– Интересно рассуждаешь, – улыбнулся парень, прикуривая новую сигарету.

Вечерних посиделок за рюмкой чая не вышло. Утром ребята выходили в Апатитах. Мы же ехали дальше, до станции Имандра. Незадачливо поглядывая на то, как парни таскали пухлые рюкзаки в тамбур, я нацарапала карандашом на клочке фольгированной бумаги свой номер телефона.

– Если вам в МЧС понадобятся люди, звони, – опуская неприятную юридическую составляющую своего несовершеннолетия и, соответственно, недееспособности к оперативной работе, я протянула Андрею скрученный в трубочку серебристый свиток.

– Договорились. Ну счастливо, сестренка… – что-то оборвалось тогда внутри меня и изменилось навсегда. Не хотелось больше ни байкерских пивных вечеринок, ни весенних студенческих посиделок на Пушкинской площади с перелитым в бутылку от колы портвейном «777», в народе известным как «Три топора», ни поцелуев за скрипучей дверью кабинета истории. Захотелось туда, где все падает, тонет, горит. Туда, где нужны сила воли, смекалка и истинный профессионализм. Туда, где плохо. Захотелось туда, чтобы из плохо постараться сделать хорошо.

Там, в узком, черном от копоти тамбуре, ставшим для меня боевым постом, Тот, Кто сотворил меня, не гнушаясь прокуренными и проматеренными остатками воздуха, огнем начертал в моем сердце желание служить. Я тогда, конечно, не знала, что Ему…

Поход выдался славным, в основном из-за прекрасной, слаженной, хоть и довольно разношерстной команды. Врожденная любовь к северу выросла, окрепла и начала выплескиваться наружу. Во второй декаде убегающего из-под ног августа я думала только об одном: как бы снова увидеть серо-зелено-фиолетовые краски Хибинской тундры. О том, чтобы познакомиться с местными спасателями, я и мечтать не могла. Но 25 августа в утреннем полумраке московской квартиры раздался телефонный звонок.

– Привет, медсестра, – веселый, очень знакомый мужской голос, подобно глиссирующему катеру, рассекал остатки сна.

– Андрюха! Как же я рада тебя слышать. Как поход?

– Спасибо, отлично. Но пришлось слегка местным помочь. Сейчас сезон в разгаре, сама знаешь: турики ломаются, грибники теряются, рыбаки тонут. Я это, что звоню. Идея возникла безумная – любишь такие?

– Не то слово. Ты обратился по адресу, – сердце бешено застучало, а слух был готов немедленно принять и передать мозгу заведомо одобренную к исполнению авантюру.

– Хочу кировчанам помочь, им сейчас люди нужны. У меня еще десять дней отпуска, а севера много не бывает. Вернулся в Москву и понял, что хочу обратно. Выезжаю сегодня ночью. Присоединяйся. – О, как мне были знакомы эти чувства.

Мне было шестнадцать, хотя выглядела старше. Родители поняли и даже одобрили мою поездку, невзирая на то, что приходилось пропустить первую неделю второго курса. Впрочем, их неодобрение не остановило бы меня, и они это прекрасно знали.

– Редко, друзья, нам встречаться приходится… – на вокзале в Апатитах нас ждал высокий, темноволосый, с густыми усами мужчина лет сорока в комбинезоне МЧС. Приветственно напев известные строки, он пожал Андрею руку.

– Здравия желаю, Александр Михайлович! – мой спутник расправил плечи, выражая не наигранное почтение к этому в прямом смысле большому человеку.

– Привет, дружище! – Ребята обнялись. – Здравствуйте, юная леди, – человек-гора наклонился ко мне, видимо, желая получше разглядеть. Слишком уж была мала по сравнению с ним. Над нагрудным карманом синего с ярко-оранжевыми вставками комбинезона располагалась вышитая бирка «Череватый А.М.».

– Какая у вас многообещающая фамилия: похоже, нас ждут приключения! – Спасатель рассмеялся. Если бы мы только знали, сколько совместных испытаний у нас впереди. И как Тот, Кто сотворил нас, будет сводить и соединять, а потом раскидывать и разделять наши пути с этим удивительным человеком.

С детства любимый мной город Кировск, в котором базировалась служба, прятался у подножия Хибинских гор по соседству с Апатитами и не имел железнодорожного вокзала. Путь до городской базы занял минут двадцать, за которые мы неожиданно узнали, что у Череватого сегодня день рождения. Была среда, день смены на контрольно-спасательном посту с труднопроизносимым названием Куэльпорр, куда нас с Андреем взяли на «поддежуривание» и помощь местным. После сбора вещей и снаряжения мы в составе группы на буханке [7] выдвинулись в Хибины. По каменистой дороге автомобиль заполз на перевал, через который петлял путь на приют. Михалыч, в юности служивший в ВДВ, достал из потрепанного РД [8] кожаный рюмочный чехол и бутылку водки с говорящим названием «Спецназ».

– Есть такая традиция, – снова наклонившись ко мне в подпрыгивающем внедорожнике, пояснял Михалыч, – каждый раз, проезжая здесь, останавливаться и поминать погибших. Вроде несложный перевал. Но в отсутствие видимости становится роковыми. Особенно если люди идут неподготовленные, но с амбициями.

Уазик, дернувшись, затормозил, и мы вышли, обдуваемые северным ветром. На самой высокой точке широкого перевала возвышался деревянный крест, укрепленный дюжиной валунов. Саша открыл бутылку, и несколько капель упали на землю. Он сначала опустил глаза, а потом воздел их к небу и, прерывая вздохом тишину, которую не решался нарушить в тот момент даже ветер, разлил «Спецназ» по серебряным рюмкам. Молча выпив, поехали дальше.

Теперь путь лежал вниз и постепенно входил в зону леса. Камни сменились кустарниками, а кустарники становились все выше, наконец превратившись в елки. Впереди за нехитрым заборчиком показался пост. Несколько деревянных домиков с печным отоплением еще со времен туристской молодости родителей стояли в самом сердце Хибин на берегу реки Кунийок. В одном располагалась смена спасателей из двух человек, заступавших на неделю. Три других служили приютом для многочисленных тургрупп, непременно проходящих через узловую точку. В те годы там не было мобильной связи, а электричество, подключаемое на несколько вечерних часов, работало от дизеля, который требовал экономии.

На Куэльпорр заступали Михалыч и немногословный спасатель Виталик. Но в связи с днем рождения база наполнилась спасателями и друзьями Череватого. Из поздравлений, звучащих с разных концов длиннющего, установленного во дворе стола, стало понятно, что Александр Михайлович не просто спасатель, а заместитель начальника по поисково-спасательной работе. Вскоре по кругу пошла гитара. С первыми же аккордами в сердце поселилось знакомое с детства, насквозь пропитывающее чувство единства.

Ребята и атмосфера, в которой они не только работали, но и по-северному размеренно жили, поразили меня настолько, что я была готова ради них на все. Проблема заключалась в том, что в свои шестнадцать, о которых до сих пор никто не подозревал, мало что могла.

Утром, пока друзья спали, вышла во двор. Свежий воздух придавал горам, взявшим приют в кольцо, хрустальный объем и глубину. Вокруг стояла необыкновенная тишина. На мгновение показалось, что я нахожусь в вечности и невесомости. Будто главной составляющей меня была душа, а тело служило ее временным домом. Тогда я не знала, как много хотел сказать мне Тот, Кто сотворил и дух, и плоть.

Вдохновленная, я вернулась в домик, чтобы умыться. Водопровода на Куэльпорре, ясное дело, не было, и вода из потертой раковины сливалась в большое, когда-то белое ведро. Пришла пора его освобождать, и, надев рабочие перчатки, я понесла помойную ношу на улицу. Руки буквально чесались привести сосуд в порядок. Понимая, что импульс, минуя мозг, исходил прямо от сердца, решилась. В ход пошли «Пемолюкс» и несколько губок. Первым добровольный жест обнаружил потягивающийся Михалыч. Маленький, но полезный подвиг стал первой вехой моего вливания в коллектив.

Ребята показали снаряжение, технику и научили пользоваться радиосвязью. После обеда, приготовленного совместными усилиями за анекдотами, я привела в состояние боевой готовности местную аптечку. На следующий день мы с Михалычем и Андрюхой отправились на перевал Северный Чорргор – на профилактический патрулирующий выход. Меня надо было, так сказать, посмотреть в деле. Четвертым участником по собственной инициативе стал Нордик – пес-лайка, сопровождавший тройку всю дорогу.