Это, наверное, единственное во всей мировой поэзии стихотворение, написанное тем, кто расстреливал, о том, как это происходит; впрочем, в более позднем стихотворении Слуцкий говорит:
У меня было право жизни и смерти.
Я использовал наполовину,
злоупотребляя правом жизни,
не применяя право смерти.
(У меня было право жизни и смерти...»)
«Я» Слуцкого не адекватно ему самому. Весь остальной юридический багаж поэта ушёл на защиту памяти павших и недоли падших.
Упомянутый О. Б-в плохо кончил, но о Слуцком всегда говорил самые лучшие слова. Как, кстати, и о Сельвинском, также участвовавшем в нём.
ДОБЫВАЙТЕ, РЕБЯТА, ОПЫТ
Здесь надо привести два высказывания Слуцкого.
Отбывайте, ребята, стаж.
Добывайте, ребята, опыт.
В этом доме любой этаж
Только с бою может быть добыт.
(«Советы начинающим поэтам»)
Надо думать, а не улыбаться.
Надо книжки трудные читать.
Надо проверять — и ушибаться,
Мнения не слишком почитать.
Мелкие пожизненные хлопоты
По добыче славы и деньжат
К жизненному опыту
Не принадлежат.
(«Надо думать, а не улыбаться...»)
Назидание? Ну да. Слуцкий — дидактик. Более того, дидактик-практик. Друзья называли его «ребе-комиссар» (было и раннее прозвище — «харьковский робесперьист»). Он завёл вокруг себя хоровод воспитанников. Они сами заводились вокруг него. В середине семидесятых к нему на литинститутский семинар ходил сын Пастернака — Леонид.
Общение со Слуцким запоминалось навсегда. Владимир Цыбин:
От Слуцкого мы узнали о Гумилёве, о стихах Лозинского. Особенно настаивал Борис Слуцкий на том, что никто не ценит такого поэта, как В. Пяст.
— Его высоко ценили Блок и Гумилёв, — со свойственной ему стальной убеждённостью говорил он. — Мы все в большинстве растём вширь. А вот Пяст — упорно куда-то в сторону. <...>
С Борисом Слуцким меня связывали долголетние книголюбческие симпатии. А книгу он любил и хорошо знал, вернее, забытые имена книг. Так, он говорил, что мечтает о том времени, когда появятся у нас в России книги рано умершей в Париже русской поэтессы Ирины Кноринг.
— Это большая поэтесса, — сказал он при встрече со мной.
Впервые я услышал имя Э. Паунда от него.
Продвигая других, Слуцкий отодвигал себя-поэта. Понимал ли он это?
Тамара Жирмунская:
По поручению Владимира Цыбина составляю сборник «День поэзии» 1971 года. Совершенно неожиданно Слуцкий берёт на себя роль моего главного советчика. Теперь он звонит мне чуть ли не ежедневно. <...> Надо представить щедрыми подборками поэтов якобы второго, а на самом деле первого ряда: Елену Благинину, Семена Л ипкина, Марию Петровых, Варлама Шаламова, Аркадия Штейнберга (о каждом читает мне маленькую лекцию). Нужно дать место давно или недавно ушедшим классикам (из длинного ряда названных Б. А. мне удалось «протолкнуть» только М. Волошина и А. Ахматову: неопубликованные стихи последней я добыла с помощью Виктора Максимовича Жирмунского).
«Протолкнуть», «пробить» — эти типично советские глаголы работали и тогда, когда речь шла о молодых, за которых ратовал Слуцкий: А. Величанском, Л. Губанове и совсем немолодых, забытых, полузабытых, с изъяном в биографии и т. п. <...>
Узнаю Олесю Николаеву, Алексея Королева, ещё кого-то. Входит Слуцкий. Как всегда подтянутый, сосредоточенный. Страдания, пережитые с Таней, наложили печать на его молодцеватую внешность. Он как-то погас. Смотрит на нас довольно мрачно. Говорит:
— Всех вас давно пора убить на дуэли!
Имеется в виду средний возраст группы, который приближается к тридцати пяти годам. <...>
Может быть, негоже касаться этой темы, но откуда-то пришло: Б. А. не хотел иметь детей, ссылался на плохую наследственность. Таня ему уступила.
Нелёгкий случай описывает Б. Сарнов:
Мы стояли втроём в нашем литгазетском коридоре: молодой, совсем юный Андрюша Вознесенский, Боря Слуцкий и я. Я только что познакомил Бориса с Андреем (делая вид, что понимаю историческую значимость момента, церемонно представил их друг другу), и Борис, ещё не маститый, но уже привычно ощущающий себя мэтром, не без удовольствия выказывал Андрею своё благорасположение.
— В Союз документы уже подали? — осведомился он в обычном своём начальственном стиле.
Андрей ответил, что находится в процессе. Вот только завершит сбор всех необходимых для этой процедуры бумаг и сразу подаст. Борис сказал:
— Я охотно дам вам рекомендацию.
— Нет-нет, спасибо, не надо, — неожиданно отреагировал Андрей. — Две рекомендации от «своих» у меня уже есть, а третью я возьму у Грибачева.
Надо было знать Бориса, чтобы в полной мере ощутить, какой пощёчиной был для него этот ответ. <...>
Борис побагровел.
А ведь Вознесенский явно заглядывал в стихи Слуцкого и кое-что заимствовал оттуда. Ещё во «Времени» (1959) у Слуцкого были, например, такие строчки:
И как далеко-далёко
От Львова до Владивостока...
(«Когда мы пришли в Европу»)
Вознесенский в 1961-м напишет «Осень в Сигулде», где сказано:
Ты рядом и где-то далёко,
почти что у Владивостока...
Нина Королева не пропускает промахов Слуцкого:
«Самый лёгкий путь в литературу предстоит Александру Кушнеру. Ему надо только приучить редакторов к своей манере письма». Он был не прав по отношению к Александру Кушнеру, его путь в печать отнюдь не был безоблачным и лёгким, но так сложилось, что Слуцкий воспринял его при первом знакомстве только как поэта с мягким юмором и радостным взглядом на жизнь. Позже, в Москве, он многократно спрашивал и меня, и других приезжавших к нему ленинградцев: «Как там ваш весельчак Кушнер?»
Кушнер время от времени писал Слуцкому. Осталось письмо неизвестного года с туманной датой 10/Х., в котором речь идёт об издании кушнеровской книжки в Ленинградском отделении «Советского писателя», где главредом был Илья Авраменко, тоже поэт, кстати.
Дорогой Борис Абрамович!
Когда я захотел написать Вам, оказалось, что ни Лева Мочалов, ни Глеб Сергеевич <Семенов> не знают Вашего московского адреса. Пришлось ждать, когда вернётся Лёня Агеев.
Как мы договаривались, я зашёл в издательство, но Авраменки там не было.
Потом я звонил Берггольц. Она сказала, что едет в Гагру и там поговорит с Авраменко обо мне, потому что она и Авраменко будут отдыхать в одном писательском доме отдыха.
Я думаю, что мне лучше подождать, чем всё это кончится.
Конфликтовать же с Авраменко, не повидавшись с ним ещё раз, наверное, не стоит.
Спасибо за заботу обо мне. До свидания.
Саша Кушнер
