Ольга Тимофеевна оказалась самой сообразительной из нашей четверки. Она поспешно подхватила Кузьменко под локоть и буквально выволокла из кабинета, рассказывая о чем-то на ухо, многозначно сдвинув брови. Последнее, что я слышала, это бухтение гинеколога о том, что ему пофиг на всех спонсоров вместе взятых. Никто не смеет врываться к нему без стука. Но чем больше бубнела медсестра, тем тише становилось его недовольство.

Наконец, мы остались одни. Нервно сглотнула. Всё произошло так стремительно, что даже не успела опомниться. Как же меня захлестнуло в этот момент. И не важно, как узнал, как нашел – не имело значения. Сейчас бы выжить под убийственным взглядом, и если уж на то пошло, суметь объясниться.

Его лицо… никогда не видела на нем столько эмоций одновременно. Он неотрывно смотрел на экран и тяжело дышал, словно пробежал стометровку на время.

В голубых глазах, всего лишь на короткий миг проскочила такая теплота и нежность, что мое сердце болезненно сжалось. Егор опустился передо мной на корточки и скользнул глазами по испачканному гелем животу.

Это длилось с минуту, на протяжении которой я чувствовала себя в западне. Если не признаюсь сейчас, то не признаюсь никогда. Показалось, или время действительно остановилось?

Мысли — на уровне предчувствий. Им хотелось открыться, объясниться. Снять невидимые оковы сомнений. Внутри всё плавилось, рушило воздвигнутые барьеры из запретов, сомнений, страхов. Следовало вычленить всего одну мысль — самую главную – но как же тяжело это сделать.  

— Кто? — прозвучало хрипло. Спокойно? Нет. Скорее затаенно. Обманчиво мягко.

Боже, боюсь даже представить, что за мысли сейчас роятся его голове. К горлу подкатил тугой ком. Пальцы ещё сильнее впились в мягкую обивку. Егор это заметил.

— Ты!..

— В глаза мне смотри, Лида! В глаза… — обхватил руками мое лицо, заставляя наклониться к нему. Его ладони обжигали, не позволяли отстраниться, и все мои реакции сосредоточились в этом, пускай и лишенном нежности, прикосновении.

— Ты, Егор… Ты - отец, — выдала на выдохе, заглядывая в недоверчивые глаза. Стало нечем дышать. Хотя он и опустился на корточки, но его широкие плечи, обтянутые белой водолазкой, да и вся массивная фигура подавляла, лишала воздуха, обрывая все пути к бегству.  

Егор опустил ресницы, заиграв скулами.

— Лид, признайся, чего ты добиваешься? Какие цели преследуешь? 

— Я?.. Ничего.

— Ничего?..

Наступил самый важный момент.

— Егор, посмотри на меня! — он нехотя распахнул глаза, отпустил меня и поднялся, снова сосредоточившись на мониторе. Ясно. Не хочет смотреть. — Я не могла… не хотела говорить о беременности именно из-за такой вот реакции. Из-за недоверия. Я устала оправдываться перед каждым стол…  

Он резко схватил меня за руку, оборвав на полуслове и я увидела, насколько ранимы его чувства. Насколько он уязвим в данный момент. Заблестевшие глаза, которые он быстро спрятал, прикрыв на мгновение веки, рассказали о том, о чем молчали губы.

— А как мне реагировать, м? Подскажи! Потому что я не знаю. У тебя что не слово так брехня. Что не шаг – так на*бка.

— Я не понимаю, о чем ты?  

— Не понима-а-аешь… — протянул, зловеще сверкнув глазами.

Я заторможено закивала. К чему он вообще клонит?

— Ты действительно думаешь, что я не знаю о твоих шашнях с Тарановским? Я даже больше скажу: я видел, как вы не могли распрощаться вчера после моего звонка. Ах да, — треснул себя по лбу, — может ты и не лгала, сказав, что уже засыпала. Только забыла уточнить, с кем именно… — замолчал, играя скулами, потом прошелся по лицу ладонями, зарычал: — С-с*к-а-а-а… Ты за дурака меня держишь? Таблетки надежные и всё в этом роде? Я ведь спрашивал. Бля-я-ядь. Ты уже тогда… 

И только тут до меня дошло. Серёжка-а-а. Плевать на себя. Не на шутку испугалась за друга, вспомнив угрозы у «Аиста».

— Так ты… так вот откуда… — меня переполняло возмущение. — Что ты с ним сделал?

Егор ожесточенно ударил ногой по кушетке, едва не выбив хлипкую ножку. Я вцепилась за края матраца, боясь свалиться с неё.

— Переживаешь? Правильно. Я бы на твоем месте тоже переживал. Кому ж ты будешь нужна после меня, если не ему. Интересно, он в курсе, что мы с тобой… того… или в блаженном неведении?

Каждое слово – ощутимый удар прямо в сердце. Но именно эта боль не дала забыться, раскиснуть, заставила взять себя в руки.

Снаружи постучались. Надо же, сколько чести. Небось, Тимофеевна промыла мозги Кузьменко какой нев**бенный спонсор Егор Андреевич. Зря. Лучше бы его выставили вон.

— Гуляй! — рявкнул Студинский не отрывая от меня глаз и ответил на мучавший вопрос:  — Жив-здоров твой хахаль. Через два дня оклемается.  

Что? Оклемается? 

 — Егор… ты в своем уме? Я говорю правду! Ты – отец. Помнишь наш первый раз? Сейчас восьмая неделя. Посчитай, умник херов! — разозлилась, видя, что он никак не реагирует, и попыталась подняться, но меня тут же пригвоздили к кушетке, надавив на плечи. 

— Да-а-а? Тогда почему до сих пор молчала?   

Я со всей силы ударила его кулаком в грудь, выплеснув в этом жесте всю злобу:

— Потому что ты меня вынудил! Твое неверие, обвинения в близости с Тимуром… Я боялась, что ты не поверишь и вот… что и требовалось доказать – ты свалишь ответственность на любого, только не на себя. Да? Давай свалим на Тимура, который только то и делал, что истязал тело, но ни разу не трахнул. А может, на Тарановского? Давай! Только опять неувязочка. С ним у меня давно не было. И вообще, — меня начало штормить, каждое слово давалось с огромным трудом. Я прерывалась, чтобы набрать в легкие воздуха, настолько перекрывало кислород.

Егор нервно отошел на пару шагов, а потом снова вернулся, навис надо мной, лишая возможности дышать на полную грудь.

— Проваливай отсюда… Я не собиралась говорить и никогда бы не сказала. Понял? И в признании твоем не нуждаюсь. И в отцовстве. Ты мне никто! И ему – тоже. Усёк? Ребёнок мой. Мой!!!   

Он схватил меня за руку, вынуждая подняться. Притянул к себе, наплевав на выставленные вперед руки.

— А вот это уже не тебе решать. — Смотрел испытующе, выжигая душу. — Пока он не родится – так точно.

— А чё так? Передумал? — в груди остро заполыхала обида. — Вот только неделька осталась, — напомнила, победно сверкнув глазами. — Ты ведь у нас мужик, да? Человек слова. Привык его держать. Зачем связываться с подстилкой, когда под боком запаска. Так ведь? — хотелось высказаться. Выплеснуть всю боль. К Серёжке он придрался. Да что он ему сделал? Зато сам на моих глазах… Черт! Противно до тошноты. — Пускай Михеева тебе рожает. Тогда точно наверняка. И голову ломать не придется, а то вдруг обломаешься и…

— Закрой рот! — прогремел, сжав мои плечи, и конкретно так стряхнул, сдерживаясь из последних сил. У меня аж зубы клацнули, едва не прикусив язык. — Никакой недели. С учётом озвученого срока – ещё семь месяцев.

Я чуть не разревелась от ярости, а он, забавляясь моей злостью, наконец, оставил меня в покое, и уходя, ещё раз внимательно посмотрел на экран, словно запоминая изображение.

Обессилено опустилась на кушетку, чувствуя, как над головой сгущаются тучи; как замкнутый круг, который вот-вот был готов разорваться – снова уплотняется вокруг меня, вплетая обновленный виток, из которого уже не вырваться. Жить ещё семь месяцев в окружении полнейшего недоверия – это же сущий кошмар.  

Кузьменко сконфужено влился в кабинет. Судя по тяжкому вздоху – слышал всё до единого слова. Вот и познакомились, как говорится.

Тимофеевна клипала глазенками, пребывая в прострации, как и я. Да, такого по телевизору не покажут. Страсти самые настоящие.

Мне протянули бумажное полотенце, хотя уже было нечего вытирать. Футболка успешно справилась с этим заданием и теперь неприятно липла к телу. Я тупо пялилась перед собой, в который раз жалея, что невозможно вернуть время. Ну почему, когда хочешь как лучше, получается через задницу? Я просто летела в ледяную пропасть и не знала, как остановиться.