Император почувствовал приближений той, которую ждал, за несколько секунд до того, как в помещении завибрировал воздух.

— Ну? — он обернулся и уставился на появившуюся посреди комнаты девушку с напряжением во взгляде.

Эллейн кусала губы.

— Это было непросто.

— Я знаю. Есть результат?

— Тебя интересует только результат?

Император вздохнул.

— Конечно, нет. Но он прежде всего.

Эллейн отвела глаза.

— Я узнала, кто организовал убийство твоего отца и покушение на твою жизнь. Они называют себя реформаторами.

Девушка замолчала. Несколько секунд Эдигор продолжал буравить её напряжённым взглядом, а затем взорвался:

— И это всё?!

— Что ты хочешь от меня, Эд?! — когда Элли вновь подняла на императора глаза, он увидел, что они полны слёз. — Ты вообще знаешь, как мне было страшно?! Ты представляешь, куда и к кому я влезла?! Ты понимаешь, какое напряжение я испытывала, ведь каждое моё слово было ложью! Каждое! От одной организации мне пришлось бежать, они были слишком подозрительны и чуть не прибили меня! Эд…

Элли захлебнулась собственными словами, когда Эдигор, подавшись вперёд, порывисто её обнял.

— Прости меня, милая.

— Ты дурак, ваше величество.

— Я знаю. Просто это важно для меня. Но я волновался за тебя, очень волновался. Аравейн, правда, сказал, что если с тобой что-то случится, он узнает об этом первым.

— Да. Мы вместе сделали амулет Жизни. Такой кулон со светящимся камнем. Если он погаснет, значит, я умерла. То есть, не умерла, а ушла в Тень.

Эдигор сжал лицо Эллейн в ладонях и поцеловал девушку.

— Даже не вздумай делать такую глупость.

— Какую? — она слабо улыбнулась.

— Уходить в Тень.

— У тебя теперь будет жена, Эд.

Некоторое время они молчали. Женитьба Эдигора было для обоих слишком неприятной темой для разговора. Да и не до этого сейчас — есть и более важные вещи.

— Прости, но всё, что я узнала — это то, что они называют себя реформаторами. Я пыталась выйти на их главаря, но пока не удалось. Слишком мало времени прошло.

— Кто-то держит все эти организации на поводке. Понимаешь, Элли? Кто-то всё время подстёгивает ненависть мирнарийцев к эрамирцам. У нас тоже не любят жителей Мирнарии, но не до такой степени! Это как болезнь какая-то. Она не могла возникнуть на пустом месте. Знаешь, когда произошла первая волна? Во время правления Интамара. Странно, правда? Он объединил земли Эрамира, но ухудшил отношения с Мирнарией.

Эллейн нахмурилась.

— Ты всё-таки считаешь, что у всех подпольщиков Мирнарии — единый центр? Люк говорил мне, что это практически невозможно.

— Твоё существование тоже долгое время считалось невозможным.

Она улыбнулась.

— Хороший аргумент. Мне работать по этому направлению и дальше? Я имею в виду реформаторов.

Император нашёл в себе силы посмотреть Элли прямо в глаза.

— Да.

Девушка вздохнула.

— Мне так страшно. Я никогда не думала, что такая трусиха.

— Ты не трусиха. Ты замечательная, — он, улыбаясь, погладил её по алым волосам.

Несколько минут они так и стояли — император гладил волосы Эллейн, а она наслаждалась его прикосновениями.

— Что ты будешь делать? — наконец, нарушила молчание девушка.

— С чем?

— С кем, Эд. С женой. Как ты объяснишь ей… меня? Как ты вообще… ей же девять лет!

— Дориана не глупа, — император пожал плечами. — Я объясню, когда она будет готова. А пока она просто будет учиться, как учился когда-то я.

Увидев выражение лица Эллейн, Эдигор вздохнул, а затем наклонился и прошептал, почти касаясь её губ:

— Я должен был сделать это, Элли. Ты же знаешь. У меня не было выбора.

— Я раньше считала, что выбор есть всегда, — девушка вздохнула. — А оказалось, что это…

— Это не про нас, — закончил её фразу император. — Не про нас с тобой, моя Элли.

Она знала и понимала. Но от этого Эллейн не становилось легче.

.

На следующий день Дориана стала императрицей Эрамира и женой Эдигора. Аравейн надел на её маленькую головку золотой обруч с красным камнем, а император — два кольца. Обручальное — символ супружеских уз — и большой перстень — знак императорской власти.

Эдигор знал, что надолго запомнит пальчики Дорианы, дрожавшие в его руке, и её испуганные глаза с расширившимися от страха зрачками.

Он чувствовал себя очень странно, целуя эту маленькую девочку, ровесницу своей сестры.

— Не бойся, — шепнул Эдигор Дориане, выводя её из главного храма богини Айли по алой с золотом дорожке. — Ты будешь не одна.

В тот момент, когда Ана услышала от него эти слова, она неожиданно поняла смысл брачной клятвы, которую она, сама того не осознавая, дала только что в главном храме.

— Выше голову, — сказал Эдигор негромко. — Ты теперь императрица и не можешь позволить опускать взгляд. Смотри только вперёд и выпрями спину.

Ана хотела сказать, что рядом с ним она смотрится смешно, и не важно, прямая у неё спина или нет. Но потом поняла, что Эдигор расслышит её, только если она высоко подпрыгнет, и решила просто сделать то, о чём попросил император.

На самом деле Ана ошибалась. Да, она была ещё совсем маленькой девочкой, но тем не менее уже тогда смотрелась рядом со своим мужем очень величественно.

Быть может, так на Дориану действовал Эдигор, а быть может, что-то ещё. Кто знает?

Жуткий город — девок нет, в карты никто не играет. Вчера в трактире украл серебряную ложку, так никто даже не заметил — посчитали, что её вообще не было.

«Формула любви»

В ту ночь кое-что изменилось.

Я долго не могла уснуть. Даже после разговора с Ленни лежала, просто закрыв глаза, и думала, думала, думала…

О чём? Если я отвечу, что о смысле жизни, это будет правильно. Потому что я думала именно об этом.

Всё, что происходит с нами, имеет причину, это бесспорно. И даже если принять за непреложную истину, что эта причина таится далеко в моём прошлом и означает ошибку, которую я должна исправить, всё равно — мне, как фантазёрке со стажем, а если говорить проще, мне, как демиургу, непонятно, почему я должна что-то исправлять. Точнее, кому это нужно, кроме, конечно, меня самой. Как моя ошибка связана с Эрамиром, за исключением того, что я отправила сюда душу собственного брата. Но ведь в пророчестве говорится не только о нас с Олегом.

Всё это казалось мне чрезвычайно запутанной историей. А ещё появилось стойкое ощущение, что её тоже кто-то пишет. Как я когда-то писала книгу про Эмиландил, сейчас кто-то пишет про меня. Возможно, стучит по клавишам, как стучала я, думает над следующей фразой, подбирает слова, и улыбается, представляя своих героев.

Но я же живая. Я — не просто слова, напечатанные на странице. Я живая!

Подумав так, я усмехнулась. Но ведь Милли, и Браш, и Рым… и многие-многие другие… они, как оказалось, тоже живые. И если бы я знала, что они живые…

Вздохнув, я перевернулась на спину и открыла глаза.

Передо мной было небо. Чёрное, глубокое, задумчивое. Оно было похоже на мягкую прохладную ткань, на которой неведомый художник нарисовал россыпь ярких звёздочек. Они таинственно мерцали в вышине, подмигивая мне, такие похожие — и непохожие — на те звёздочки, что очень редко загорались в ночном небе Москвы.

В тот момент на меня что-то снизошло. Наверное, это можно назвать откровением…

Каждый человек хоть раз в жизни чувствовал нечто подобное, когда долго и напряжённо о чём-то размышляешь, ищешь решение, гадаешь и нервничаешь, а потом вдруг — р-раз! — и всё вдруг становится ясно. Как будто кто-то нашептал тебе на ухо пару правильных слов.

Воспоминания накрыли меня большой волной, как прежде, когда я лежала в больнице и думала о своём умершем брате.

Давным-давно, когда я, наверное, была ещё пылинкой в вечности, меня наделили силой. Кто и за какие заслуги? Быть может, я никогда не узнаю этого. Но сейчас, глядя в спокойное небо придуманного мной мира, мне казалось, что я догадываюсь, каким может быть ответ.