— Дай им аванс. Успокой их этим.

— А случилось-то что?

— Шах, случилось то, чего я никак не мог ожидать, — я не посвящаю его в саму суть. Не хватало ещё, чтобы Шах слетел с катушек. Он главный исполнитель нашего плана, находящийся при этом в тени. — Лора сделала дело, будь наготове. Я сейчас вернусь за стол. Диана явится к тебе минуты через две.

— Понял. Занимаю позицию, — твёрдо он заявляет. — Тебя ждать?

Нисколько не раздумывая, я отвечаю:

— Конечно, я последую за вами. Догоню вас на точке отправки минут через тридцать. Я отправлюсь с Дианой! Я не брошу её, пока не буду уверен, что она в безопасности, а дальше… Дальше, как судьба распорядится.

— Правильное решение, — одобряет друг и как-то даже легче становится, что смог собрать себя в кучу, что я всё делаю правильно по его мнению.  — Удачи нам всем! И конец связи.

Глотнув прохладного вечернего воздуха, я планирую вернуться за стол и ждать момента, когда можно будет прибегнут к кульминационному пункту нашего плана. Через минут десять я смоюсь под шумок. К этому времени Диана уже будет далеко отсюда.

Распахиваю тяжёлую дверь, ведущую прямиком в ресторан. Жду, пропуская мужчину с женщиной, а следом выходит призрак и останавливается так близко со мной… Я вздрагиваю, поскольку не успел ещё смириться с тем, что зря оплакивал её.

— Эмир, я знаю… Возможно, сейчас не самое лучшее время, но мне кажется нам надо поговорить, — опасаясь посмотреть на меня, нерешительно она произносит.

Мне нечего ей ответить. Голова раскалывается, в висках пульсирует пронзительная боль.

Потупив глаза в пол, я решаю избавить себя от её губительного воздействия, ограничившись лишь вздохом, в который я вкладываю максимум своего разочарования.

— Эмир, пожалуйста, не уходи. Поговори со мной, — перегородив единственный проход, Мерьям кладёт ладонь на мою грудь, отчего тело сжимается. Она бегает расширенными зрачками по моему непроницаемому лицу, профессионально взывает к чувствам одной лишь мимикой и пленительным взглядом. В этот момент я начинаю жалеть, что не глух и не слеп. — Это всё, что я могу попросить у тебя. О чём-то большем я просить уже не вправе.

Я наблюдаю в ней сожаление, но оно настолько запоздало, что совершенно не трогает меня. Разве что позднее раскаяние вызывает тупую боль в рёбрах, но мне и не с таким приходилось справляться.

Я резким движением скидываю с себя её руку. Прикосновения, которые прежде успокаивали меня и доставляли удовольствие, стали противными, жалящими. Голос сладкий и мелодичный сейчас приравнивается ко скрипу проржавевших дверных петель. Хочется сморщиться и накрыть ладонями уши.

— Ты хочешь поговорить? — заторможенно произношу я севшим голосом, испытывая при этом калейдоскоп эмоций, среди которых нет ничего доброго и светлого: отчуждённость, злоба и крайняя степень абсурдности происходящего. — А есть ли в этом смысл? Разве разговор сможет что-то изменить? Если нам и стоило поговорить, то не кажется ли тебе, что это нужно было сделать гораздо раньше? Например, тогда, когда я убивался горем, оплакивая тебя. Или, быть может, правильней было бы выйти на разговор тогда, когда мою жизнь поставили на таймер по причине твоей смерти, которая, как выяснилось, была ничем иным, как инсценировкой, — я презренно качаю головой, глядя в её чистые глаза с толикой грусти. — Как ты могла скрыть от меня нашего ребёнка, Мерьям? Кем ты стала, связавшись с ним?

— Именно об этом я и хочу поговорить с тобой. Мне нужно внести кое-какую ясность, чтобы ты не думал плохо обо мне.

Едкий смешок просится наружу. Мне требуются усилия, чтобы сдержать его в себе.

Я наклоняюсь к ней. Лицо её в паре сантиметрах от моего. Я дыхание удерживаю и старательно сбрасываю с себя сети наваждения.

Она волнует меня, но не могу сказать, чем вызваны эти волнения. Чем-то омерзительным. Уж точно не прежней одержимой любовью, которую я всегда считал настоящей. Более того, я всегда верил в то, что она взаимна, а, оказалось, я заблуждался не только в её чувствах, но и в своих.

— Что бы ты ни сказала, какую правду не открыла бы мне, я буду думать о тебе так, как ты этого заслуживаешь, МЕРЬЯМ ЧАЛЫК, — чётко говорю у уха. — А теперь извини, меня ждут…

Шаг в сторону делаю, держа в уме только Диану, остальных — прочь из головы. У нас не так много времени. Вертолёт уже ждёт на площадке. Я с земли слышу, как его лопасти разрубают воздух на высоте сорок пятого этажа.

— Прошу тебя, Эмир! — молвит она жалостливо, хватая меня за запястье. В раздражении зубы стискиваю, голову поворачиваю, а она уже на коленях стоит. И это на центральной площади, на глазах у многих прохожих. — Выслушай, умоляю тебя! Право выбора в любом случае останется за тобой.

— Что ты делаешь? Сейчас же встань! — прикрикиваю я, тяну на себя, а она упёрто качает головой и слезами давится.

— Прости! Прости меня, пожалуйста, — задыхается от слёз, загоняя меня в тупик. — Минуту, только одну минуту прошу у тебя. Это не была инсценировка. Клянусь тебе! Ты о многом не знаешь!

Раньше её слёзы могли заставить моё сердце обливаться кровью, а сейчас же единственное, чем оно обливается — ядом, заражающим кровь.

Упиваясь собственным гневом, я совсем неаккуратно хватаю её за предплечье. Смотрю по сторонам, разыскивая вблизи подходящую местность с меньшей концентрацией прохожих. В итоге тащу её за собой на парковочную зону. К своей машине. Мерьям успокаивается, и покорно следует за мной, не задавая вопросов.

Я снимаю авто с сигнализации, распахиваю пассажирскую дверь и буквально заталкиваю её внутрь. Сам оббегаю машину со стороны капота и, оказавшись в салоне, блокирую все двери, чтобы не убежала в случае чего.

— Я не могу понять! Не могу поверить! Не могу принять! Это жестоко, Мерьям! — я ору, хватаюсь за волосы, с корнями, со скальпом их вырвать желаю. Меня разрывает от безумия, от правды, которую я ещё не слышал даже, но мне несложно представить, что я стал жертвой обмана и предательства. — Это так жестоко с твоей стороны, что я не знаю, что было бы лучше: если бы ты действительно оказалась мертва, или же больше не появлялась в моей жизни! Ты ведь знала?! Знала, куда шла сегодня! Так зачем ты явилась?! Не лучше было бы и дальше прикидываться покойницей!? У тебя ведь неплохо это получалось!

Прижавшись к спинке пассажирского кресла, Мерьям сидит, как в воду опущенная, как какая-то школьница, получившая на уроке двойку за успеваемость, а вовсе не как подлая обманщица и участница подстрекательств.

— Ты прав, я знала, что ты будешь на ужине. Я могла оставаться безучастной, просто я посчитала это своим единственным шансом, чтобы пролить свет на тот злополучный день, чтобы ты больше не чувствовал за собой вину, — горестно хлюпает она носом, начиная свою исповедь. — Но я никогда не прикидывалась покойницей! Отец был категорично настроен. Он был против нашего с тобой общения до настоящего момента. Я понятия не имею, что могло заставить его передумать.

Холодный расчёт. Жажда мести. Отсутствие совести. Ненасытная тяга к власти и стремление к господству. Можно перечислять до бесконечности причины, по которым он мог «передумать». Рифат желает управлять всеми жизнями, окружающими его. Он всех нас держит за дураков. Каждый его шаг хорошо продуман. Абсолютно каждый его ход — чётко спланированная операция, направленная на уничтожение противника. Осталось выяснить, куда будет направлен последний удар. Интуиция подсказывает мне, что это ещё не конец. Есть ещё в запасе Рифата ходы. Главное, чтобы Диана с ребёнком держалась подальше от него, на остальное мне уже всё равно.

— Если это не инсценировка, то в тебе должна остаться дыра от пули! Должна же? Да, чёрт возьми! — надсаживаю я глотку, яростно буравя её взглядом. — Но я более, чем уверен, её нет у тебя! Нет ни малейшего следа, как не имеется в тебе ни капли совести!

— Эмир, послушай…

— Всё было ложью, постановкой! Ты стала рычагом. Рифат запудрил тебе мозги, чтобы поквитаться со мной. И благодаря тебе у него получилось оставить меня ни с чем. Только с чувством горя и огромной дырой в сердце! Браво, Мерьям! Из тебя вышла бы хорошая актриса!