? Положила ли Эмми его в корзину в детском магазине? Может, и положила.

— Вообще-то, да. Думаю, да. Я посмотрю. Ты не думаешь, что мне стоит сразу отвезти ее в отделение неотложной помощи?

— Зависит от температуры. Измерь ей температуру и скажи мне, какая она. Я встречусь с тобой либо в неотложке, либо в твоей квартире.

В этот момент дверь квартиры Эмми открылась, и она появилась в халате, пижамных штанах и с босыми ногами. У меня сжалось сердце. Ее глаза были опухшими и налитыми кровью, и она выглядела так, будто тоже не спала. Мне так хотелось обнять ее.

— Что случилось? — тихо спросила она, глядя на Пейсли. — Она больна?

— Думаю, у нее жар, — сказал я. — У меня есть термометр для новорожденных?

Она кивнула.

— Он в корзине на одной из полок пеленального столика.

— Я тебе сейчас перезвоню, — сказал я Рейчел.

— Поторопись, пожалуйста, — сказала она.

Мы зашли в мою квартиру, и Эмми нашла градусник, пока я вынимал Пейсли из автокресла. Она больше не плакала, но я мог сказать, что что-то не так. Ее глаза были стеклянными, она была вялой и излучала жар. Мне было досадно, что она чувствует боль, которую я не могу облегчить.

— Вот.

Эмми протянула мне что-то, похожее на игрушку. Оно было маленьким и белым, с длинным тонким наконечником и цифровым экраном на передней панели.

— Как мне его использовать? Под язык?

Она покачала головой.

— Это ректальный термометр.

— Р-ректальный? — мой голос надломился.

— Да. У таких маленьких детей нужно измерять именно так. Хочешь, я сделаю это?

Господи Иисусе.

Конечно, я хотел. Но я не мог заставить себя попросить ее об этом.

— Нет. Я сам, — я раздел Пейсли, которая снова начала плакать, как будто знала, что грядет что-то плохое. Она будет ненавидеть меня за это. — Мне положить ее на пеленальный столик?

— Просто переверни ее на живот у себя на коленях, — проинструктировала Эмми.

Я положил Пейсли поперек своих бедер на живот и взял у Эмми термометр, заметив, что она покрыла его кончик какой-то смазкой. 10 секунд спустя я все еще смотрел на него. И никак не мог этого сделать.

— Нейт.

Я поднял глаза на Эмми.

— Я не могу этого сделать. Она доверяет мне, что я не причиню ей вреда.

Она закатила глаза и пробормотала что-то, чего я не уловил.

— Дай это мне.

Я протянул ей устройство. Она нажала на кнопку и осторожно вставила наконечник. Пейсли извивалась, и протестовала, ее маленькие ручки и ножки дрыгались. Эмми нахмурилась, пытаясь удержать градусник на месте.

Слава Богу, она здесь, — продолжал думать я, а потом подумал: — Хотя я этого не заслуживаю.

Термометр пискнул пару раз, а затем на экране высветилось число.

— 37,3, — сказала Эмми.

— Мне отвезти ее в больницу?

— Не думаю, что тебе нужно это делать, но позволь мне кое-что проверить, — оглядевшись по сторонам, она заметила на приставном столике стопку моих детских книг. Пока она листала их, я отнес Пейсли на пеленальный столик и надел на нее новый подгузник, безмолвно извиняясь за несправедливость, которую она только что пережила.

— Нет, — сказала Эмми, читая из книги. — Американская академия педиатрии рекомендует везти ребенка к врачу только в том случае, если температура составляет 38 градусов и выше. Позвони ее врачу завтра, — она отложила книгу. — Но тебе нужно дать ей жаропонижающее.

— У меня оно есть?

— Да. Оно в той же корзине под столом. Дай мне секунду, чтобы убрать градусник, и я найду его для тебя.

Она ушла на кухню, а я закончил одевать Пейсли. Подойдя к столу, она достала из-под него корзину, опустила туда градусник и вытащила красную коробку с надписью «Детский Тайленол».

— Сколько она весит?

Чувство вины ударило по мне.

— Я не знаю.

— Тебе нужно позвонить Рейчел.

Я кивнул.

— Ты можешь присмотреть за ней секундочку?

— Да.

Она взяла ее на руки, а я подошел к дивану, где оставил свой телефон, и обнаружил, что Рейчел звонила дважды за последние несколько минут. Я перезвонил ей.

— Нейт? Почему ты так долго? С ней все в порядке?

— Она в порядке. У нее температура 37,3. Мы дадим ей немного «Тайленола».

— Мы?

— Эмми здесь, — наши глаза встретились, и Эмми быстро отвела взгляд. — Сколько весит Пейсли?

— На последнем осмотре она весила 5,2 кг.

— 5,2 кг, — сказал я Эмми.

— Я приеду, — сказала Рейчел. — Я уже в пути.

Мне не хотелось, чтобы она была здесь, но я не чувствовал, что могу сказать «нет».

— Хорошо.

— Не давай ей ничего, пока я не приеду.

— Почему нет? У нее жар, и ей нужно лекарство.

— Потому что я беспокоюсь о дозировке. Опасно давать ребенку слишком много.

— Я прочитаю таблицу дозировок, Рейчел. Я не идиот.

Но я чувствовал себя идиотом. Если бы Эмми не пришла, я бы даже не знал, где находится термометр, не говоря уже о том, как им пользоваться. В моей голове пронеслась мысль: «Я не создан для этого. И они обе это знают. Все это знают».

— Просто подожди меня, пожалуйста, — потребовала Рейчел. — Я буду у тебя через 5 минут.

Мы повесили трубки, и я подошел к Эмми и Пейсли.

— Рейчел уже едет ко мне. Она не хочет, чтобы я давал ей лекарства без ее присутствия.

— Ты собираешься ждать?

— Я не знаю.

Эмми поджала губы, но ничего не сказала. Я взял коробку с «Тайленолом» и посмотрел на лицевую сторону. На ней была изображена женщина с ребенком на руках. Всегда и на всем была женщина с ребенком. Отцы могли бы даже не существовать, насколько это было возможно с точки зрения маркетинга. Я проверил обратную сторону коробки.

— Здесь сказано: 2,25 миллилитра для веса от 2 до 5 кг, и 2,5 для веса от 5,5 до 7 кг. А если ребенок весит между 5 и 5,5 кг? Сколько давать?

— Я бы дала меньшее количество, чтобы перестраховаться.

Мысль о том, что я принимаю небезопасное решение для Пейсли, вызывала у меня тошноту.

— Я подожду Рейчел.

— Хорошо, — она поцеловала лоб Пейсли. — Поправляйся, орешек, — затем она передала ее мне. — Я иду домой.

Пожалуйста, не оставляй меня.

— Хорошо, — я смотрел, как она идет к двери, мое сердце колотилось. — Эмми, подожди.

— Что? — она даже не обернулась, и я ее не винил.

— Ты ненавидишь меня?

— Нет, Нейт. Я не ненавижу тебя. Я ненавижу то, что ты сделал, но в основном я ненавижу себя за то, что влюбилась в тебя. За то, что поверила в твою ложь, когда должна была знать лучше. Я заслужила это разбитое сердце.

Я тяжело сглотнул, желая, чтобы она была строже со мной. Сказала, что я был засранцем. Назвала меня лжецом. Ударила бы меня, если бы захотела. Услышав, что она винит себя, я почувствовал себя еще хуже.

Я так много хотел сказать ей. Такие простые вещи, как: «Прости. Не уходи. Ты мне нужна». И сложные вещи, например: «Мне стыдно быть таким неумелым отцом. Почему любовь должна причинять боль? Ты сказала, что не позволишь мне оттолкнуть тебя, но ты позволила».

Но в итоге я ничего не сказал, и она ушла.

***

Рейчел приехала вскоре после ухода Эмми, запыхавшись и неистово желая взять на руки Пейсли, которая заснула у меня на руках. Она проснулась, когда Рейчел потянулась к ней, и начала плакать.