— Хоттабыч! — В очередной раз тряхнул меня командир, возвращая в сознание. Слава Богу, что не отвесил очередную затрещину! Рука у него тяжелая — щеки после пощечин горели огнем. — Держись, старичок — «норматив» можно определить только тому, кто находиться в полном сознании! Потеряешь его, а вместе с ним можешь потерять и саму жизнь! Эти твари, что находятся в подчинении у Пожирателя Душ, махом сожрут всю твою Прану с превеликим удовольствием! И даже не подавятся! И спасибо не скажут!

— Хрена им! — Ухмыльнулся я, скручивая из дрожащих пальцев кукиш. Я едва-едва удерживался «на краю пропасти», и пытался «шутить», чтобы хоть как-то удержаться «на плаву». — Моя Прана или поперек глотки им встанет, или изойдут от нее, падлы, кровавым поносом! Я их, сука, и на том свете достану!

— Давай-давай, Хоттабыч, разговаривай со мной! — подбадривал меня командир. — Продержись еще немного… еще чуть-чуть…

— Последний… бой… — прохрипел я, едва слышно — он трудный… самый [4] …

[4] Отрывок из песни Михаила Ножкина «Последний бой», написанной в 1968-ом году для киноэпопеи «Освобождение».

— Что ты сказал? — Наклонился к самому моему лицу командир, не разобравший последних слов.

Конечно, этой песни оснаб не знал, либо не помнил, хоть мы и пережили общее с ним слияние памяти. Надо ему… потом… как-нибудь напеть… Но эти слова неожиданно придали мне сил…

И когда входная дверь кабинета Пожирателя Душ распахнулась я, отпихнув слабыми руками оснаба, самостоятельно поднялся на подрагивающие ноги и сделал первый шаг:

— Последний раз сойдемся завтра в рукопашной,

Последний раз России сможем послужить.

А за нее и помереть совсем не страшно,

Хоть каждый все-таки надеется дожить!

А из открытых дверей кабинета вдруг неожиданно выметнулся крепкий узкоглазый мужик, лет шестидесяти в ладно скроенном солидном костюме и в галстуке, сжимающий в правой руке короткий трехгранный «кинжал». Он резко оттолкнул в сторону «застрявшего» в дверном проеме ротмистра и стремительно, я даже глазом моргнуть не успел, подлетел ко мне. Последнее, что я увидел, пока тьма не поглотила меня, как он, взмахнув кинжалом, отработанным до идеала движением вогнал мне его в грудь… прямо в сердце… по самую рукоятку…

Лишь песня продолжала жить в моем гаснувшем сознании:

Еще немного, еще чуть-чуть,

Последний бой — он трудный самый.

А я в Россию, домой хочу,

Я так давно не видел маму!

1943-ий год.

Вековечный Рейх.

Берлин. Рейхстаг.

Минул уже пятый час ожидания, а Гиммлер так до сих пор и не соблаговолил принять Роберта Хартмана, как и не принял никого из чиновничьей и военной братии, собравшихся в большой приемной рейхсфюрера. А ведь чины и звания иных ожидающих были совсем уж из заоблачных высот Вековечного Рейха, и Роберт понял, что сидеть ему под дверью кабинета одного из наиболее влиятельных руководителей Германии до «скончания веков». Нет, ну не прыгнуть же ему через голову вон того эсэсовского группенфюрера, хоть он и заявился на прием куда как позже самого Хартмана? То-то и оно! А ниже генерала в этой приемной, кроме самого Роберта, и нету никого. Так что продавливать ему задницей это мягкое и удобное кожаное кресло еще долгохонько придется.

Но Хартман был совсем не в обиде на эту маленькую неприятность. Кто-то из его сослуживцев сейчас наверняка морозит себе сопли где-нибудь в горах под русскими Магическими Конструктами и обычными пулями, страдая от низкого давления и нехватки кислорода, или зарабатывает ранний простатит, лежа на студеных жестких и напрочь оледеневших скалах. И еще не факт, что этот кто-то сумеет выжить, и вернуться домой здоровым и невредимым! А здесь, в приемной первого после Фюрера Мага германского Рейха, спокойно и безмятежно, тихо — не бухают взрывы и не свистят пули, да и пахнет хорошо, а не кровищей, гноем и дерьмом! К тому же задница, прикрытая удобным мягким креслом, находилась в приятном тепле, и никакой подлый простатит здесь Хартману не грозил!

Как весьма опытный боец, успевший побывать в весьма сложных ситуациях и выжить, Роберт умел ценить подобные минуты тишины и покоя. Да он бы здесь, под дверью рейхсфюрера СС, и месяц легко бы в этом кресле просидел! Только бы кормили, поили, да изредка отпускали справить нужду. А так — вообще никаких проблем, в отличии от окружающих штурмбаннфюрера нервных имперских шишек. Самое главное на текущий момент — позорно не заснуть в этом приятном и расслабляющем месте. Роберт уже пару раз поймал себя на том, что его глаза, помимо воли, закрываются на гораздо больший промежуток, чем это положено для того, чтобы моргнуть.

Он поерзал в кресле, чтобы немного прогнать сонливость, но у него это не особо получилось. Пришлось идти в ватерклозет и основательно прополоскать лицо холодной водой. Сон отступил, и Хартман, попутно выкурив сигаретку, вернулся обратно в приемную. Пока он ходил, часть высокопоставленных просителей — «золотых фазанов [1]» куда-то испарилось. Видимо решили, что дождаться аудиенции могущественного рейхсфюрера СС им сегодня точно «не светит».

[1] «Золотой фазан»:

1. Золотой партийный знак НСДАП — знак отличия старейших членов нацистской партии.

2. Прозвище высокопоставленных административных (не военных) чиновников Рейха, форма которых имела золотисто-коричневый цвет.

Роберт плюхнулся в то же самое кресло, в котором сидел до этого. Огляделся. Да, посетителей в «зале ожидания» в этот поздний час осталось совсем немного, вернее — всего лишь один. Кроме самого штурмбаннфюрера стойко продолжал шлифовать и без того блестящую кожу кресла поджарый обергруппенфюрер СС [2], возрастом, как бы не младше самого Хартмана.

[2] Обергруппенфюрер СС — (нем. Obergruppenführer) — звание в CC, соответствовавшее званию генерала рода войск в немецкой армии (вермахте).

Роберт искоса, чтобы не привлекать лишнего внимания, вгляделся в изрытое оспой худощавое лицо эсэсовского генерала. Выглядел тот довольно брутально, а небольшой шрам, тянущийся от носа к щеке обергруппенфюрера, придавал его лицу дополнительной мужественности. До этого Харман никогда не встречался с этим, судя по высокому званию, видным деятелем СС. Он начал прикидывать в памяти, кем бы он мог оказаться, поскольку генералов в их, довольно замкнутом и почти кастовом «ведомстве СС» не так уж и много. После всех прикидок выходило, что этот, в общем-то еще довольно молодой обергруппенфюрер, не может быть никем иным, как начальником Главного управления имперской безопасности РСХА [3] — Эрнстом Кальтенбруннером, сменившим на этом ответственном посту в январе сорок третьего года самого рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера.

[3] Главное управление имперской безопасности (нем. Reichssicherheitshauptamt, сокр. RSHA, РСХА) — руководящий орган политической разведки и полиции безопасности нацистской Германии, входил в состав СС.

А до самого Гиммлера пост начальника РСХА занимал Рейнхард Гейдрих, убитый во время покушения в Праге чешскими диверсантами, и чье прославленное имя носила горнопехотная дивизия СС «Норд», в коей и приходилось нести тяжкую, но честную службу на благо Вековечного Рейха самому Роберту. Определившись со своим «конкурентом», который тоже продолжал стойко ждать «милостивого внимания» одного из высших руководителей Германии, Роберт продолжил свои размышления.

«По-видимому, — подумал он, — Кальтенбруннер тоже прибыл в рейхсканцелярию непосредственно по приказу Великого Жреца, как и сам Роберт, а не по собственной инициативе, как остальные разбежавшиеся чиновники».

В приемной воцарилась умиротворяющая тишина, изредка прерываемая стуком печатной машинки, используемой секретарем время от времени. Хартман немного прикрыл глаза, но не до конца, чтобы в очередной раз не соскользнуть в сон, а память вновь унесла его в тот злополучный день…