Скрипка то источала страдания неразделенной любви, то неожиданно выплёскивала лучезарные струи радости и вдохновения. Саксофон вторил ей своим теплым тембром с хрипотцой, поддерживал, обрамлял витиеватыми пассажами – время от времени падающими, а потом неожиданно взвивающимися в беспредел.

Феерия звуков и эмоций поглотила всё существо начинающего музыканта. В эти мгновения он мечтал только об одном – чтобы это никогда не кончалось…

– Просто класс! – воскликнул Дэн, когда под его руками растаял последний трепещущий звук.

Алла поддержала его сияющей улыбкой.

– Всегда бери с собой скрипку, когда будешь приходить.

– Ты же знаешь – выпускной класс, много подготовки. Но как-нибудь ещё обязательно поиграем.

Алла вернулась к Ире.

– Так на чём мы там остановились? – спросила она явно обиженную подругу.

– Уж и не помню. Это было так давно, – съязвила та.

– Да не обижайся ты! Давай поболтаем!

Алла стала тормошить Иру и строить смешные рожицы прямо у неё перед носом. Подруга не смогла устоять – рассмеялась.

Переключились на неприятный инцидент на уроке НВП. Алла поделилась опасениями, но предложений у неё не оказалось.

– Зря отец к нвпешнику пошёл. Теперь придётся всё зубрить, чтобы придраться не к чему было, – заключила Ира.

– Вот прямо сейчас и начинай, а я домой – английский ждёт.

Пока Алла одевалась в прихожей, подошла Эмма Владимировна.

– Аллочка! Ты превосходно играешь! Мы с отцом в восторге от вашего дуэта с Денисом! – восклицала она.

– Спасибо. Я рада, что вам понравилось, – смущённо ответила Алла, не привыкшая к такой бурной похвале.

На истории Алла с интересом наблюдала, как одноклассники, открыв рты, слушают лекцию о борьбе с религией в годы становления Советской власти. Учитель с рвением декларировал своё согласие с расстрелом священников и подрывом православных храмов.

“Зачем он так кипятится, отстаивая позицию неверия? – поражалась Алла. – Мы давно уже маршируем под знаменем коммунизма. Любому ребёнку известно: поп – это смешно, церковь – то, что давно пора снести, креститься и молиться – пережиток прошлого. А взрослому попробуй скажи, что Бог есть, – с должности слетит, статус – “долой” и презрение общества – гарантировано”.

Постепенно её мысли ушли в сторону семьи, где взгляд на религию был единственным камнем преткновения. Иногда мама аккуратно говорила о Боге, но всякий раз встречала жёсткий отпор со стороны папы.

Чем старше становилась Алла, тем больше прислушивалась к маминым доводам. Как-то в разговоре по-душам та рассказала, что будучи в оккупации, её мама – бабушка Аллы – постоянно читала молитвы, по выходным вместе с детьми ходила в церковь. И всегда была абсолютно уверена, что только благодаря Божьей помощи никто из семьи не погиб в те страшные годы.

Алла стала чаще просить маму рассказывать, как случайные на первый взгляд события при ближайшем рассмотрении оказывались звеньями одной цепи, созданной какой-то могучей, неведомой силой.

Однажды за ужином она спросила:

– Мам, а меня крестили, когда я родилась?

– Нет… Нельзя было.

– И сейчас нельзя. И правильно. Незачем “опиум для народа” распространять, – убеждённо процитировал папа.

– А я хотела бы креститься, – продолжила дочка.

– Только через мой труп! – с полной серьёзностью ответил тот.

Мама невольно вздрогнула от расхожего выражения, которое теперь упоминали по делу и без дела.

– Меня тут же со службы уволят. На гражданке-то опасно, а в армии – точно церемониться не будут, – добавил отец.

Тот диалог на кухне преследовал Аллу с начала осени.

– Покровская! Отвечай! – откуда-то извне прозвучал голос историка.

– Извините, я не расслышала вопрос, – промямлила она, вздрогнув.

– Садись! В следующий раз поставлю два в журнал. Похоже, десятый “А” полагает, что апрель – самое время портить себе аттестаты!

***

После школы Алла с Ирой возвращались домой, весело болтая. День выдался удачным. Пятёрки за контрольную по НВП, зачёт по физике, отлично сданный диалог по английскому.

На подходе к дому Алла заметила у своего подъезда скорую.

– Ир, пойду побыстрее, вдруг это к нам, – встревоженно проговорила она.

– С чего ты взяла? В подъезде пятнадцать квартир.

– Ни с чего не взяла, просто пойду.

Алла побежала к дому, потом по лестнице на четвёртый этаж. Запыхавшаяся, она остановилась, чтобы достать из рюкзака ключ. Заметив, что дверь приоткрыта, толкнула её и вбежала. Из прихожей увидела: в комнате на диване лежит отец, врач производит какие-то манипуляции, а мама ни жива ни мертва, держась за спинку стула, стоит рядом.

– Что с папой? – испуганно зашептала Алла.

– Девочка, тише. У твоего папы сердечный приступ, – строго ответил врач.

В подъезде затопали. Вошли санитары с носилками.

– Доктор, может быть, дома его полечить? – с мольбой простонала мама.

– Только госпитализация! Как можно скорее! – беспристрастно ответил врач и, обратившись к санитарам, распорядился: – Больного – в машину!

Дрожащими руками мама достала из комода документы, машинально сунула их в сумочку. Слегка опираясь на худенькую руку дочери, пошла к машине, ссутулившись, будто под тяжестью груза.

Алла плыла, как в тумане. “Папочка! Мой милый папочка! – накатывало внутри. – Как он оберегал нас с мамой от излишних забот и переживаний. Что же случилось?”

Отец Аллы вёл здоровый образ жизни и гордился, что в ведомственной поликлинике от него нет ни одного обращения по болезни, а в карте стоят лишь отметки о прохождении плановых медосмотров.

В госпитале МВД отца на каталке увезли в реанимацию. От мамы в приёмном отделении требовались лишь его документы.

– Всё. Поезжайте домой. В палату вас всё равно не пустят. Вот телефон – звоните завтра, – сказала медсестра, завершив формальности с бумагами.

Алла ладонью свезла со стола визитку. Подняв обессилившую от страха и волнения маму, повела ее к выходу.

Пахнуло прохладным весенним воздухом, дышать стало легче. Добрались до остановки. Через несколько минут пришёл почти пустой автобус. Ехали молча.

***

– Аллочка, пожалуйста, принеси аптечку и стакан воды, – слабым голосом попросила мама, как только они вошли в квартиру.

Выпитые одна за другой три таблетки успокоительного дали незамедлительный эффект – мама, едва добравшись до дивана, легла прямо в платье и тут же отключилась.

Алла была как в забытьи. Головная боль гвоздем впивалась в затылок, усиливая душевные муки. Держась за стену, дошла до соседней комнаты, с трудом стащила с дивана большую подушку, которая сейчас казалась неподъемной. Вернувшись, заботливо подсунула её маме под голову. Так же, в чём была, легла рядом, прижалась. Стала представлять, как сейчас врачи колдуют над папой, как завтра они с мамой поедут в госпиталь его навещать, как он снова будет весело шутить… С этими мыслями провалилась в тревожный, беспокойный сон.

1

0

В семь прозвенел будильник. Мама встала, причесалась, закуталась в шаль, в которой обычно выбегала на улицу.

– Ты куда? – встревоженно спросила Алла.

– Звонить… В госпиталь…

– Подожди, я – с тобой.

Алла вскочила с дивана, побежала в прихожую. Натянула сапоги без молний на босу-ногу, накинула пальтишко с капюшоном. Сунула руку в карман и, достав визитку, протянула её маме.

Ближайшая телефонная будка была у торца дома. Мама сняла трубку, опустила монетку, суетливо вращая диск, набрала номер. Послышались длинные, заунывные гудки. Ответа не было. Дрожащей рукой нажала на рычаг. Повторила всё заново. Длинные гудки возобновились. Напряжение нарастало. Женский голос на другом конце провода ответил:

– Госпиталь МВД.

– З-з-здравствуйте! Скажите, пож-ж-жалуйста, как чувствует себя Покровский? – запинаясь от волнения, спросила мама. – Его при-при-везли в реанимацию… вчера вечером.