На самом деле, ничего подобного я делать не собирался — мне нужен был именно такой нож, который легко скрыть хоть в рукаве, хоть за голенищем, хоть за крагой, полагающейся к коммунарским башмакам. К тому же его можно использовать в качестве метательного. Отсутствие удобной, ухватистой рукоятки — конечно, неудобство, но это дело привычки, а при необходимости ручку можно обмотать, к примеру, тонким кожаным шнуром или пропитанной клеем бечёвкой. Габариты ножа это не сильно увеличит, а в руку ляжет не в пример лучше.

С тем мы и расстались — плату за «заказ» я пообещал передать вечером, в отрядной спальне, заручившись обещанием сделать всё точно в срок. Метательный нож — это хорошо, можно будет поупражняться в роще за стадионом, благо, времени хватает. Если Копытин справится с заказом, сделает всё, как нужно — а с чего бы ему не справиться — закажу ещё два точно таких же. Три метательных ножа — это уже полный тренировочный комплект, с ним можно приступать к серьёзным занятиям. Когда-то я неплохо метал ножи, причём упражнялся именно с такими вот образцами — и теперь имел все основания рассчитывать, что и новом молодом теле этот навык восстановится достаточно быстро.

[1] Реплика Бадольфа из пьесы Уильяма Шекспира «Генрих V».

[2] Фраза из комедии Мольера «Жорж Данден или Одураченный муж», ставшая крылатой.

[3] Стихи Е. Сусорова

«…вы сами усугубляете своё деяние, требуя повторения тайн, вами разглашаемых. Что вы скажете по поводу вашего труда о вымирающих расах, где вы даёте ключи к уразумению скрытой истории человечества, о цифровых ключах к апокалипсису и первой книге Моисея, наконец… — голос полковника пропитался искренним ужасом. — Наконец, о тех данных, которые вы открываете профанам о первобытных письменах отжившего человечества?..»

Я откинулся на спинку стула. Мозг срочно требовал хотя бы небольшого роздыха. Три с половиной часа художественных опусов от товарища Барченко — это всё же перебор. Хотя читается сравнительно легко: беллетристика в лучших традициях викторианской эпохи, берущая начало от Жюля Верна и Луи Буссенара…

Я пролистал книжку до конца. Собственно, не книжку вовсе, а февральский номер журнала «Мир приключений» за 1914-й год — в нём, наряду с рассказами Конан-Дойля и Честертона, а так же с «записками офицера наполеоновской армии» Делоне, публиковались главы из романа Барченко «Из мрака». Номеров, содержащих роман целиком, в библиотеке нашлось четыре — все с лиловыми штампами спецотдела ОГПУ на задней странице обложки, выдаваемые исключительно по списку. Однажды я уже имел случай в него заглянуть — когда мы с Марком преступным образом проникли поздно вечером в библиотеку, чтобы ознакомиться с кое-какими новинками, присланными, как выяснилось, компетентными товарищами, курировавшими от ОГПУ некоторые специфические области деятельности коммуны. Те самые, в которые мы оказались потом втянуты по самое не балуйся…

Почему я решил вернуться к этим книгам? Уж точно не от скуки — чтение литературных упражнений товарища Барченко навевало на меня непреодолимый сон и заставляло горько пожалеть об отсутствии в коридоре кофейного автомата, способного выдать по первому требованию пластиковую чашечку с обжигающий «эспрессо». Ну, или, на худой конец, хотя бы «капучино».

Мотивы, заставившие меня закопаться в книжные раритеты, были несколько иного свойства: догадываясь, что в самое ближайшее время нам, всем троим, предстоит куда более детальное знакомство сотрудничество с Барченко и его теориями, я решил поискать их «первоистоки» — а где ещё, как не в фантастическом романе, написанном упомянутым товарищем на заре творческого пути? В те времена вообще было принято облекать разного рода околонаучные теории в форму литературных произведений, так что я имел все основания рассчитывать на успех.

И, похоже, не сильно ошибался.

«…То обстоятельство, что символы апокалипсиса, включая таинственное «звериное число», раскрываются этим ключом, — лучшее доказательство того, что ключ этот был известен автору откровения.

Полковник хотел возразить, но спохватился, выжидательно стиснул губы.

— Третье обвинение — письмена первобытного племени. Но разве другие исследователи не обращали внимания на то, что таинственные иероглифы на самой вершине скал Уади Сипайского полуострова, начертанные выше других, уже разобранных, не имеют ничего общего с арамейскими, куфическими письменами. Разве не обнаружено в них начертание символа, которым арийцы изображали огонь? Разве десятки экспедиций не дали нам изображений таких же таинственных знаков, начертанных чьей-то рукой на самых недоступных вершинах голых каменных скал великих Сибирских бассейнов?..»

Что-то это подозрительно напоминало — может, увлечение Барченко темой Гипербореи, а так же страсть к давно забытым древним письменам? если так — то он явно остался верен прежним своим интересам.

В любом случае, ознакомиться с учёными (или псевдоучёными, это уж как посмотреть) трудами Барченко я возможности не имел. В библиотеке коммуны их не нашлось, да я, признаться, не имел представления, где их искать. Возможно, какие-то специальные научные журналы, сборники монографий? Как всё-таки хорошо было в оставленном мной двадцать первом веке: забил фамилию автора и тему в поисковую строку — и сиди, жди, пока ГУГЛ сделает за тебя всю работу.

За спиной скрипнула, открываясь дверь, раздались шаги –торопливые, со стуком подошв по паркетному полу. Библиотекарша — Клава из седьмого девичьего отряда — уткнувшаяся в картотечный ящик за своим столиком, недовольно вскинулась: кто это смеет столь бесцеремонно нарушать тишину, царящую в этом храме знаний?

— Давыдов, ты здесь? Дежком зовёт, там за вами машина приехала!

Это был трубач Тоха, сменивший по случаю зимнего сезона голошейку и трусики на юнгштурмовку и плотные шаровары. Однако свой инструмент он всё так же сжимал под мышкой, и отблески полированного серебра играли в мальчишеских глазах — весёлых и серьёзных одновременно.

— Нас — это кого? — спросил я. — И вообще, кто приехал-то?

— Тебя, Гринберга и Таньку Макарьеву из восьмого отряда. А кто приехал — почём мне знать? Двое, в форме. Один, шофёр ждёт в машине, а второй, по виду главный, сейчас в кабинете у Антоныча. Бумаги какие-то показывает.

Он почесал ухо мундштуком трубы.

— Так ты идёшь или нет? А то у меня ещё дел полно…

— Сейчас. — Я встал, положил «Мир приключений» на столик Клавы. — Только с Татьяной-то как же? Она до сих пор в медчасти…

— Дежком так и сказал. — кивнул Тёмка. — А он отвечает: приказано, чтоб все трое!

— Ну, раз приказано — тогда пошли.

И мы вышли, оставив в недоумении Клаву, исподволь прислушивавшуюся к нашему разговору.

…то-то сегодня в девчоночьей спальне будет пересуд...

— За образцовое выполнение задания внештатные сотрудники ОГПУ Давыдов, Гринберг и Макарьева премируются именными подарками!

Голос сотрудника, проводившего церемонию награждения, был сух и невыразителен, но это нисколько не портило торжественную обстановку. «Внештатные сотрудники» — это звучит гордо, особенно, когда к должности прилагаются самые настоящие ГПУшные корочки — с ФИО, фотографиями три на четыре (довольно паршивого качества), дающие, помимо прочих преимуществ перед обычными гражданами СССР, ещё и право на ношение оружия — без всяких дополнительных разрешений, просто по факту своего наличия. Здесь с этим вообще проще, а уж в праве сотрудников данного ведомства на ствол в кармане, вообще никому не придётся сомневаться…

Удостоверения нам выдали сразу, как только мы вошли в кабинет. Признаться, всю дорогу от коммуны до Харькова меня грыз эдакий червячок — всё же за нами числились кое-какие грешки, вроде некоторые деталей нашего вояжа, утаенных от начальства и не вошедшие в отчёты. Но — обошлось; в здании управления нас провели на третий этаж, где располагались кабинеты высшего начальства, и проводили к замначальника горотдела — высокому, худому мужчине с одним «ромбом» на петлицах и круглыми очками на характерной физиономии выходца из черты оседлости. Товарищ Тумаркин (так представился владелец очков) вышел навстречу нам из-за необъятного письменного стола, где он обычно восседал под портретами Ленина и Дзержинского, по очереди пожал каждому руку — и началась официальная церемония раздачи плюшек.