Роберт был жив. Огненная ведьма приняла его дар.

— Да у него вся бочина истыкана… — Красная Рука осмотрел зверя, перевернул и презрительно скривился: — И вторая тоже. Ты испортил шкуру, тупица!

Кто-то забрал у Роберта волокуши и дотянул их до лагеря. Кто-то похлопал по спине подбадривающе, дал флягу с водой, поддержал под руку, помог дойти. Сир Бринден приветственно качнул головой, улыбнулся с облегчением. Ульф, кивая на добычу, одобрительно присвистнул.

Ивер, Торстен, Атли, Смэд, Ол, Вилфред, Сверр, Шела, Дагфинн, Эша, Морен, Ирго, Хджордис, Улла, Шигга, Тове, толстяк Свон, малыш Дюк, озорник Сеок — лица сливались перед взором Роберта в ряд светлых пятен. Вождь невозмутимо смотрел с высоты своего роста и трона, ждал отчёта. Роберт молчал.

Грай с тревогой взглянула на него, а затем примирительно погладила брата по рукаву и прошептала просяще:

— Не ворчи, Тиметт. Я заштопаю мездру так, что даже заметно не будет. Вот увидишь! Ты ни одной дырочки не сможешь найти!

Роберт молчал. Рана на шее пульсировала, усталость била под колени, а гнев мутил разум — и он прикрыл глаза, пытаясь справиться, чтобы не сболтнуть сгоряча лишнего. Там, в лесу, Роберт пообещал себе, что больше не позволит унижать себя. Никому и никогда.

Вначале всё казалось не таким уж и сложным. До места он добрался к вечеру — Ульф подробно рассказал об этом ущелье, не раз повторив, что не стоит его пересекать, потому как далее начинались владения Каменных Воронов. Однажды поделив Лунные горы, все горцы придерживались договорённости и не охотились на чужой территории. Нарушитель мог и стрелу от дозорных между лопаток поймать.

Уже на следующий день после обеда Роберт подстрелил годовалого оленя — с небольшими, ещё бархатистыми рогами. Он ловко обвязал ему задние ноги верёвкой и вспорол брюхо, чтобы усилить запах крови вокруг. Теперь дело оставалось за малым — залезть на сосну повыше, перекинуть второй конец верёвки через крепкую ветку и поднять приманку так, чтобы кот не смог допрыгнуть до неё с земли и не сразу добрался с ветки. Чтобы было достаточно времени точно прицелиться и сделать верный выстрел. Роберт уже и место себе присмотрел на соседнем дереве — с хорошим обзором и широким суком, где будет дожидаться мохнатого разбойника с луком наготове, не боясь внезапного нападения со спины других хищников. Но в тот момент, когда стал подниматься вверх, чтобы подвесить оленя, ему словно кто стал ворожить на неудачу.

Разматывая верёвку, Роберт сшиб с ветки спящего там ушастого филина. Птица с перепугу ухнула, вцепилась когтями ему в грудь, забила крыльями по лицу. Ослепший на мгновение Роберт взмахнул руками, пытаясь отбиться, и сверзился вниз. И вроде забраться слишком высоко ещё не успел, но шмякнулся о землю так неудачно, что подвернул ногу. А хуже всего оказалось то, что упал аккурат на неосмотрительно оставленный под деревом лук, безнадёжно испортив его.

На ногу невозможно было ступить, и Роберт сразу понял, что с одной здоровой ногой у него нет ни малейшего шанса убить копьём кота, когда тот придёт за валяющимся на траве оленем.

Два дня он отлёживался и лечил распухшую щиколотку мазью, которую дала ему в дорогу Силдж. Он жарил на костре куски оленя и слушал рычание и вопли хищников, дерущихся за останки. И ничего не мог изменить.

А невезение на этом не закончилось. Когда опухоль спала, и на ногу Роберт уже вставал без простреливающей всё тело боли, он перевязал её потуже, спрятал свой нехитрый скарб под лапником и, опираясь на копьё, спустился в ложбину в поисках съестного. Набрёл на заросли ягод на болоте и неожиданно провалился в топь. Спасло его лишь то, что не выронил из руки копьё — только оно помогло ему выбраться. Он укладывал его перед собой, подтягивался, стараясь не торопиться и не слишком налегать, подстёгиваемый страхом, и постепенно передвигался к ближайшей берёзе. Дотянувшись копьём, наклонил её и выкарабкался. Но, перехватив согнутое деревце обеими руками, упустил скользкое от тины копьё и оно упало назад в трясину.

Теперь у него не осталось ни лука, ни копья. Он не мог вернуться в поселение с пустыми руками. У него не было оружия, чтобы добыть сумеречного кота. Однако в голенищах ещё лежали два ножа, а в схороненной котомке топор, моток шнура для силков и запасные наконечники для копий. И пусть полный колчан стрел был без особой надобности — всё равно он не смог бы сделать новый лук, да и поломанный починить не сумел, — но как выстрогать ратовище для копья и приладить наконечник, Дагфинн ему показывал не раз.

В следующие дни Роберт мастерил копья и ставил силки на зайцев, складывая тушки в выкопанной яме. И разрабатывал план действий. Связав дюжину освежёванных зайцев плотной гроздью, Роберт рассчитывал подвесить их так, чтобы кот и на дерево не полез, и с земли легко не достал. Если бы ему удалось заставить кота прыгать за добычей и не упустить момент, когда тот будет в прыжке или уже повиснет на ней, то тогда он метнул бы копьё в живот — туда, где более тонкая кожа и мех не такой густой. А затем кинулся на раненого зверя со вторым копьём. Хотя эту часть плана Роберт отодвигал в своих мыслях на самые задворки, надеясь, что первого удара окажется достаточно. И вообще старался не думать, что станет делать, если коты придут парой.

В одно утро он выкапывал ножами из земли сладкие клубни, чтобы зарядить последние ловушки на ушастых прыгунов, когда чёрная тень слетела на него откуда-то сверху и опрокинула навзничь. Сразу Роберт даже не смог понять, человек это был, зверь или восставший мертвяк из самых жутких детских сказок. Но, придавленный тяжёлой тушей, бил, не думая и не рассуждая, в мягкие бока с обеих рук. И лишь потом увидел длинные клыки и хищный блеск серых глаз.

Именно тогда Роберта захлестнул этот лютый, лишающий разума гнев. Два года по чужой злой воле он провёл вдали от дома, терпел лишения и издевательства. Его били, морили голодом и унижали. Хаген трепал за шиворот, как мелкого пакостника, Красная Рука лишний раз брезговал посмотреть в его сторону. Даже женщины насмехались над ним. И вот сейчас, когда всё это осталось позади, когда он заслужил уважение не только сверстников, но и кого-то из взрослых Обгорелых, нашёл друзей и любимую, когда возвращение к прежней жизни из мечты могло уже завтра превратиться в реальность, ему предстояло позорно погибнуть от лап какой-то драной кошки.

Роберт колол зверя и рычал с ним в унисон. В тот момент он не только бился за свою жизнь, он сражался с самой судьбой. «Драконий хер тебе!» — прохрипел он придушенно в раскосые глаза прежде, чем они потухли.

— Ты решил сделать из его шкуры рыбацкую сеть? Тут столько дыр, что она годится лишь на это, — продолжал глумиться Красная Рука, нетерпеливо стряхнув с рукава ладонь сестры.

Роберт молчал, не зная, радоваться или огорчаться, что у него совсем не осталось сил. Ему хотелось наброситься на зубоскала, и будь что будет — пусть Тиметт даже зашибёт его. Но сил хватило только чтобы поднять веки и растянуть губы в улыбке.

— Я принёс кота, Тиметт. Ты проспорил. Надеюсь, ты спорил не на свой глаз?

Послышались смешки, а довольный Ульф загоготал во всё горло. Вождь тоже ухмыльнулся.

— Как всё было, Роберт? — спросил он, удерживая вмиг помрачневшего сына от дальнейшей перепалки.

— Кот прыгнул на меня с дерева. Повалил на спину и стал рвать. Мне повезло, что в руках были ножи. Сожалею, но пришлось попортить ему шкуру. У меня не было времени расшаркиваться и приглашать его на танец. И он всё равно успел разодрать мне шею и погрыз ухо.

Вождь удовлетворённо кивнул:

— Повезло, говоришь? Это хорошо… очень хорошо.

Из толпы стали раздаваться недоверчивые возгласы:

— Сумеречные коты не нападают на людей!

— И то верно! Не нападают!

— Только если совсем оголодают и отощают…

— А этот вон какой толстый!