— Я готов! — Ну, вот и до меня очередь дошла. — Хоть к дьяволу в пекло, товарищ Сталин!
— Абакан, конечно, не дьявольское пекло… — Сталин попытался затянуться, но трубка уже прогорела и погасла. — Однако, меня мучают определенные сомнения…
— Товарищ Сталин! — вмешался Берия. — Вы действительно хотите отправить потенциально мощного Силовика сначала в Абакан, а после, если все получится — в Рейх?
— Да, это опасно, — немного подумав, медленно произнес Иосиф Виссарионович. — Это чистой воды авантюра… Но, если честно, мне нравится предложение товарища оснаба своей дерзостью! И товарищу Хоттабычу я полностью доверяю: он не предаст и выдержит любые лишения, несмотря на возраст. И если у нас появилась хотя бы гипотетическая возможность раскачать Рейх изнутри… Тогда надо ей непременно воспользоваться! Не так ли, товарищи?
«Ай, молодца, товарищ Сталин! — воскликнул я мысленно. — Не забыл еще о своем опасном и насквозь авантюрном прошлом!»
— Простите, товарищ Сталин, но я не согласен с таким методом… раскачивания! — Так и не сменил свою точку зрения Лаврентий Павлович, невзирая на заявленную точку зрения Вождя. — Очень опасно! Очень непредсказуемо! И мы можем потерять одного очень ценного и одного потенциально…
— Понимаю тебя, Лаврентий, — неожиданно перешел на «ты» Вождь, оказывая Берии высшую степень своего доверия. — Риск велик, но и отдача от этого мероприятия может с лихвой перекрыть все наши ожидания.
— Спасибо за доверие, товарищ Сталин! — произнес командир.
— Ты тоже подожди благодарить, Петр Петрович. — Сталин выбил трубку и отложил её в сторону. — Для начала просвети товарища Хоттабыча начет Абакана. Если и после этого он не откажется…
— Я не откажусь, товарищ Сталин! — Я даже со своего места привстал, чтобы мой ответ прозвучал весомее. Ну, по крайней мере, мне так казалось.
— Гасан Хоттабович, я пойму, если вы решите по-другому, — заявил Вождь. — Мне доводилось в свое время сиживать в Абакане. Но тогда я был молод, горяч… И меня буквально сжигал пожар революционной борьбы. Даже не знаю, как бы я сегодня перенес тот срок… А, уж, в ваши-то годы…
— Я постараюсь выжить, Иосиф Виссарионович!
— В общем так, — подытожил Сталин. — Петр Петрович, у тебя ровно трое суток для подробной разработки операции и подготовки товарища Хоттабыча к намеченной миссии. Извини, больше времени тебе не дам — каждая минута на счету!
— Постараюсь справиться быстрее, Иосиф Виссарионович, — поспешно произнес оснаб, пока Вождь не передумал.
— Тогда идите и работайте, товарищи! Время дорого!
Следующие дни превратились для нас с оснабом в какой-то суетливый кошмар. Мы вечно куда-то бежали, спешили, но всегда не успевали. За меня плотно взялись наши старые знакомцы-Мозголомы — Мордовцев с Капитоновым, на предмет установления в моем мозгу всяких там хитро-вымудренных блоков и запоров. Так что, если какой особо продвинутый вражеский Мозголом вздумает у меня в башке покопаться, там, где нельзя, выжжет у меня нахрен эти ячейки памяти. Жалко, конечно, но терпимо — я и так от склероза уж столько позабывал, что и не упомнить!
Попутно эти же «братья-акробаты» освежили мне знание немецкого языка, который я довольно успешно пользовал еще на фронте своего мира. Частенько приходилось диверсионные вылазки устраивать, да и языков допрашивать. И ведь, черт возьми, у них все прекрасно получилось. Я, как будто и не переставал им пользоваться!
Однако от всех этих манипуляций непомерно болела голова, да так сильно, что хоть волком вой! Мозголомы извинялись, разводили руками, но ничего поделать с этим не могли. Обезболивающие порошки и таблетки, которыми они меня усиленно пичкали, если и помогали, то самую малость. Профессор Виноградов, а поместили меня опять в ту же самую Кремлевскую лечебницу, тоже подчас разводил руками не в силах помочь справиться с болью. Приходилось терпеть, скрипя зубами, и тихо материться, дожидаясь окончания очередной процедуры. После которой за меня брался Владимир Никитич и вот тут уже дела с головной болью шли куда лучше.
Первым делом, когда я вновь вернулся на попечение профессора Виноградова, Владимир Никитич провел полную диагностику моего организма — наличие новых зубов, которыми я обзавелся, не успев покинуть «лечебницу», его просто шокировало. Он немного успокоился, когда я объяснил, что такой стремительный рост зубов не заслуга моего, якобы молодеющего организма, а результат Магического вмешательства Силовика с редким и уникальным Даром Тератоморфа. Профессор, так же, как и остальные, никогда не встречавшийся с носителем такого уникального Дара, пришел в крайнюю степень возбуждения, порываясь, вот прям немедля, побежать и непременно с ним познакомиться. Ибо, по его мнению, действие в тесной связке Медика и Тератоморфа могло подтолкнуть Советскую науку на доселе недосягаемую высоту.
Едва нам с командиром удалось его «удержать». Только для этого пришлось объяснить Виноградову (допуск к секретной информации он имел соответствующий), кем на самом деле является уникальный Силовик. Узнав, что владеет уникальным Даром немецкий диверсант, Владимир Никитич весьма закручинился. Ведь он уже и «губу раскатал», в надежде заиметь столь ценного специалиста по работе с «живыми тканями».
— Эх, какие надежды… Какие перспективы! — ворчал профессор. — Это же можно было у инвалидов руки-ноги восстанавливать, а то и… Эх…
Что же подразумевалось под этим «а то и», мы с командиром так и не узнали. Но Владимир Никитич все-таки сумел успокоиться. И наше плодотворное «сотрудничество» продолжилось — Мозголомы «раскалывали» мою головешку «на части», Владимир Никитич «собирал» её обратно, попутно избавляя от жутчайшей головой боли.
Но вот, наконец, Мозголомы выполнившие «на отлично» свою, не самую приятную для меня работу, «откланялись», извинившись за принесенные неприятные ощущения. Ну, так я и не в обиде, понимаю, что работу они сделали нужную и необходимую. Зато теперь ни одна вражеская Мозголомная тварь не сумеет считать секретную информацию непосредственно из моего мозга. Поскольку свободным временем мы с оснабом не обладали, я пообещал ребятам «с металлическими мозгами на петлицах», что обязательно проставлюсь, как только, так сразу, и радушно с ними распрощался. А после за меня взялся оснаб… Со всем прилежанием и почтением к моим столетним сединам. То есть спуску старику не разу не давал!
Перво-наперво, о чем он взялся меня просвещать — это «особняк» [1] для провинившихся перед советским государством Силовиков, «Осененных» преступников всех мастей и вражеских Магов-диверсантов, которых не поставили к стенке по какой-либо из причин — тюрьма Абакан, о которой ходило множество жутких слухов и легенд. И не только в Советском Союзе, но и за рубежом.
[1] Особняк (тюремный жаргон) — исправительно-трудовая колония (тюрьма) особого режима. В колониях особого режима содержатся осуждённые мужчины при особо опасном рецидиве преступления; осуждённые к пожизненному лишению свободы, а также осуждённые, которым смертная казнь в порядке помилования заменена лишением свободы на определённый срок или пожизненным лишением свободы. В Абакане содержались только осужденные, владеющие Силой.
Поселения близ устья реки Абакан были известны с древних времен, едва ли не с эпохи бронзы. Местные аборигены почтительно именовали эту возвышенность «Ах-Тигей» — «Белая макушка», оттого, что на данном месте стояли многочисленные берестяные юрты шаманов-кочевников, ежегодно собирающихся на совместные камлания. В 1675-ом году, еще до эпохи «Повторного обретения Силы», на Сосновом острове, в устье реки Абакан, при впадении его в Енисей, была заложена первая русская крепость в Хакассии — острог Абаканский. Это было первое крупное военно-инженерное сооружение на территории будущего города-тюрьмы для «Осененных», зафиксированное в исторических документах. Абаканский острог со дня его основания стал административным центром на землях, населённых «инородцами». Изначально в остроге разместилась Абаканская управительная контора — учреждение управления хакасами, жившими в Минусинской котловине [*].