Моя мама и мамы других девочек почему-то считали, что это нормально, что подобные спартанские условия и строгость преподавателя – это всего лишь спортивная дисциплина, что так и должно быть, что это поможет нам вырасти сильными личностями и добиться успехов на танцевальном поприще.

Не знаю – может, кто-нибудь из моих одногруппниц и стали профессиональными танцовщицами, но в моем случае все закончилось печально: сначала нервный срыв, а потом ангина, которая просто сожрала мой вконец измотанный организм.

Болела я долго – почти месяц, – и чудом не попала в больницу. Когда меня наконец выписали, мама решила, что ходить на танцы я больше не буду. Я была счастлива и совсем скоро заняла освободившееся время ментальной арифметикой и скорочтением. Маму это вполне устроило.

Но какова вероятность, что теперь, десять лет спустя, я вспомню хоть что-то из своих танцевальных уроков, и какова вероятность, что это окажется уместным для подиума с пилоном в стриптиз-клубе?

Понятия не имею...

Я двигаюсь под музыку чисто по наитию, стараясь отключить все чувства, эмоции и мысли и просто слушать ритмы. Как я и ожидала, пилон оказывается очень кстати: хоть я и не умею крутиться на нем и делать трюки, как некоторые другие девушки, зато использую его как статичный реквизит, то скользя по блестящей поверхности затянутыми в перчатки руками, то вдавливая его между грудей или ягодиц, то забрасывая на него ногу, то просто держась за шест, чтобы отклониться назад и прогнуться в пояснице, встряхивая длинными светлыми локонами. Если честно, мне кажется, все это мало похоже на полноценный танец – скорее хаотичные движения в нервных попытках попасть в ритм музыки, – но клиентура клуба то ли слишком пьяна, то ли банально не разбирается в тонкостях танцевального искусства. Так или иначе – я слышу только одобрительные возгласы, аплодисменты и свист.

– Раздевайся! – кричит кто-то из мужчин, и я понимаю, что прошла уже половина моего номера, а я все еще в розовом трико, разве что молнию до пупка спустила... Раздеваться дальше – стыдно, страшно, неловко, но это необходимо, иначе я просто не получу ни одного привата... да и чаевых не получу, а на одной ставке я не смогу отработать долг.

Так что когда очередной мужлан орет пьяным голосом:

– Долой латекс, Барби! – я послушно спускаю молнию до самых трусиков, показывая розовое нижнее белье и тут же получая одобрительные возгласы. Решаю, что лучше закончить побыстрее: раздеться, покрутиться вокруг шеста еще секунд тридцать – и уходить с подиума. Музыка к тому времени как раз закончится.

Так я и поступаю: вытягиваю из длинных плотно прилегающих к коже рукавов сначала одну руку, затем другую, изящно – по крайней мере, мне кажется, что получается изящно, – спускаю купальник по груди и животу, стягиваю его с бедер, а потом позволяю свободно упасть к моим ногам и просто переступаю через него...

В этот момент из пятна света, которое мешает мне видеть посетителей в зале, неожиданно появляется человеческий силуэт, и в первое мгновение я испуганно делаю шаг назад в инстинктивном страхе, что кто-нибудь стащит меня с подиума, но это оказывается клиент с деньгами для чаевых, точнее – с игрушечными купюрами, которые заменяют здесь настоящие.

Такой внутренней валютой в клубе оплачиваются все услуги танцовщиц, напитки и еда: перед пропуском в общий зал клиент получает их в количестве, равном внесенной в кассу реальной сумме. Основная причина замены реальных денег – в том, чтобы стриптизерши и официантки не прятали часть заработка, ведь чтобы получить свою долю реальными деньгами, нужно сначала принести в кассу игрушечные купюры.

Я подставляю бедро мужчине, который подошел с подиуму, и он осторожно просовывает под резинку моих трусиков тысячную купюру, а потом проводит пальцами по моей ноге. Это прикосновение вызывает у меня дрожь отвращения, но я не подаю виду, что мне противно, напротив, улыбаюсь ему и посылаю воздушный поцелуй, продолжая танцевать. Следом подтягивается еще трое клиентов – в общей сложности, я получаю пять тысяч игрушечными купюрами и наконец ухожу за кулисы, где меня ждет Марина.

– Ты отлично выступила, – говорит она с улыбкой.

– Спасибо, – киваю я, а сама думаю: боже, какой же ад! И это был только первый танец из восьми, что я должна исполнить за эту рабочую смену! А если вызовут на приваты – это еще хуже: там ты видишь клиента, разговариваешь с ним, и вы находитесь так близко друг к другу, что он в любой момент может попросить показать грудь или даже не просить, а просто схватить...

– Дэн велел передать, что он присматривает за тобой.

– Что?! – услышав имя мужчины, я тут же оборачиваюсь на Марину. – Что ты сказала?! Так тебя послал Дэн?!

– Да, – она кивает.

– Боже, какое облегчение... – выдыхаю я. – Он где-то здесь?

– Да, только Дионис запретил ему к тебе приближаться.

– И почему я не удивлена, – я закатываю глаза, а потом неожиданно для себя самой обнимаю девушку: – Спасибо, спасибо! Ты меня так порадовала!

Вот только радость моя длится недолго: стоит мне разомкнуть объятия, как возле меня появляется один из администраторов:

– Барби? – смотрит он на меня пристально.

– Д-да, – говорю, заикаясь.

– Тебя просят на приват в камеру пыток.

Соглашаясь на сделку с Дионисом – а у меня и выбора-то иного не было, – я прекрасно понимала весь спектр своих обязанностей в роли танцовщицы. Понимала, что придется развлекать гостей в общем зале на подиумах с пилонами. Понимала, что придется изящно и с улыбкой подставлять бедро или грудь, чтобы потные похотливые мужские пальцы прошлись по влажной от волнения коже и засунули под резинку трусиков или бюстгальтера хрустящие игрушечные купюры. Понимала, что придется подсаживаться к клиентам за столики и разводить их на десерты и алкоголь, и чем дороже – тем лучше. И конечно, я понимала, что придется идти работать индивидуально в приват-кабинки. Там – самый большой заработок, а значит, там – самый быстрый способ выбраться из этого рабства, выплатить долг и раз и навсегда свалить из этого проклятого места... может быть, даже сбежать в другой город – лишь бы Дионис и его послушные шавки не нашли и не притащили меня обратно!

Но как бы я себя морально ни готовила, сейчас, когда мужчина-администратор невозмутимым тоном говорит:

– Тебя просят на приват в камеру пыток, – у меня все равно чуть сердце не останавливается.

Я сразу вспоминаю свой первый и пока что последний приват в стриптиз-клубе, который произошел в первую же рабочую смену: я тогда еще не понимала всей серьезности своего положения и того давления, которое неизбежно оказывает на психику работа стриптизерши, и показала незнакомому мужчине обнаженную грудь, – а сразу следом на меня свалилась истерика. Если бы ни Дэн – не знаю, что бы тогда со мной было.

Но Марина сказала, что мой спаситель где-то в клубе, он здесь, он рядом, он присматривает за мной, и если потребуется его помощь – он обязательно придет ко мне... наверное. Я надеюсь! Боже, я так рада этому! И когда увижу его – непременно попрошу прощения за свою глупость, за свое недоверие и за то, что выгнала его из квартиры, не дав возможности нормально объясниться. У нас, девчонок, это базовая настройка, наверное: додумывать все самостоятельно, а потом обижаться, вместо того, чтобы нормально поговорить и просто выслушать. В случае с Дэном я сделала так уже дважды. Дважды, черт побери! А он все еще не плюнул на меня. Удивительный мужчина.

– Ты слышала, что я сказал, или ворон считаешь?! – нетерпеливо рычит администратор, и за меня вступается Марина:

– Дай ей две минуты, чтобы передохнуть, она же только спустилась с танцпола, неужели не понятно?! Она устала!

– Мойра! – цыкает на нее мужчина. – А ты почему бездельничаешь?!

– Моя очередь только через два танца.