Егор яростно заиграл скулами, метнув на журналистку убийственный взгляд:

— Если это так, то кто тогда путем чёрного реестра пытается перехватить на себя завод? По данным службы безопасности это Бандурко Артём Олегович, который утверждает, что владел им раньше, так?

Журналистка замялась.

— Так…

— Получается, что он воскрес?

Не смотря на накал обстановки, послышались поодинокие смешки.

— Милая, мой вам совет: не ведитесь на поводу у злоумышленников, пытающихся отжать чужое, а опирайтесь на неоспоримые факты. Я могу с полной уверенностью сказать, что никакого права у Бандурко и у того, кто стоит за ним, на завод нет. Все их действия противозаконны. Так будет до тех пор, пока вышестоящие органы будут бездумно давать ключи государственных реестров кому попало. Документы – подделка! Завод - мой!!! И я не намерен отдать его кому бы то ни было.

Я гордилась Егором. Его выдержкой, умением держать интонацию, привлечь внимание. Люди сплотились вокруг него, прислушиваясь к каждому слову.

И когда возле нас остановился Икарус, забитый до верху парнями, одетых в каски, бронежилеты, с винтовками наперевес, многие отступили вглубь толпы. Оказалось, это была обещанная помощь от Бердника.

В этот момент из проходной прозвучал оглушающий взрыв такой мощи, что у всех собравшихся перехватило дыхание, а некоторые упали на колени, прикрыв головы руками. Потом ещё один, и ещё… Тут же послышались крики, женский плач, выстрелы, звук бьющегося стекла. Менты прикрылись щитами, спасаясь на этот раз от разъяренной толпы, бросившейся на них с обвинениями в бездействии.

Начался хаос.

Я в панике кинулась к Егору, однако он свирепым взглядом приказал стоять на месте и побежал к образовавшейся в проходе бреши. Остальные активисты, вперемешку с людьми Бердника ринулись за ним следом.

Разве можно остаться в стороне, безучастно наблюдая за тем, к чему приложила руку?

Страх липкими пальцами сковал и без того сжавшееся сердце и оплел паутиной всё тело. А если кто-нибудь пострадает? Вот так, ни про что, ни за что? Из-за меня…

— Горит!! — закричал кто-то.

Вдали, там, где находился склад готовой продукции, взвились чёрные клубы дыма.

— Вызывайте пожарных, немедленно.

— Да что же это такое…

Я вспомнила, что в моем распоряжении не до конца севший телефон и принялась отчаянно набирать 01.

— И скорую, девушка, — подсказала одна из активисток, воинственно размахивающая палкой перед представителями правоохранительных органов. — Чувствую, она многим понадобиться.

Через пятнадцать минут среди всеобщего гула голосов, ругани и эмоционального накала послышались звуки сирены. Первыми неслись пожарные, потом две кареты скорой помощи и замыкали процессию несколько УАЗиков с мигалками.

Пускай это будет кошмарным сном, после которого останется только неприятный осадок. Не будет ни металлического привкуса крови во рту от прокушенной изнутри щеки, не будет запаха гари и криков ужаса.

Стоило кортежу из спецмашин ворваться в ряды людей, как плевавший на всё отряд спецназначения бросился на территорию освободившейся проходной и, наконец, принялся за выполнение непосредственных обязанностей. За ними понеслись оперативники, три немецких овчарки, врачи…

Пожарная автовышка помчалась вслед бегущей впереди толпы активистов к горящему зданию, а я замерла в воротах, не имея возможности пошевелиться. Из главного здания, где находился цех механической обработки и кабинеты руководства начали выводить задержанных. Потом…

А потом я пошатнулась, хватая ртом воздух, пытаясь удержаться за образовавшуюся вокруг пустоту. Показались первые заложники. Кто-то шел опираясь на участливо предложенное плечо, кто-то – своим ходом. Дударев, состарившийся лет так на десять, с измученным, осунувшимся лицом шел рядом с самодельными носилками, выкрикивая просьбу расступиться. Совсем рядом раздался истошный крик, и я закрыла уши.

Пустота заполнилась человеческими телами, меня начали толкать в разные стороны, но я так и продолжала стоять, гипнотизируя взглядом окровавленного парня, проплывшего совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки. Сердце пропустило один удар. Но какой… Казалось, вся жизнь пронеслась перед глазами.

— Пашка-а-а… — заголосила пожилая женщина. — Сынок…

Её перехватили, не позволяя мешать эскулапам оказывать первую помощь.  

— Эй, кто-нибудь, ей плохо…

— Тёть Лен, ваш сын герой, — принялся успокаивать женщину Вал, кивнув мне вместо приветствия. — Он жив. Ранение не опасное. Много крови потерял, но жизни ничего не угрожает. Вы меня слышите?!

Она лишь обессилено кивнула головой и расплакалась навзрыд. Я отмерла, испытав невероятное чувство облегчения, и принялась высматривать в толпе вышедших на улицу бойцов Егора.

Он сразу нашел меня глазами и устало улыбнулся. Сглотнула, заметив перевязанную чуть выше локтя левую руку. К нему поспешил дежуривший у выхода врач и потащил за собой к скорой.

— Пустяки, — послышался рядом голос Валентина. — Резиновая пуля – плёвое дело, но болеть будет невероятно. 

Я хмыкнула, не разделяя подобного оптимизма.

— Ты так говоришь, будто знаешь.

— А то! — обиделся, но уголки глаз посмеивались. — Смотри, — и задрав запыленную калошу брюк продемонстрировал два шрама чуть ниже чашечки. — Больно, до… ладно. Не важно. Ну ты поняла, да? Это не смертельно. И паренёк оклемает, вот увидишь.

— Тогда почему он без признаков жизни?

— Потеря крови плюс болевой шок. Слыхала о таком?

На протяжении двух часов у меня так и не получилось остаться с Егором наедине. К нему постоянно кто-то подходил: то работники с семьями, которым он был безгранично благодарен за поддержку, то журналисты, просившие интервью, то оперативники,  требовавшие показаний и подачи заявления. Егор отказался, прекрасно понимая, что Бандурко всего лишь муляж. Были возобновлены дела только относительно применения травматического, огнестрельного оружия и взрывчаток.

— Егор Андреевич, местный канал «Наша Эра», — к Студинскому протиснулся журналист, забирая на себя внимание присутствующих. — Пару слов, пожалуйста. Люди должны знать, что за беспредел твориться в нашем городе.

Егор потер лицо, прошелся здоровой рукой по волосам и стряхнул головой, возвращая ясность мысли. Было видно, что устал, причем сильно. На лбу залегли глубокие морщины, черты лица заострились, под глазами – темные круги. Однако на обратившегося с просьбой мужчину посмотрел решительно, с полным жизненной энергии взглядом.

— Я хочу, чтобы все жители города, и не только города, но и вся страна, уяснили для себя одну простую истину, — начал Егор громко и все, кто стоял в радиусе десяти метров притихли. Каждый хотел услышать, что последует дальше. Я невольно залюбовалась его мужеством и стремлением к противостоянию. — То, что здесь произошло – это не история одного завода, одного бизнесмена, или политика, собравшегося навести порядок среди коррумпированной власти. Это история всей страны. На данную минуту в нашей области ещё два аналогичных захвата. Вы только вдумайтесь? Два! А по стране их больше сотни. Ну не получается у нас… — помолчал, глядя в даль, — чтобы средний или крупный бизнес существовал самостоятельно. Честно. Прозрачно. Чтобы людям были рабочие места. Чтобы государству было выгода. Мне была выгода… Вам была выгода. Не получается… — вздохнул, посмотрев на окровавленный бинт. — Всё дело в системе. Не в бандитах, как принято считать, а в системе. Группа уродов в сто, двести человек с оружием нас остановить не сможет. Мы с вами сломаем каждого, кто посягнет на нашу стабильность. Но опять же, вопрос в том, что это система и в ней состоят абсолютно все. Они работают на то, чтобы самим жить, жрать и не давать то же самое делать элементарно всей стране. Благодаря вашей поддержке, мы отстояли завод, но это только начало. И систему, спровоцировавшую подобный бардак стоит ломать. Иногда физически. Но я вам обещаю – наступит время и мы её уничтожим. Если мы не хотим стоять на месте – будем двигаться вперед. Теперь… — подался слегка вперед, словно перед ним не камера, а ставший вдруг видимым соперник, — … я хочу обратиться к тому, кто надеется подобным наскоком пошатнуть мое положение. Я не буду называть фамилии, но имейте в виду, что отныне каждый из вас на особом счету.