Нервозно войдя в комнату, он увидел свою жену, Ливиетту, одиноко лежащую на большой двуспальной кровати. Кожа вокруг глаз была воспаленной, а сами глаза ощущались пустыми. На подушке под головой виднелось мокрое пятно, раздражающее нежную кожу.

— Ливи, что произошло? Почему ты плачешь? — подбежал он к жене, искренне переживая, на момент забыв все, что произошло с домом. Она же от этого пустилась рыдать с новой силой, крепко обняв мужа дрожащими руками.

Позволив ей выплакаться, глава семьи вновь попытался узнать, что произошло в поместье и почему так пустынно.

— Лин, Лир, они… они умерли! — едва успокоившись, пробормотала Ливи заплетающимся языком, вновь заставляя глаза ещё сильнее покраснеть и едва вновь не пустившись в плач, — их убили повстанцы!

— ЧТО?! ГДЕ?! — «Какие повстанцы?» — хотел он также спросить, но промолчал. Если бы кто-то сейчас стоял на улице, то увидел бы, как окружающие деревья стали качаться под действием внезапно налетевшего ветра. Патриарх действительно женился по любви, а не из политических соображений, что было редкостью в такие времена.

— В-возле Рейндалля… Они хотели впечатлить тебя… А я их отпустила… Аваль… Прости меня…

Он не мог позволить себе отойти в такой час. Сквозь гнев и разочарование он успокаивал свою жену, копя эмоции в себе, не позволяя взорваться перед ней. Лишь когда она, лишившаяся сил, заснула через полчаса, он медленно вышел из спальни, не забыв потушить тусклый светильник. Тихо, стараясь не вызывать лишнего шума, он сошел по старой лестнице, чей до этого обычно тихий скрип раздавался громким эхом по всему поместью. Открыв входную дверь, он спустился в подвал, подойдя к небольшому кристаллу, вмонтированному в стену. От двадцатисантиметрового ограненного хрусталя выходили тонкие митриловые провода, погружающиеся вглубь камня. Спрятанные в толще стен, они пронизывали собой все здание. Рядом стояло несколько гномских металлических капсул, покрытых изнутри орихалком, внутри которых плавала жидкая светящаяся мана. Емкости были подключены к этому самому кристаллу точно такими же митриловыми трубами, создавая причудливый вид гармоничного сочетания магии и металла.

Особым образом введя ману в кристалл, старший адепт Четырех ветров Авальдар активировал максимальную мощность причудливой защитной системы, что до этого работала в четверть силы. Только выйдя и закрыв входную дверь, маг замкнул цепь, заставив тонкий полупрозрачный барьер появиться вокруг поместья, предоставляя высочайший уровень защиты его обитателям.

Лишь сейчас он позволил накопленным эмоциям вырваться на свободу. Лицо скривилось в гримасе холодной ярости, а кулаки сжались до громкого хруста костяшек. Тонкие аккуратные ногти впились в плоть, пуская немного крови по рукам старого барона. Дувший ранее легкий ветерок в мгновение ока вырос до настоящего урагана. На сотни метров вокруг слышался лишь глубокий штормовой гул ветра, доходивший до деревни внизу, жители которой мгновенно попрятались по домам. С ними и с тем, где находятся его слуги, он разберется после.

Ветра будто приобрели твердость и особую силу, стоило ему лишь пожелать. Оторвав тело адепта от земли, они понесли того в сторону Рейндалля…

— Проходите, — сказал мужчина в белом халате, открыв дверь палаты 409.

Белый пластик плавно съехал в сторону, открыв путь в такую же белую комнату. Легкий запах медицинского спирта вырвался из неё, а тихий звук работающих аппаратов жизнеобеспечения прервал гнетущую тишину пустого коридора. Поддерживаемые между жизнью и смертью в этом бренном мире технологиями и химией, шесть человек одиноко лежало в своих кроватях. И все шестеро, к превеликому сожалению, были молодыми юношами, не успевшими повидать жизнь.

— Спасибо, — с плохо скрываемой грустью ответила ему очень молодая девушка, стоящая рядом. Поживший врачеватель в последнее время слишком часто видел таких людей, разрушенных изнутри.

Привычно пройдя к дальней правой койке, Алиса взглянула на человека, разрушившего её жизнь. Он был тощий и истощенный, подключенный к капельнице с какими-то лекарствами. За полупрозрачной вентиляционной маской виднелись впалые веки и темные мешки под глазами. Бледные тонкие руки без движений покоились на кровати, жадно впитывая искусственный свет люминесцентных ламп. В полуживом остатке тела почти невозможно было узнать прежнего, еще живого, человека.

Очередная жертва величайшего теракта всех времен и народов, унесшего жизни более тридцати миллионов человек. Ведь больше их нельзя было назвать живыми. Все же не регистрировалось еще ни одного случая пробуждения за эти два года. Они, вероятно, навечно останутся где-то там, запертые в своем потухшем, как перегоревшая лампочка, разуме.

Только доктор закрыл дверь, как она дала слабину, перестав пытаться сдерживаться. Хоть её лицо мало что выражало, оставаясь скорее каменной маской, однако глаза её были живы, передавая весь спектр эмоций. Она не могла перестать думать о нём, и с каждой минутой ей становилось только хуже. Однако она уже приняла решение и не могла на половине пути свернуть назад.

Тощие пальцы её брата ощущались сухими и холодными, хотя в комнате было тепло. Она не могла видеть, как он мучается, но и потерять не могла. Он — последний якорь для неё в этом суровом мире.

В тот день Родиона нашли, когда в новостях рассказали о том, что все, кто хотел поиграть в ту проклятую игру, оказались в коме. Брат мирно лежал в устройстве смерти, словно спал, но при этом был почти что мертв. Будто игра вытянула из него всю жизнь. Он не реагировал вообще ни на что, как и все остальные, решившие залезть в эти камеры. Как передавали в новостях, эти несчастные люди полностью лишились какой-либо мозговой активности. Лишь сердце было единственным, что подавало признаки жизни в их телах. Многие так и оставались лежать в капсулах, в конце концов умирая в одиночестве, неспособные даже вздохнуть, ведь некому было их спасти.

Отец умер первым, не выдержав потерю единственного сына. Однажды утром он просто не проснулся, навсегда исчезнув, словно направившись прямо за ним. Следом ушла и мать, до этого хоть как-то державшаяся. Да, у неё с братом часто были разногласия, но она любила его как родного сына. Лишь муж поддерживал её, не позволяя впасть в пучину горя. Когда его не стало, она даже не успела проводить того в последний путь.

Семнадцатилетней Алисе ничего не оставалось, кроме как потратить все сбережения на похороны родителей, а затем пытаться как-то выживать. Планы по поступлению в университет накрылись медным тазом, и она устроилась на низкооплачиваемую работу, чтобы хотя бы не умереть с голоду. Друзья отвернулись, ведь ей было не до них, а им не до неё.

Так и прошли два тяжелых года.

Наконец, за десять минут она попрощалась с ним. Если останется хоть на секунду дольше, то уже не сможет отойти от него. Вытерев слезы с бледного лица, она вышла назад в коридор, в котором терпеливо ждал тот самый врач вместе с присоединившимся к нему немолодым мужчиной в костюме.

— Ваш долг перед больницей равен ста миллионам рублей, — начал говорить официально одетый, совершенно не заботясь о состоянии человека перед ним, — Мы вынуждены сообщить вам, что ваш брат будет отключен сегодня, если вы не начнете выплачивать долг.

Как она могла оплатить расходы больницы, если ей самой еле-еле хватало на жилье и еду? Она отдавала им последние крохи, остающиеся после неподъемной квартплаты и скудного питания, однако все равно не хватало. Так долг и копился, медленно вырастая до ста миллионов, что государство щедро установило для потерявшим близких в той трагедии как безвозмездный кредит с нулевой ставкой. Эта сумма набегала как раз за 2 года, если ту совсем не выплачивать.

— У-у меня нет денег…

К сожалению, у неё действительно не было денег. Она еле сводила концы с концами. На данный момент на карте оставалось всего двадцать тысяч. Она не была уверена, что хватит на еду до следующей зарплаты. Невероятный долг у государства, который, наверное, придется выплачивать всю жизнь, мало волновал. Все же, она делала это ради брата, глубоко внутри все надеясь, что однажды он проснется.