Обычная грязная тряпка, не подающая никаких признаков магии, вдруг оказалась чем-то необъяснимым и невероятным. Ему надели ее всего на несколько минут, но эффект ее до сих пор поднимал дыбом волоски по всему его телу. Хорошо, что волосы на голове не стояли ежом, — он увидел это в зеркале и еще несколько раз проверял на улице, боясь себя выдать. Уже тогда в лавке у него появились первые вопросы, которые к моменту возвращения домой просто не укладывались в голове. И первый и главный из них, который уже давно волновал Кристофа: кто такой Роджер? Кто такой Роджер для него? То мгновение, когда глаза пращника встретили взгляд мальчика в косынке, казалось важным и знаковым: будто он увидел первого человека, который помог ему появиться на этот свет, вытащил его из темноты небытия. Только темнота эта не была прекрасной, теплой и уютной, темнота эта была гнетущей, темнота эта стирала память и делала его слепым котенком, живущим инстинктами голода и холода и радующимся редким проблескам человеческих радостей, которые небо изредка подкидывало убогому. Почему артефакт не оказал никакого воздействия на Джофа? Мог ли Роджер знать, что в его руках оказался такой артефакт? Понял ли он по взгляду, что случилось с ним, Балдой? Зачем он повел его к зеркалу? И случайно ли он обронил этот платок возле дома, а не где-то там в ночном городе, где, если бы Балда пропустил этот момент, то платок бы уже никогда не сыскали! А вопросов о прошлом и к прошлому было еще больше. И все они так сильно утомляли, словно он надышался белладонны или какого другого дурмана. Голова начинала болеть от пытавшихся прорваться мыслей, но без платка эффект постепенно уходил, снова закупоривая память. Вопросы понемногу начинали таять и расплывались тем скорее, чем дальше во времени была та внезапная встреча Балды со своим сознанием.

Вдруг топот копыт от проскакавшего по улице всадника отвлек его. Балда рассеянно потоптался на месте, посмотрел на платок, словно пытаясь что-то вспомнить, сунул его в карман и направился к дому.

Дверь открылась, и из нее выглянула Хлоя.

— Ты чего здесь застрял? Держи!

Не ожидая ответа, она протянула ему один из парных амулетов, встала на цыпочки и надела амулет ему на шею. Ей что-то показалось странным: раньше она могла пригладить его лохматые волосы, просто подняв руку.

— Хочу проверить, как они работают и не обманул ли нас этот хитрый лавочник. Я буду в доме, а ты стой здесь. Если амулет засияет, то возьми его в руку и подумай обо мне. Ты понял?

Балда кивнул. Она убежала в дом, оставив его наедине со звездами, с темнотой и с приглушенным забором уличным шумом. Через некоторое время амулет засиял алым цветом. «Что означает этот свет?» — подумал Балда. Он поднял амулет за шнурок и разглядывал его не слишком уж яркое сияние. «Передает ли амулет какие-то чувства того, кто держит другую половинку? Вряд ли это можно узнать, если он просто загорается только одним цветом. Ведь можно было бы сделать разные цвета для разных чувств: грусть от разлуки, любовь, дружба, сомнение, боль, страх и даже злость и отчаяние. Можно было бы сделать яркость цвета в зависимости от силы чувств и заставить свет пульсировать в такт ударам сердца. И вообще, амулет сияет потому, что владелец парного амулета действительно подумал о тебе или потому что он просто взял амулет в руки и согрел его своим теплом? Как это вообще можно проверить? Как это…» Он замер в недоумении. Откуда в его голове появилось столько вопросов? Таких простых и ясных, и возникающих так естественно, будто он ребенок, который впервые видит мир и хочет все знать. Может быть, недавно что-то случилось, а он успел это забыть? Ведь раньше он все забывал. Откуда же тогда он помнит, что раньше забывал? Нет, что-то точно произошло.

Хлоя не выходила, и Балда зажал амулет в ладони. Он отогнал все мысли о Хлое, ему нужно было знать, как работает этот дешевый магический предмет. Дверь открылась. Хлоя держала перед собой светящуюся вторую половинку.

— Работает. Что-то долго не светился. Может быть, ты обо мне плохо думал? — она улыбнулась своей игривой улыбкой. Балда покачал головой. Его вдруг снова посетил страх разоблачения, только он не мог вспомнить, в чем его могут разоблачить. Он ссутулился, уставился в пустоту и приоткрыл рот, — кажется, так он выглядел раньше. Во всяком случает такой смутный образ витал в его памяти. Он разглядел на затененном лице потускневший взгляд Хлои, значит, его уловка сработала. Она была прекрасна в этом светлом дверном проеме, ее фигура очерчивалась смешанным светом камина и магических домашних ламп. Она была идеальной приспособленкой и умудрялась выживать там, куда ни одна нормальная женщина даже не сунется, но ее невыносимо тянуло куда угодно, лишь бы подальше от любой нормальности, и всюду она приносила себя настоящую и как могла меняла окружающий мир под себя, разбавляла его собой. И сейчас она сопереживала Балде, его необъяснимой и неизлечимой болезни, всей его сложной жизни. И сейчас он мог это понять. И он мог бы сказать, что появилось лекарство, ему только нужно вспомнить, какое оно и где оно и как его принимать.

Он ничего не сказал, и они вошли в дом. В большой гостиной могло разместиться на ночлег с десяток гостей. Вдоль стен располагались тахты и топчаны: кто пришел раньше, тот мог выбрать место помягче или по вкусу. В дальнем затемненном углу на твердом топчане ровно на спине уже спал Роджер. Под головой у него был капюшон от его же куртки, руки были удобно сложены на животе. Балда увидел его и вспомнил, что Роджер что-то обронил на улице, и он должен ему это вернуть. Он подошел к нему и достал из кармана косынку.

— Роджер, ты обронил свой платок, — Балда протянул руку, но Роджер даже не шелохнулся. Балда хотел повторить свои слова, но понял, что Роджер спит или делает вид, что спит. Можно толкнуть его и проверить. Откуда такие мысли? Спит он или притворяется — какая разница? Балда потянул руку с платком к Роджеру, и взгляд переключился на платок. Что-то знакомое, где-то он уже видел его раньше, как будто совсем недавно. Он повернулся, чтобы собственная тень не мешала разглядеть эту странную вещь. Обычный платок, сложенный по диагонали полоской, с краями, завязанными в узел, с двумя надорванными торчащими уголками. Кажется, что его никогда не развязывали, а просто снимали и надевали прямо так.

Балда отошел на середину комнаты поближе к свету. Хлоя, без лишних церемоний и расшаркиваний, не сказав «спокойной ночи», переключилась в режим отдыха: нашла себе мягкую тахту или кушетку, погасила магические ночники и завернулась в одеяло из шкуры. В комнате не было холодно, и она закуталась скорее по старой привычке ночевать под открытым небом. Хозяева и проводник спали где-то на втором этаже и в гостиной бодрыми оставались лишь Балда и огонь в камине.

Балда присел возле огня, чтобы не включать свет и не мешать Хлое и Роджеру. Он держал платок в ладони, подхватив его за внутреннюю часть, и пытался разглядеть почти стертый рисунок из пересекающихся линий. Кажется, когда-то они были разных цветов. Он ощутил покалывания в ладони, будто тысячи муравьиных ножек промаршировали по грубой коже руки. Он все еще пытался уловить связь, которая так недавно казалось совсем очевидной и от которой остались только набегающие волнами вопросы. Почему платок начал покалывать ладонь? Может, это от близости к огню? Он поднес руку ближе к камину, отшагнул от него — покалывания не изменились и не исчезли. Платок выцвел от солнца и от пота или он стерся, потому что пролежал много лет в пыли и по нему прошлись миллионы ног? Если развязать узел и развернуть платок, тогда можно будет увидеть рисунок, который должен сохраниться в целости! Он попробовал развязать узел, но никакой возможности сделать это более-менее аккуратно не получалось. Развернуть платок, не развязывая узла, не получалось: ткань слиплась так, что края не разнять. Тогда и развязанный узел не сильно поможет. Значит, остается либо подойти и положить его рядом с Роджером, чтобы он забрал его, когда проснется, либо применить платок по прямому назначению: надеть на голову как повязку. Но покалывания в ладони не сильно подталкивали к этому действию.