— Да, Арслан, — киваю, сам себе удивляясь. — Правда. Я отменю все свои дела, чтобы побыть с тобой.

Широко улыбнувшись в ответ, Арслан набрасывается на меня. Парнишка душит своими объятиями, едва ли не заваливая нас на крыльцо.

— Спасибо! Спасибо, пап! — радостно визжит он на ухо.

Надеюсь, я об этом не пожалею.

Арслан не расспрашивает меня о том, какие "дела" на протяжении шести лет не давали нам встретиться. Он не спрашивает у меня, почему я не поздравлял его с днем рождения, почему не приезжал на праздники, не дарил подарков и не поддерживал общение с его матерью.

Он сообразительный. Мои жалкие оправдания ему не нужны.

Удобно устроившись в кровати, он вручает мне книгу, раскрытую на закладке, и с огромным интересом слушает сказку о юном волшебнике.

Ловлю себя на мысли, что я впервые за многие годы читаю что-то вслух. И не просто читаю, а читаю своему шестилетнему сыну в нашу с ним первую формальную встречу.

Подумать только...

Моему сыну уже шесть лет. Целых шесть лет безвозвратно потеряны.

Меня не было в момент, когда он родился. Я не застал его первые шаги, не услышал первое произнесенное им слово. Я ни разу не составил ему компанию за видеоигрой, не научил плавать и ездить на велосипеде. Я не видел сколько радости он может испытывать от простого общения с матерью. Я не видел с каким мужеством мой сын справлялся с физической болью, когда в попытках угнаться за мальчишками повзрослее него, он разбивал свои коленки в кровь.

Ему некого было назвать своим отцом. Меня не было в его жизни, но все это время он не забывал обо мне.

Дух захватывает так, что голос начинает вибрировать, а потом вообще пропадает от волнения.

Главы сменяются одна за другой. Поначалу Арслан стойко держится. Он мужественно борется с сонливостью, чтобы узнать чем закончится история, но сон оказывается сильнее детского организма. Хоть веки Арслана и тяжелеют, он всеми силами старается прогнать свой сон, часто трет глаза кулачками. Он ещё долго не отпускает мой голос, улавливает смену интонации, желая продлить нашу встречу, но засыпает прежде, чем я переворачиваю книгу на последнюю страницу. 

За чтением, я наверное произнес десятки тысяч слов, а Арслан не проронил ни слова, как только мы вошли в его комнату. Но я с уверенность могу сказать, что это была самая незабываемая "беседа" за последние месяцы.

Просидев в тишине ещё какое-то время, я кладу книгу на тумбу, склоняюсь над спящим Арсланом и легонько касаюсь его волос.

— Сладких снов, малыш. Как-нибудь мы обязательно повторим, — как можно тише проговариваю, а затем выключаю ночник и выхожу из комнаты.

Направляюсь по коридору к лестнице, я ищу что-то, что может показать мне точное время. Одновременно с этим я мысленно перебираю варианты как можно связаться с Дианой.

Позвонить я ей не могу. Слишком рискованно звонить ей с телефона Чалыков, рассекречивая номер.

Вместо часов я натыкаюсь на рамку с фотографией, стоявшей на полке, вмонтированной в стену. Останавливаюсь напротив неё, беру в руки, изучаю. Достаю из рамки фотографию с изображением Мерьям и Арслана.

Между Элиф и Арсланом есть кое-что общее, ровно как и между Софией и Мерьям.

Обе матери не уделяют должного внимания своим детям, а дети, в свою очередь, с самого рождения обделены родительской заботой и лаской.

Видит Аллах, моя вина в этом ничтожно мала...

В тишине раздается скрип половиц. Я оборачиваюсь на звук и вижу перед собой Феррата. Он замечает в моей руке снимок, после чего следует короткая немая сцена. В ней мы оба выглядим преимущественно жалко.

— Знаешь, Эмир, у каждого ведь имеется в запасе шанс все исправить, — почти неслышно говорит он, кивая на снимок.

Склонив голову, смотрю на фотографию. Пронзительно и долго. Я понимаю, к чему были сказаны эти слова. Где-то в другой реальности на этом снимке мог быть и я. Мы втроем. Счастливая семья, незнающая горя.

— Знаю, — соглашаюсь я, вернув взгляд на мужчину. — И я уже использовал свой шанс. Больше они мне не нужны.

— Понимаю, — виновато он отводит глаза в сторону, а затем уходит, почти скрываясь за углом.

Феррату не нужны объяснения. У меня на лице все написано. А написано там, что для меня не существует других реальностей.

— Где мать Арслана? Почему она сейчас не с ним? — бросаю вслед и Феррат резко останавливается, оглядывается через плечо.

— Ты даже имя её теперь вслух не осмеливаешься произнести?

— Я стараюсь не упоминать имена тех, кто для меня давно уже умер.

И снова этот взгляд, словно он все понимает без лишних слов, словно ему нестерпимо хочется все исправить, но силы его не безграничны.

— Мерьям на протяжении уже полутора лет находится в психиатрической лечебнице, — с осторожностью он говорит, пытаясь вычислить знаю ли я об этом. Понимая, что я пребываю в немом шоке, он с такой же осторожностью продолжает: — У неё серьёзное психическое расстройство и прогнозы неутешительные.

— Что за бред? — у меня перехватывает дыхание от нахлынувших неприятных воспоминаний. — Я видел её четыре месяца назад. Она была здорова!

— Мерьям рассказывала мне о вашей встрече. Правда, она практически нечего не помнила из вашего разговора. Она думала, что ты был её очередной галлюцинацией, — тяжело он вздыхает, потупив взгляд в пол. — В тот день я в последний раз видел её улыбку и слезы. Тогда Мерьям была ещё Мерьям. Она ещё боролась, но, увы, это продлилось недолго.

Волоски на моих руках встают дыбом.

— Что это значит?

Феррат разводит руками, наваливается на стену.

— От шизофрении невозможно излечиться, Эмир, — он зажмуривается на мгновение, втягивая воздух, гортань его сдавливает и он едва может говорить дальше: — Дома мы испробовали различные виды терапии. Поначалу ей даже разрешалось проводить время за работой в свадебном салоне. Мы думали это сможет пойти во благо, но со временем ей становилось только хуже. Состояние Мерьям стало опасным для психики Арслана. У неё были частые припадки, сопровождающиеся бредовыми галлюцинациями. Она могла навредить Арслану и у меня не оставалось другого выхода, кроме как распределить её в лечебницу. Хотя бы до того момента, пока Арслан не подрастет. Там ей намного проще уживаться со своими демонами.

Феррат медленно сокращает между нами расстояние, пока я пытаюсь переварить сказанное.

— Арслану очень тяжело без матери. Поэтому его реакция на твое появление в нашем доме была такой эмоциональной, — склонив голову набок, он кладет руку на мое плечо, хлопает по нему. — У него появилась хоть какая-то надежда. Надежда, что кто-то ещё назовет его своим сыном... И он не мог позволить ей ускользнуть....

Стены коридора начинают сужаться. Они давят на меня. Глаза застилает пеленой. Поймав ртом глоток воздуха, я мысленно представляю себе образ Мерьям, утратившей рассудок. Она осталась совсем одна. В своей крошечной палате сходит с ума от одиночества, наматывая по ней круги. Как заключенная. Разве что у заключенных есть шанс на освобождение, а у Мерьям его, судя по всему, больше нет. Затем образ Мерьям рассеивается и на его месте появляется Арслан. При живых родителях он ощущает себя сиротой, никому не нужным ребенком... Брошенным...

Аллах всемогущий...

Что ж ты делаешь?

Морщусь, прогоняя ужасающие картинки со сменяющимися с немыслимой скоростью образами Мерьям и Арслана.

Аллах здесь ни при чем...

— Он... Он недостоин жизни! — цежу я, закипая от злости, чувствуя как на грудь давит неподъемный груз. Делаю паузу, чтобы совладать со своими нервами и дыханием. — После всего того, что Рифат сделал, единственное, что он заслуживает — долгую и мучительную смерть...

В глазах Феррата мелькает страх и растерянность. Он не уверен, что принял правильное решение, рассказав мне о болезни Мерьям. Но тем самым он вручил мне недостающий пазл. Благодаря ему я могу видеть целостную картинку. Такой, какой не мог увидеть её раньше.