Я не оставлял попыток вывернуться из змеиных тисков, но они ни к чему не приводили — проклятая гадина сжимала свои объятия все сильнее и сильнее. Уже и ребра трещать начали! У оснаба тоже ничего не получалось, а его лицо уже превратилось в сплошную кровавую маску.

— Ты кто такой, сука! — заорал я, умудрившись перехватить маленький глоток воздуха.

— Опаньки! — Монструозный Жорик на мгновение отвел глаза от командира и впился в меня своим «горящим» взглядом. — А у тебя, старичок, выходит еще и Менталка в букете? Занятно… — Он удивленно качнул уродливой головой. — Ну, ты пока отдохни, доходяга — тягаться со мной тебе еще рановато!

Откуда-то из-под моего кресла в воздух взмыла змеиная голова, подобная той, что планомерно хреначила оснаба по кумполу, ни на секунду не прекращая своего «увлекательного» занятия. Треугольная чешуйчатая башка зависла напротив моего лица и, сверкнув таким же, как и у Жорика, багровым взглядом своих «стеклянных» глаз с вертикальным зрачком, распахнула пасть и злобно зашипела. Змеиная слюна, смешавшаяся с ядом, капающим с дюймового размера клыков, брызнула мне в лицо. Кожу мгновенно начало болезненно жечь и разъедать. Если выживу, точно буду совсем уж писанным красавцем, если Владимир Никитич не поможет. Только сначала нужно элементарно выжить.

Но додумать эту «воодушевляющую» мысль мне не удалось: гадина захлопнула свою клыкастую пасть, слегка отпрянула от моего лица, а затем резко бросилась в атаку, целя своей бронированной мордой прямо мне в лобешник. Попытки отклониться и избежать удара, провалились — змей был куда стремительнее, чем неповоротливый артритный старикан. Удар тяжелой треугольной «кувалды» вышиб искры из моих глаз, и погрузил в «блаженную» темноту, наконец-то избавившую меня от боли.

— Ну, что, — отвернувшись от обмякшей фигуры старика, произнес Жорик, — продолжим продуктивный разговор?

— Иди нах… — выдохнул Петров между ударами гада.

Змея, так и не сумевшая продолбить черепушку оснаба, остановилась. Зависнув перед его окровавленным лицом, на котором сейчас выделялись только стремительно «выцветающие» глаза Петрова, гадина распахнула пасть и зашипела, плеснув брызгами яда. Кровь на лице оснаба запузырилась и подернулась легким дымком, словно в лицо командира плеснули кислотой. Но он даже не дернулся, хотя ему не сладко приходилось. Тварь, не закрывая чудовищной пасти, метнулась вперед, явно намереваясь впиться клыками в лицо Мозголома…

К огромному удивлению Жорика, её клыкастая голова отлетела прочь, начисто отделенная от остального тела стальным сверкающим лезвием, в которое превратилась до локтевого сгиба правая рука оснаба. Этот фокус он «подметил» в одном из «эпизодов» памяти Хоттабыча, где старик смотрел какой-то явно заграничный фантастический фильм. В этом зрелищном придуманном мире действовал футуристический робот-убийца из «жидкого металла», легко меняющий свою форму и агрегатное состояние от твердого до пластичного. И на тебе — «фокус» пригодился!

— Оцените, «коллега», — усмехнулся Петр Петрович, стряхивая с лезвия нашинкованные ошметки змея и салютуя противнику рукой-мечом, — нестандартную и качественную работу! — Он попытался стереть густую кровь второй рукой, до сих пор пребывающей в своем исходном виде, но только еще сильнее размазал красную жижу по своему лицу. — А чего это я теряюсь? — Оснаб прищелкнул пальцами и кровь попросту исчезла, словно её никогда и не было. Жутковатая рана на голове, где сквозь содранные змеем лоскуты кожи можно было разглядеть белые кости черепа, тоже затянулась в мгновение ока. Оснаб тут же пригладил растрепанные волосы вспотевшей ладонью. — Так-то оно получше будет!

Косорылый «питекантроп» некоторое время бессловесно пучил маленькие запавшие глазки на освободившегося из-под опеки змея оснаба, и судорожно хватал воздух клыкастой пастью. Видимо, неожиданный финт Петрова вышиб его из равновесия.

— Весьма внушает… коллега… — Наконец хрипло проклокотал он, брызжа слюной.

Оснаб едва успел перехватить периферийным зрением, как в уродливой волосато-когтистой лапе противника соткался из воздуха огромный, едва ли не в половину его роста, грубый каменный молот, переливающийся многочисленными угловатыми рунами и символами. И этим первобытнообщинным орудием труда мерзкий уродец постарался достать оснаба.

Но не тут-то было: тело Петрова полностью преобразилось, и начало отливать металлическим блеском. И Молот, ударивший оснаба со всей дури в грудь, лишь пробил в ней дыру, расплескав «жидкий металл», из которого теперь полностью состоял Петров, маленькими шариками ртути по сторонам.

— Вы устарели, как класс, мой «друг»! — Заявил Петр Петрович своему гоблинообразному оппоненту, заблокировав его молот в своей мгновенно затянувшейся «дыре». — И вы мне противны не только внешне, но и вообще… — Выбитые ударом молота «шарики ртути» стремительно стекались к оснабу и мгновенно поглощались его сверкающим телом.

Резко перехватив Жорика за когтистую лапу, продолжающую удерживать ручку молота, Петров отточенным движением своего «меча» срубил руку уродца у самого плеча. Питекантроп взвыл, зажимая уцелевшей лапой обрубок, брызжущий струйками крови. Столовая, в которой они до сих пор находились, «потекла» и начала стремительно вращаться против часовой стрелки, закручиваясь в спираль. Реальность трещала и рвалась, словно старые обои. Вскоре не осталось ничего, кроме темной воронки смерча, бушевавшего вокруг оснаба, оставшегося в полном одиночестве — Жорик тоже исчез из поля видимости. Но вскоре рассыпалась и воронка, погрузив окружающий мир в полнейший и непроницаемый мрак.

— О-хо-хо! — вздохнул Петр Петрович, вновь прищелкивая пальцами.

В кромешной темноте появилось освещенное местечко: изящный круглый столик под лампой с зеленым абажуром. Два венских стула, на одном из которых и обнаружился Петров. На столе — открытая бутылка «Шустовского» коньяка и два стакана.

— Ротмистр Вревский, кончайте уже паясничать и выходите «из сумрака»! — Его «глас в пустыне» остался безответным. — Вы думаете, что опытный учитель не сможет распознать выкрутасы своего нерадивого ученика? Вы не настолько изменили своё мастерство за пробежавшие годы! Да, научились паре новых фокусов, явно доставшихся вам «с чужого плеча»! Выходите, не заставляйте меня считать вас человеком, кроме всего остального, еще и абсолютно лишенного всяческой чести…

После этих уничижительных слов Жорик мгновенно «проявился» возле свободного стула, только выглядел он абсолютно по-другому, нежели на квартире Шильдкнехта. От блондина, не осталось и следа! Перед оснабом стоял откровенный брюнет, с уточенными, но мужественными чертами лица. Подтянутый франтоватый офицер с однопросветными золотыми погонами ротмистра императорской армии. Гладко выбритые щеки отливали синевой, щеголеватые усики топорщились, открывая крепкие белоснежные зубы. На выпяченной «колесом» груди позванивали боевые награды — многочисленные кресты и медали.

— Честь имею, господин оснаб! — Нарочито выделив словосочетание «честь имею», прищелкнул каблуками зеркально начищенных хромовых сапог ротмистр Вревский.

— Ну… насчет вашей чести у меня есть откровенные сомнения, ротмистр, — нарочито грубовато заявил Петр Петрович. — Даже не знаю, сумеете ли вы их развеять… Присаживайтесь, ваше высокоблагородие! — Указал на свободный стул Петров. — Думаю, нам есть, что обсудить. Не так ли, Сергей Станиставович?

— Согласен, ваше сиятельство, — ответил ротмистр, занимая свободный стул.

— Предлагаю для начала выпить, — произнес Петров, поднимая со стола бутылку «Шустовского», — за встречу. Как в старые добрые…

— Наливайте, князь, — кивнул ротмистр Вревский, откидываясь на изящную спинку кресла и оглядываясь по сторонам. — Немного мрачновато у вас тут, Александр Дмитриевич, — произнес он, пристально вглядываясь в окружающий сумрак и явно ожидая со стороны оснаба какого-нибудь подвоха.

— Так это у вас, Сергей Станиславович, всегда мрачновато, шаблонно и совершенно картонные декорации, — возразил оснаб наполняя стаканы коньяком. — Грубо, мой мальчик, очень грубо! Субъект обработки не должен догадываться до самого последнего момента, что его затянули в общее Ментальное пространство. А в идеале — вообще не должен догадаться! Вот это — настоящий профессионализм! Истинная филигранность Менталиста-Психокинетика! А что у вас? — продолжал распекать бывшего ученика Петров, словно до сих пор еще пребывал в должности его строгого преподавателя. — Семейка Шильдкнехтов — оказалась статична и потеряла цвет. Не можете удерживать реальность картинки — выбирайте менее насыщенные живыми субъектами и деталями места! Бог — он в мелочах, да и дьявол кроется в деталях!