Шилан вышел из вангона. У ворот его ждали два его дувея.

– Шаочжугон? – Юй Мин, увидев расстроенный вид, с которым Шилан выходил из ворот вангона, почесал затылок под несуразной шапкой и спросил: – Вы всё таки получили приказ женится на вугонджу?

– Нет, – улыбнулся Шилан, – на этот раз повезло.

Он вскочил на подведённую ему Цин Вуи лошадь, все трое направились в сторону поместья Шилана.

– О! – заулыбался Юй Мин, – а я уж переживал…

– Думаю до давана всё таки дошли какие-то слухи, – скривив губы в пренебрежительной улыбке проговорил Шилан, – или ему точно известно, что его дочь убила беременную женщину.

– Я думал, – Юй Мин опять почесал затылок под шапочкой, – вас особо не беспокоит судьба той наложницы.

– Может я и толстокожий, – ответил Шилан, – и ничего не испытываю по этому поводу, но вугонджу убила человека, и при этом не понесла наказания.

– Как? – Юй Мин приостановил лошадь, – даван…

– Даван отправляет меня к границе с Цин, а значит он хочет чтобы я перестал вести расследование. Вугонджу останется ненаказанной, дело замнут…

– Она всё таки дочь давана, причем, насколько верны слухи – любимая, – прокомментировал Юй Мин.

– Любая безнаказанность ведет только к еще большим преступлениям, – заметил Цин Вуи.

– И то верно, – кивнул Юй Мин, – эх, значит на границу… наконец-то, а то засиделись мы тут. Скоро выезжаем?

– Как только ты снимешь свою несуразную шапочку, а то глядишь цинци нас на поле боя засмеют, – усмехнулся Цин Вуи.

– Шаочжугон, – хмыкнул Юй Мин, – как я её сниму, если у меня половина головы побрита?

Шилан улыбнулся.

– Не хочешь снимать, не снимай.

– Ну… я не такой толстокожий, как шаочжугон, – продолжал Цин Вуи подсмеиваться над Юй Мином, – я уж точно с таким дувеем на людях не показался бы.

– Под шлемом не видно, – прервал их разговор Шилан, – главное у тебя рана затянулась.

– Да, но у меня теперь из-за этого ишена из Иншань в башке металлическая бляшка.

– Главное ты жив и соображаешь, – улыбнулся Шилан, – хотя… может… стал думать еще медленнее, чем раньше.

– Видимо всё-таки часть того, что у тебя в голове было – ишен выгреб и выкинул, – с улыбкой проговорил Цин Вуи, – Говорят тот мальчишка там ложкой ковырялся.

– А-а-а! – Юй Мин закатил глаза, – ложкой! Что же…

– Всё нормально, не волнуйся, – прервал их Шилан, – ишен чудо сотворил, жизнь тебе спас. Меня тоже спас.

– Шаочжугон, – Юй Мин вздохнул, – вас то вообще, он по кусочкам собрал. Когда вас принесли с того поля, у вас чуть ли все внутренности наружу были, это правда?

– Да? – Шилан пожал плечами, – а я откуда знаю.

– О! – кивнул Юй Мин, – и то верно. Но мне до сих пор не понятно… это ведь был ребенок? Лет десяти? Я его не видел, но те, кого он лечил…

– Хватит об этом, – приказал Шилан.

– Слушаюсь, – ответили дувеи.

Они выехали на широкую улицу, где не было спешащих по делам людей, и повозок, сопровождаемых пешими слугами. Шилан пришпорил коня, тот поскакал галопом. Шилан задумался. С детства его окружали взрослые. Он годами прятался с мутин в доме шушу, тот не разрешал им выходить, опасаясь за их безопасность. Поэтому у него не было друзей-сверстников, только хэйдзявеи, которые охраняли дом, и даже с ними он особо не общался. Это общение в основном сводилось к утомительным тренировкам и муштре. Шушу считал, что он должен вырасти сильным, способным защитить мутин и самого себя. Затем, когда они с мутин стали путешествовать из столицы в столицу за даваном, надеясь привлечь его внимание, мутин выступала, он сопровождал её… Заметили их очень быстро, почти сразу же мутин вошла в вангон наложницей. И тогда ему тоже не удалось подружиться со сверстниками. Когда же его отправили, как приемного сына давана, в лагерь, на границу, а затем на войну с Чжао, тут уже началась совсем другая история. У него были друзья, но не его сверстники, он был слишком юн, а окружавшие его солдаты, слишком взрослые. Юй Мина и Цин Вуи можно было считать за друзей, но с ними нельзя было поговорить так, как разговаривают с другом. По большему счету они выполняли его приказы и отвечали: «слушаюсь», на каждую реплику.

Шилану стало так тоскливо… отчего-то опять захотелось увидеть те синие глаза и услышать тот нагловатый, даже немного саркастичный тон, продолжить тот непринуждённый разговор, который он мог вести только с тем задиристым мальчишкой. Может когда-нибудь ему представится еще шанс?

«Хватит об этом, – он мотнул головой, отгоняя грустные мысли, – пора прийти в себя. Чему не бывать – тому не бывать, нечего об этом мечтать».

Собравшись с вечера в дорогу, утром, с первыми лучами солнца Шилан и его сотня выехали из поместья, добрались до лагеря и уже к обеду выдвинулись в сторону западной границы Шань.

Полтора года на юго-западной границе Шань и Цин пролетели незаметно, военная муштра, тренировки и простая солдатская рутина… Шилан полностью оправился от ран, вытянулся, окреп. Юй дзяндзюн особо не заботился о порядке в лагере, позволял солдатам расслабляться и, заслуживших увольнительную, даже отправлял посещать окрестные цинлоу62, которых, к слову сказать, открылось не мало в районе лагерей, где стояли пограничные войска. Сам дзяндзюн в своем шатре имел двух служанок, прислуживающих ему в быту и не только. Многие дувеи и тысячники не гнушались также заводить себе помощниц, главное чтобы это не мешало исполнению обязанностей и не превращалось в пьяные оргии. Пьянство в лагере Юй дзяндзюн не терпел.

Устроившись достаточно вольготно и не желая возвращаться в столицу, Юй дзяндзюн оттягивал, как мог, ход переговоров о заключении мира с Цин. Наконец, после нескольких месяцев, он получил разрешение давана Шань провести на границе с Цин окончательные переговоры и заключить мирное соглашение, согласно которому Шань не должно было вмешиваться в любые попытки Цин посягнуть на соседние государства. В числе участников переговоров: Юй дзяндзюна со стороны Шань и Ти дзяндзюна со стороны Цин. По просьбе Цин все переговоры проходили тайно. В поле на границе был выставлен шатер и там Юй дзяндзюн, Ти дзяндзюн, два ченсиана с двух сторон, министры, ряд чиновников и евнухи, прибывшие в качестве гарантов и, наконец, подготовившие указ, заключили соглашение о мире между Шань и Цин.

Шилан, сопровождавший Юй дзяндзюна с дувеями и охраной, остановился неподалеку, на пригорке, разглядывал свиту Ти дзяндзюна. Те, так же, недалеко от шатра, верхом на лошадях, ожидали окончания переговоров и подписания договора.

Один из шаньцев, вглядываясь в лица цинцев, пытался угадать, кто есть кто, перечислял тех, кого знал по описаниям.

– Тот молодой парень, – остановился он на всаднике, гордо восседающем на коне, – скорее всего сын давана Цин. Илань… говорят он был заложником в Вэй почти семь лет. Сбежал во время эпидемии…

– Эпидемии… – усмехнулся один из дувеев, – все уже давно знают, что это была за эпидемия. Пожалуй, только сами вэйцы до сих пор в неведении… эпидемия, – он хмыкнул, – уж очень выборочная была та эпидемия… только тех, кто был неугоден нынешней вдовствующей ванхоу она и унесла. Зато теперь у них другая эпидемия – у давана в штанах…

Мужчины громко заржали.

Полы шатра откинулись и из него вышли Ти дзяндзюн и цинци, следовавшие за своим дзяндзюном. Следом вышел один из шаньцев, позвал в шатер Шилана. Шилан спешился, кинул поводья хэйдзявею, заглянул в шатер. Юй дзяндзюн поманил его рукой. Войдя в шатер Шилан поклонился и поприветствовал ченсиана и присутствующих.

– Отправляйся в Аньян, – сказал ему Юй дзяндзюн, – передай давану доклад, что переговоры прошли успешно.

– Слушаюсь, – кивнул Шилан.

– Циванзы, – заговорил ченсиан, подошедший и, как бы невзначай, заговоривший с Шиланом, – вот уж действительно говорят: только на свежем воздухе военных лагерей и пройдя военную муштру, мужчина становится мужчиной. Циванзы… вам уже… сколько в этом…?