А ведь, пожалуй, венский букинист, наложивший на себя руки после поверхностного знакомства с Книгой Порога, был прав: лучше всего было ещё тогда предать огню эти напитанные злом и смертельной угрозой страницы. После чего — прикончить всех, кто на свою беду прикоснулся, хотя бы кончиком пальца, к их содержимому. Но уже поздно, да и не тянет меня по примеру несчастного Эрлиха лезть в петлю. «Мы пойдём другим путём» — как сказал один студент-первокурсник, узнав о казни своего старшего брата-террориста. Хотя, не уверен, что наш путь окажется (как в итоге, оказался и путь Володи Ульянова) менее кровавым и губительным.

…Честное слово, лучше бы тогда, на берегу альпийского озера, мы согласились на предложение Марио и рванули в Америку. И уж теперь-то мои спутники наверняка со мной согласятся — стоит им только узнать то, о чём я раньше мог только догадываться, а теперь знаю наверняка…

— Вот, примерно так всё и было задумано. — закончил я. Елена зябко повела плечами.

— Ужас какой! Неужели Барченко с Гоппиусом всё это знают, но продолжают работать?

— Получается, что так. Первыми Порог преодолеет четвёрка «мертвяков» — Барченко, как я понял, рассчитывает, что поток нейротической энергии башни сможет пробить в нём брешь…

Мои собеседники замолчали. Видимо, в воображении обоих возникла ода и та же картина — чёрный провал на фоне каменистой осыпи, и цепочка зомби — покачивающихся, со свисающими до колен руками — один за другим исчезают в нём, пересекая таинственный Порог Гипербореи.

…Агония мира, народов крики, крах великих идей,

Печатает шаг легион безликих, давно забытых людей.

Напрасны надежды живущих в мире, что смогут нас удержать,

Стократно погибнув под стягом Мессира, на смерть уже наплевать!

Я знаю, за мной из своих чертогов наблюдает мой Господин,

Но нас слишком мало, врагов слишком много — и вот я уже один!

Но, вспомнив про нас и про наши беды, он устало взмахнёт рукой —

И до горизонта встают андеды, и вновь бросаются в бой!... — вполголоса промурлыкал я.

— «Андеды» — это по-английски будет «не мёртвые?» — так же негромко осведомилась Елена.

— Они самые. Как наши, то есть, барченковские мертвяки — уже не живые, но и не сдохли окончательно, поскольку могут ходить и даже убивать других.

…Любопытно, она не спросила, где я взял слова. Или ей попросту неинтересно?..

— Это что откуда? — Марк поспешил восполнить упущение собеседницы. Он прибыл в базовый лагерь только сегодня утром, а место «вечного дежурного» на сейдозерской стоянке временно занял один из Гоппиусовских лаборантов.

— А, забей, к делу не относится. Так, песенка и песенка…

В самом деле, не объяснять же ему про старинных моих друзей-игровиков, сочинивших эту песню ещё в начале нулевых, когда ролевое сообщество переживало период увлечения «Вархаммером»?

…И вновь покинув сосновые ящики, мы гибель мирам несём,

И нашему мёртвому барабанщику по барабану всё!.. —

Мне вспомнились барабанщиков коммуны имени Ягоды — как выстраивались они на правом фланге нашего голоногого строя, каквесело отбивали дробь…

Меня передёрнуло. Н-да… та ещё аналогия…

— А мертвяки не кинутся на самого Барченко, как это было в прошлый раз? — опасливо поинтересовался Марк.

— Не должны. — ответила за меня Елена. — С четверыми Барченко в состоянии управиться, проверено. А вот что он будет делать дальше?

Я пожал плечами.

— Есть у меня на этот счёт некоторые мысли. Понимаете, когда гиперборейцы создавали Стражей, они каким-то образом переместили сознания нескольких своих соотечественников в тела обычных людей — то ли пленников, то ли слуг, в книге это не уточнялось. А Гоппиуса при должных настройках может сработать аналогичным образом. Собственно, она уже так сработала, и даже дважды — только Гоппиус об этом пока не знает.

Елена с Марком по очереди кивнули. Они двое только и знали о том, кто я такой и откуда здесь взялся — равно как знали и о непростой судьбе Яши Блюмкина, занявшего после серии перемещений моё старое (во всех смыслах, хе-хе!) тело и пребывающего сейчас в двадцать первом веке. Частично в курсе этих событий была ещё и Татьяна, но я решил пока не посвящать её в свои планы. Девчонка и так выматывается по-чёрному со своей биолокацией, надо хоть немного её поберечь.

— Значит, Александр Васильевич хочет переместить чьё-то сознание в одного из гиперборейцев? — спросил Марк.

— Спроси, чего полегче. А вообще-то логичное предположение — если верить его записям, на гиперборейцев ограничения в плане управления «мертвяками» не распространяются, да и через Порог они могут проникать в обе стороны невозбранно. Может, Барченко именно это и задумал?

— А где он возьмёт трупы? Надо же из кого-то делать «мертвяков»?

— А погранцы на что? — хмыкнул я. — Нет, я не в том смысле, чтобы пустить их в расход — прикажет Барченко старшине Ефимычу лопарей наловить, да и вся недолга…

— Глупостей не говори! — Елена недовольно поморщилась. — Вчера вечером прилетел гидроплан из Кандалакши, так пилоты… — она выразительно взглянула на меня, не желая, видимо, упоминать при Марке о своём агенте, — …так пилоты рассказывали, что на станцию прибыл этап из трёх примерно десятков заключённых. Сейчас их держат в станционном пакгаузе, под серьёзной охраной, и…

Она снова помедлила.

-…и пилоты говорили, что зэков хотят перебрасывать небольшими партиями по пять-шесть человек сюда, к нам, по воздуху. Объявлено, что будто бы в качестве рабочих, на стройку, башню возводить и здание для размещения лабораторного оборудования — но теперь-то я понимаю, зачем они на самом деле понадобились!

— Как хотите, а это место существовать не должно! — Марк решительно рубанул ребром ладони по воздуху. — Барченко с Гоппиусом готовы распечатать Порог, и им даже в голову не приходит, что это может закончиться страшной бедой! А если такая сила попадёт в руки его покровителей из ОГПУ — вы хоть примерно представляете, к чему это может привести? И не только для нашей экспедиции — для людей вообще, для всего человечества!

Я недобро сощурился. Марк говорил именно то, чего я от него ожидал.

…ловись, рыбка, большая и маленькая…

— Призываешь уничтожить Порог?

— Да, и как можно быстрее! — в глазах моего собеседника читалась отчаянная решимость. — Можно ведь, наверное, что-нибудь подкрутить в установке Гоппиуса — так, чтобы поток нейротической энергии не распечатал его, а разрушил?

Я вздохнул. Хорошо всё-таки иметь сугубо гуманитарное образование — можно не задумываться о том, что принято называть «трудностями технической реализации».

— Может, и можно, только вот я не знаю, как — но обещаю, что попробую разобраться. Гоппиус наверняка привлечёт меня к монтажу установки, и вот тогда…

— А жаль всё же запечатывать Порог насовсем. — посетовала Елена. — Очень удобное было бы, например, для ссылки… пожизненной. И никаких тебе побегов, как и затрат на содержание ссыльных!

Сказано было серьёзным тоном, но я заметил замелькавших в её глазах озорных чёртиков.

— Пожизненной? В виде зом… то есть «мертвяков»? Это вы смешно пошутили, Елена Андре…

Договорить я не успел. Пронзительно завыла сирена — она была установлена на коротком столбе посредине нашего» административного квартала», и чтобы привести её в действие, требовалось провернуть г-образную с деревянной рукоятью, ручку. Я вскочил — в лагере бестолково метался народ, а с востока на лагерь накатывалось комариное жужжание авиационных моторов.

Как хорошо известно всякому, хоть сколько-нибудь осведомлённому в морском деле, покраска на военном корабле (а "Таймыр", безусловно, оставался именно военным кораблём, хоть и проходил по ведомству погранохраны) никогда не начинается и никогда не заканчивается. Процесс этот перманентный — ржавчина и солёная вода опасные враги корабельной стали, так что конец ему может положить только гибель судна, неважно, в бою, от "неизбежных на море случайностей", или же по списании на иголки. Вот и сейчас матрос второй статьи Григорий Сушков возил кистью по очищенному от облупившейся старой краски фальшборту широкой кистью. Прочие инструменты его труда — жестяная банка до половины наполненная свинцовым суриком и ещё одна кисть — лежали тут же, на палубе, на подстеленной ветошке. Видно было, что работал он старательно — на веснушчатой физиономии то тут, то там красовались красно-коричневые пятна, не имеющие отношения к природной пигментации Гришкиной кожи.