Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

В ту ночь отец был вычеркнут из списка,

В наш вещий дом вернулся до зари.

«Себя в ту пору изводя и пряча…»

Себя в ту пору изводя и пряча,

Считая прегрешения свои,

Я жил тогда на запустевшей даче

Без будущего, дома и семьи.

Там ел и пил я из чужой посуды,

Заглядывал в хозяйский телескоп

И, пыльных книг перебирая груды,

Испытывал от призраков озноб.

Кого я ждал, ко мне не приезжала,

И навещали те, кого не звал,

И мошкара заблудшая жужжала,

Порхала моль и время шло в отвал.

Так жил я, предстоящего не зная.

Пожалуй, мог бы спиться. Но, строга,

Стояла в изголовье запасная

Сосновая Тарковского нога.

И я прошёл через его Солярис,

Чтоб яркие и тусклые года

Его улыбкой щедрой озарялись,

И вот я вышел в это никуда.

Но долго в утлой памяти детали

Держались, переменам вопреки,

И рукописей выцветших летали

И рассыпались в воздухе листки.

«И знаю я, как входят в номер…»

И знаю я, как входят в номер,

Где в самом деле кто-то помер.

Берут записку со стола

И ужасаются, читая,

А за окном, светлым-светла,

Летает осень золотая.

Потом покойника везут

В больницу, где работал Чехов,

И в свой торопятся приют,

И водку пьют, чуть-чуть отъехав.

И станет издали видней,

Мелькая в осенях и зимах,

Тот, кто бежал от этих дней,

От этих лет неумолимых.

«Уйти от дел, от вечных книжек…»

Уйти от дел, от вечных книжек!

Нет, утром встать ещё не лень…

Вбежать с одышкою на лыжах

В один великолепный день!

Сквозь белый лес по чьим-то вехам

В густом снегу промчаться вмиг,

Простившись с карканьем и смехом

Кикимор наглых и шишиг.

Помедлить на холме высоком,

Перелететь равнины рек

И обнаружить ненароком

Другой народ и новый век.

Любимцы времени

Припомню, погружаясь в глуби

Эпох разгульных напоказ,

Что наблюдал я в этом клубе

Любимцев времени не раз.

Гуляли в ресторанном зале,

Мёд обожанья пили всласть,

Болтали, ели, твёрдо знали:

Крепка и неусыпна власть.

Но, став обыденностью серой,

Так быстро поглотила тьма

Их премии и адюльтеры,

И кинофильмы, и тома.

И, выходя на берег Леты,

Ещё от клуба невдали,

Они сжигали партбилеты,

Под стрёкот кинокамер жгли.

Поколение

Так были песни молодости милы!

Бренчали струны, но река быстра,

И выросли такие воротилы

Из тех, что запевали у костра.

В том воздухе и лживом, и весёлом

Неудержимо таял кислород.

И думал: «Не расстанусь с комсомолом!»

Тот, кто другие песни запоёт!

От денег помрачение в рассудке,

Пиры и переделы, а потом

Инсульт в объятьях тайской проститутки

И ангел беломраморный с крестом.

«Погост за рожью и бурьяном…»

Погост за рожью и бурьяном.

Пустынна улица села

И ненавистью к горожанам

В истоме тусклой изошла.

Откуда злоба – сам подумай!

Но смотрит на тебя родня

С усмешкой едкой и угрюмой,

И трудно выжить больше дня.

Тут за убийство дом сжигают

И убивают за поджог,

И на чужих собаки лают,

Покуда свой не изнемог.

«Иконы, с петухами полотенца…»

Иконы, с петухами полотенца,

А ночью духота и непокой,

Бессонница мальчишки-отщепенца -

Он здесь в плену, приезжий, городской.

И всё же этот мир, уж уходящий,

Куда проститься приезжала мать,

Оставшийся за облаком и чащей, -

Я смог в самом прощании застать.

Всё воскрешу, воздвигну понемногу,

И в эти строки, в книгу, вот сюда

Закатом обагрённую дорогу

Сквозь годы проведу и города.

«Роднёй не брезгую простою…»

Роднёй не брезгую простою,

И кажется на склоне дней,

Что, может быть, её не стою.

Она становится родней.

А в ней – умелец и добытчик,

И бесприютный пассажир

Промёрзших поздних электричек,

И волжских грузчиков кумир.

Хозяин, говоривший сухо

И осадивший пришлеца,

И эта дряхлая старуха,

Перекрестившая с крыльца.

Я вряд ли их увижу снова,

И всё ж надежда не умрёт

Ещё сыскать такое слово,

Чтоб сохранился в нём народ.

Натюрморт

Забвенье… Но во мраке мёртвом

В глухой избе свой зыбкий круг

С крестьянским тусклым натюрмортом

Показывает память вдруг.

И совестлив, и верен мигу,

И долговечен, и текуч,

Яйцо и чёрствую ковригу

Во тьме высвечивает луч.

Водь

В краю, где воду кличут водью,

Мы с другом долго по воде

К родному шли простонародью,

И суши не было нигде.

Обняв земли большое тело,

Вода тропинки залила,

И всюду чернота блестела,

Напоминая зеркала.

Не отступала эта полисть,

До взгорка с колокольней вплоть

Нас неотвязная, как совесть,

В деревню провожала водь.

Высоцкий

Вот – Высоцкий, давно его нету,

А повсюду ещё разлита

Одолевшая всё-таки Лету

Правдолюбья его хрипота.

Эта совесть в обнимку с гитарой

На эстраду взбежала из книг

Русской прозы бессмертной и старой,

И в пылу перешедшей на крик.

Но окрепла с годами догадка,

Что во времени полупустом

Это было явленье упадка,

Рокового недуга симптом.

В этой песне, с отчаяньем спетой,

Всё гудит, не кончается он,

А успенье империи этой

Начиналось с его похорон.

Алла Баянова

Эти песни чем горше, тем слаще,

Вот и молодость даже привлёк

Заграничный прононс дребезжащий

И цыганщины лёгкий жарок.

Бодро ходит усталое тело,

Ты любима сейчас и мила,

А ещё ведь и с Лещенко пела

И с боярами цуйку пила.

Ах, вернулась сюда запоздало,

И не сдержишь дрожанья руки!

Вот родные края не узнала,

И чужие уже далеки.

Подбежавшей девчонке с букетом,

Разглядевшей морщины и швы

Под сплошным и безжалостным светом,

Улыбнувшись, шепнула: «Увы!».

Весёлое кладбище

Всё время пополняется доныне

И сделалось сокровищем села

То кладбище в румынской Буковине,

Где даже эта бездна весела.

Обычные, столь будничные лица

С надгробий разрисованных глядят.

Как все они решились согласиться

7
{"b":"804004","o":1}