– Воды, – попросил Шилан.

– Э… сейчас попрошу.

Парень встал, оперся о палку и заковылял на одной ноге к выходу. Второй ноги у него не было. Он окликнул кого-то снаружи. В комнату вошел мужчина, тот самый, который разговаривал с Шиланом на шаньском, когда его принесли с поляны.

– Очнулся? – спросил подошедший мужчина по-шаньски. – Ты был без сознания почти два дня. Хорошо, жар спал. Это чудо лекарство, которое ишен, зашивавший тебя, придумал.

– Воды, – попросил Шилан.

– Ах, да.

Мужчина принес чашку с водой. Шилан жадно приник к чашке, отпил.

– Не спеши, – сказал мужчина, – у тебя была сложная операция. Медленно…

– Кто вы? – спросил Шилан, – где я?

– Я Ху Мохан, ишен, – ответил мужчина, – Вы сейчас в бараках у крепости, на перевале… через ущелье. Вы чуть не умерли, если бы не мастерство ишена, который вас зашивал… я впервые в жизни видел подобные вещи, – Ху Мохан огляделся, – вообще, все здесь, кто находится в комнате, были спасены этим ишеном. Когда поправитесь вас отправят назад в Шань. Вэй дзяндзюн уже ведет переговоры по обмену пленными. Сейчас выздоравливайте. Ишен проверял ваши раны, сказал, что заживает хорошо. Через дней десять, когда вам перестанут давать лекарства и я сниму швы… вы сможете вернуться в Шань.

Ху Мохан встал, объяснил, что можно есть и когда можно вставать, откланялся и ушел.

– Здесь только шанцы? – спросил Шилан, оглядываясь.

– Да, – ответил сосед по койке, тот который был без ноги. – Нас бросили, после того, как… всё это началось. Никто за нами не пришел. Когда грохот закончился и черный дым рассеялся, никого вокруг не было, кто бы мог нам помочь. Только раненые и убитые. Шаодзяндзюн, вы даже представить не можете, я бывал во многих сражениях, я воевал на войне с Чжао, но такое… Всё было как будто вокруг… всё длилось несколько мгновений… но потом, когда всё закончилось и черный дым рассеялся… люди лежали в крови, без рук и ног… и из крепости даже никто из солдат не показался, не было выпушено ни одной стрелы, солдаты не выходили, никого не убивали… Потом из крепости начали выходить люди и забирать нас. Потом нас тут лечили.

– Что было перед тем, как… ты говорил… грохот и черный дым? Расскажи подробно, что произошло? Ты был там с самого начала?

– Да, – кивнул парень, – сначала мы шли шеренгами по шесть, ждали, что на нас нападут со скал, но ничего не было… потом… потом мы подошли к стенам крепости, но на стенах не было даже лучников. Вообще на стенах мы видели всего человек… тридцать, может чуть больше. А нас было тысяча… или больше. Мы были рады, что сейчас всё быстро закончится, мы возьмем крепость и уже к вечеру спустимся по ту сторону границы, в Иншань. И дзяндзюн приказал построиться. Мы все вышли на поляну перед воротами, выстроились, приготовили лестницы… а потом над воротами поднялся Вэй дзяндзюн и о чем-то говорил с И дзяндзюном. Я стоял далеко, но… потом И дзяндзюн приказал атаковать, и после этого из крепости полетели шары. Многие думали, что это какой-то трюк, многие подходили к шарам, разглядывали. А потом… как будто земля разверзлась.

– Что было потом? – спросил Шилан, приподнявшись на локоть.

Он тут же почувствовал боль в груди и животе, как будто что-то тянуло. Он посмотрел на свое тело – все перемотано белыми лоскутами ткани.

– Потом… – продолжил свой рассказ парень. – Я был одним из тех, кто убегал. Мы побежали назад, но… только тогда на склонах… оказалось, что всё то время, пока мы поднимались к крепости… на склонах в засаде сидели люди и ждали сигнала… дальше я не знаю, был грохот, я как будто падал, но падал вверх… я не помню, что было дальше. Я очнулся, когда меня принесли в крепость и мальчишка… Шаодзяндзюн, мальчишка! – парень вздохнул, – он отрезал мне ногу, а тот ишен, который сейчас приходил, он потом показал мне мою ногу. Там было… там как будто дикий зверь разорвал кожу, мясо, кости… Шаодзяндзюн, как такое может быть?

Шилан вздохнул, откинулся на койку, закрыл глаза.

***

И дзяндзюн был опытным военным. За его плечами было множество сражений, выигранных, проигранных. Недавняя война между Чжао и Шань только укрепила его позиции как опытного дзяндзюна. За все время, что он служил давану Шань, он командовал и тысячной, и десятитысячной, и сорокатысячной армиями. И сейчас поход на Вэй с пятитысячным войском не был для него чем-то из ряда вон выходящим. Он верно оценил противника и без особого труда, с помощью сведений, полученных циванзы, он с лёгкостью разбил равного по силам противника, отвоевал захваченную ранее территорию.

Взятие крепости на перевале, в которой оставалось, по его сведениям, не более двухсот солдат, представлялось ему сущим пустяком, до тех пор, пока он не столкнулся с тем, что не смог сам себе объяснить. То, что произошло на перевале, те потери, которые он понес… Он потерял всего одну пятую часть войска, но он понимал, что потерял гораздо больше. Да, возможно, ему стоило только отправить оставшихся в резерве, и, крепость была бы взята. Но он также понимал, что этого нельзя делать. То, с чем он столкнулся на перевале, привело к ужасающим последствиям – упадку духа солдат. И дзяндзюн осознавал: прикажи он сейчас оставшимся солдатам атаковать – он потеряет всё оставшееся войско.

Вэй дзяндзюн… Те слова, сказанные Вэй дзяндзюном в то утро на стене крепости, он уже тогда понял, что этот человек будет стоять до последнего. У него за спиной была его земля, его дом, и та сила духа, та нравственная сила, с которой он утверждал, что он не пощадит никого, кто попытается пересечь границу и вторгнуться в Вэй… вторгнуться в его дом…

Поэтому И дзяндзюн принял предложение, посланное гонцом от Вэй дзяндзюна. Он собрал войска, подготовил пленных к передаче, встретился с Вэй дзяндзюном, закрепил мирный договор своей печатью и, спустя две недели, оставив часть войска строить оборонительные пункты, с двумя тысячами солдат отправился обратно на север, в сторону столицы Шань – Аньян.

Вернувшись в столицу и получив приказ давана покончить жизнь самоубийством за невыполнение приказа и отказ продолжать нападение на Вэй, он безропотно выполнил приказ, попросив только об одном: чтобы вся его семья была помилована даваном. Получив подтверждение, что милость дарована, он перерезал себе мечом горло. После чего был захоронен с почестями и исполнением всех положенных обрядов.

Шилан только через три недели смог покинуть крепость. К тому времени в устье реки Дофа были отстроены временные казармы для оставленных охранять границу частей. Шилан задержался в лагере на границе еще на три недели, исследуя склоны Иншань и продолжая поиски тайной тропы. Только найдя тропу и полностью оправившись, он и его личная сотня вернулись в Аньян.

Шилан стоял в приветственном поклоне в зале утренних аудиенций.

– Что же, – перебирая бамбуковые дощечки, сшитые пенькой и не вчитываясь в содержимое доклада, даван продолжил, – ты неплохо отличился. В докладе И дзяндзюна даже уделено тебе место, он не преминул указать на твои заслуги… – даван положил доклад на стол, – ты был ранен?

– Всего-навсего царапина, – ответил Шилан.

– Встань, – приказал даван. – До меня дошли известия, что одна из наложниц, которую я даровал тебе перед походом, понесла… ты об этом знал?

– Я узнал об этом, только войдя сегодня в вангон, – ответил Шилан.

– Печально, что она покончила жизнь самоубийством, – вздохнул даван, – ты, должно быть, скорбишь об утрате?

Шилан молчал, на зная, что ответить.

– Ступай, – кивнул даван ему, – поприветствуй муфей. Женщины знают как утешить в таких случаях.

– Благодарю, бися. – Шилан откланялся и, пятясь, вышел из зала.

Шилан, в сопровождении евнуха, прошел в нейгон, вошел в покои мутин. Та встретила его, провела к столу, уставленному лакомствами.

– Принесите свежий чай, – распорядилась она, – как только ты вошел в вангон, мне доложили об этом. Как ты… как твои раны?