– Да, Григорий, это она, только в те годы на ней располагался вот этот храм. Это был главный собор в губернии. Один из самых больших на Волге. И площадь эта называлась Церковная, а еще раньше – Никольская площадь…

– Удивительно это все… – выдохнул Гриша.

Женщина перевернула страницу, и ему открылись еще несколько фотографий людей в старинных одеждах. Софья Ильинична продолжала свой рассказ:

– Вот здесь, смотрите!.. – она указала на большое фото, на котором была целая семья. Дамы были одеты в белые кружевные платья и стояли позади мужчин, сидевших на стульях. Вид у всех был такой серьезный. В то время фотосъемка была значительным событием для людей. Старинные прически дам, бороды у мужчин… С пожелтевшего фото смотрели на Григория люди из далекого прошлого…

– Поразительно…

– Прадед был суровым человеком. Вся семья его уважала и даже боялась. Женщины в доме не говорили в присутствии мужчин, пока он не разрешит. Да что семья! Весь город уважал его очень. Он был не только удачливым и богатым купцом. Он очень много сделал для развития губернии: строил храмы, школы и больницы, выделял средства на возведение театров, сам принимал во всем непосредственное участие. Очень ревностно относился к родному краю. Изучал его историю…

– В наши дни таких людей вряд ли встретишь… – грустно сказал Гриша.

– Да он и для того времени был необычным человеком… Вот его жена – моя прабабушка Аглая Ивановна. Очень добрая и спокойная была женщина. Тоже из купеческой семьи. Очень много читала и любила вышивать. В доме есть целые картины, вышитые ею. Я вам обязательно потом покажу! У них было всего двое детей, и они сожалели об этом. Тогда это считалось очень мало. Но у Аглаи Ивановны что-то приключилось со здоровьем еще по молодости, и больше она родить не смогла…

Потом Софья Ильинична указала Грише на мужчину, который был сильно похож на Чехова.

– Это мой дед – Алексей Васильевич Курагин, он был доктором. Рядом его жена – Александра Тимофеевна, моя бабушка. Вот у них было пятеро детей. Но в С. с ними остался только мой отец. Все остальные разлетелись по городам, а с годами осели в основном в Московской области… – Софья Ильинична глубоко вздохнула и продолжила: – Это сестра деда. Старшая. Ее звали Елизавета. Красивая, правда?

– Очень. Правда, смотрит как-то уж слишком холодно, даже надменно, – ответил парень.

– Ну, она могла себе это позволить, – засмеялась Софья Ильинична, – с такой-то внешностью… Все лучшие женихи губернии сватали ее по очереди и одновременно. Но судьба ее вышла незавидная… Дед Василий Михайлович отдал ее замуж за стареющего купца в Симбирскую губернию. Она так и осталась там навсегда. Никогда не приезжала больше в С.

– За что он с ней так? – спросил Гриша.

– Непокорный характер. Она была влюблена в местного поэта. Прадед Курагин считал его бездарем. Он очень ценил искусство и разбирался в нем. Но этого парня не переносил. Считал его стихи глупыми и недостойными. Да и его самого недостойным своей Лизочки. Он пресекал все их встречи. Но Елизавета не покорилась воле отца… Отец разозлился и быстро силком выдал ее замуж. Рассказывали, что поэт и туда к ней ездил. Но поскольку она была уже венчанная, она отказалась от этих встреч сама. Лизавета пережила своего супруга на много лет. Детей у нее не было. Так и умерла одна в огромной усадьбе.

Гриша слушал и не отрывал взгляда от горделивой красавицы.

– А вот и мой отец – Илья Алексеевич!.. – показала женщина на красивого высокого мужчину 20 лет. У него были большие и выразительные глаза, как у самой Софьи Ильиничны.

– Ой, я знаю, он был оперным певцом в нашем театре оперы и балета, – блеснул знаниями Григорий.

– Он был выдающимся тенором того времени. Его знала вся страна. У меня сохранилась всего одна пластинка с его голосом. Он даже работал на одной сцене с Ш., когда тот жил в Казани. А театр отца приезжал туда на гастроли. Эту память о великом человеке он пронес через всю свою жизнь. Даже жалел, что у него не бас… – улыбалась Софья Ильинична. – Смешной был отец. Красивей его голоса я за всю жизнь не слышала. Вообще, был очень восторженным человеком, влюбленным в музыку. Целыми днями мог репетировать. Даже не ел. Шутить любил очень над всеми… Я помню его смех до сих пор…

На глазах Софьи Ильиничны заблестели слезы.

– Вы можете включить его пластинку? – спросил Гриша.

– Я слишком берегу ее… Боюсь, что с ней что-нибудь случится.

– Ее можно перевести в цифровой формат, Софья Ильинична! Тогда его голос не пропадет вместе с пластинкой.

– А это возможно? – удивилась женщина.

– Конечно. У меня есть друг – компьютерщик. Он любит такие вещи, редкие… Если вы позволите!..

Софья Ильинична смотрела на Гришу, словно он говорил о чем-то потустороннем. В то же время в ее глазах появилось искреннее доверие к нему.

Гриша заметил это, и в душе его что-то переворачивалось… Это не жалость была, а чувство какой-то детской восторженности. Чем больше он узнавал эту женщину, тем больше привязывался к ней и тем сильнее хотелось помочь ей спасти дом.

Софья Ильинична продолжила листать семейный альбом.

– Это мои родители вместе. Отец женился, когда ему исполнилось 26 лет. Мама была дочерью знаменитого инженера Берегова и страстной поклонницей таланта отца. Они и познакомились в театре.

– О, инженер Берегов… Это тот самый Берегов, имени которого есть музей на Старосадовой? – Гриша наморщил лоб. – Он же проектировал и строил военный завод?

– Да. Это тоже мой знаменитый дед, только по линии матери. Этот завод сделал его героем СССР, но уже после войны. Он же возглавил круглосуточное изготовление оборонных заказов в 1941 году. Знаете, Гриша, на этой же улице есть памятник детям, которые всю войну трудились на заводах, чтобы обеспечить фронт.

– Знаю…

– Так вот, дед до самой смерти вспоминал этих своих молодых подчиненных, с которыми трудились даже по ночам, – она вздохнула, и морщинки на лице как-то углубились. – Война никого не жалела…

– Софья Ильинична, да у вас действительно что ни предок, то гордость губернии… – пораженный Гриша смотрел на нее, словно не мог поверить всему, что услышал.

– Ах, Гриша, не преувеличивайте! Гордость… Сейчас губерния гордится не этим… Впрочем, вы вот же знаете, что был такой инженер в области. Может, это и есть наследие? То, для чего жили и работали мои предки?..

– Софья Ильинична, а дед по отцу – Курагин Алексей Васильевич?.. Вы сказали, он доктор?

– Да про него как раз нечего особо рассказывать. Он был врачом, хирургом в больнице, здесь же, в старой части С. Здания давно уже нет. В военное время он с работы не выходил. Мы его почти не видели. Приходил всегда уставший страшно и садился за рояль. Он тоже очень любил музыку. Знал на память массу произведений Чайковского, Баха, Бетховена. Самым любимым была «Лунная соната». Он ее часто играл. Когда умер отец, он переживал страшно. Замкнулся в себе и только и делал, что играл «Лунную сонату». Она потом у нас с сестрой на всю жизнь слилась в одно воспоминание о смерти папы. Бабушка пыталась вернуть его к нормальной жизни. Сильная была женщина. Работала в этой же больнице медсестрой. Но даже она не смогла тогда утешить его. Умерли они друг за другом в 1959-м. Именно в деда пошла моя родная сестра – Полина. В деда и в отца. Она с детства любила музыку. Фортепиано стало ее призванием. Маленькой я, конечно, и подумать не могла, что моя младшенькая сестричка станет знаменитой пианисткой. Такая смешливая егоза была. Но единственное время, когда она становилась серьезной, – время уроков за инструментом.

Софья Ильинична вздохнула и посмотрела на Григория внимательно.

– Пойдемте лучше, Гриша, дом смотреть! Он больше меня помнит… На первом этаже есть портреты всей семьи. Я почти не хожу туда…

И она направилась из комнаты в коридор, взяв с собой ту же свечу, с которой встретила Гришу прошлым вечером. Он поспешил за ней.

Григорий был в гостях у Софьи Ильиничны уже в третий раз, но все время их что-то отвлекало. А ему так давно хотелось увидеть весь этот дом изнутри. Детское нетерпение заиграло теперь внутри него.