— Мой брат погиб, — ответил ему Леден, опуская руку. — Но я подле Елицы вовсе не поэтому, ты прав.

— Мешаю тебе? — прищурился Радим.

Княжич повёл плечом и пошёл вслед за ним, как тот повернул обратно к избе. И Елицу не забыл за руку прихватить, чтобы за собой повести — и всем показать, кому она принадлежит.

— У меня нет никаких обид на тебя, Радим, — спокойно продолжил Леден. — Но правда в том, что я хочу в жёны Елицу взять. А она хочет стать моей женой.

Остромир крякнул громко, рассерженно, как услышал его слова. Жена его, что стояла за спиной заметно дёрнула его за рубаху и шикнула тихо. Закипала ссора: Елица чувствовала тугое напряжение, что зарождалось между мужами. Но они пока держались, и хотелось верить, что сумеют и дальше.

Все прошли в избу — подальше от любопытных соседских глаз, которые так и впивались взглядами с каждого ближнего двора. Жестом предложил Остромир сесть за стол. Кмети все за него не поместились — а потому расселись по лавкам вдоль стены. Сияна, кажется, и захлопотала уже, чтобы на стол накрывать, да муж рукой взмахнул, останавливая её. Надо бы разобраться.

— Стало быть, ты, Леден требуешь, чтобы Радим отпустил Елицу? Жену, которую Боги для него одобрили? И связь их порушить, которая на капище нашем была скреплена?

— Всё верно, до единого слова, — согласился тот.

— Не серчай, Осмыль, — вступила Елица в разговор. — И ты, Радим, тоже. Пять лет прошло. Думала, любить буду всю жизнь того, кому женой стала под взором Богов. Но и не дадут они мне солгать: ничего от тех чувств не осталось. Может, не время тогда было... И не считаю я себя в праве заставлять Радима жить с той, кто его любить уже не будет. Той, которая будет о другом печаль в сердце нести. Разве будет ему от того радость? Разве будет мир и счастье в таком доме?

Она замолчала, не зная, что ещё сказать может. Радим всё это время взора с неё не сводил, и блуждала по его лицу гримаса то ли сожаления, то ли гадливости какой. Но не виделось в его взоре тепла: и тут самому бы признать, что схлынуло из души всё, что связывало их. Пусть не помнил он толком, как жил эти пять лет, а всё равно не выкинешь из памяти следов минувшего.

— Не будет счастья, верно, — вздохнул Остромир и усмехнулся горько. А после взор на Ледена перевёл. — Ты поменялся, гляжу, княжич. А я ведь и в тот день, как вы сюда приехали, многое увидал между вами, во что верить не хотел. А вона как всё обернулось.

— Я счастлив, что всё обернулось именно так, Остромир, — спокойно улыбнулся Леден. — И прошу не пытаться помешать мне только из одной обиды. Дело это пустое.

Староста хмыкнул громко, так, что даже кмети на своих местах подобрались настороженно: кто знает, чего от него ждать?

— Ты-то чего скажешь, Радим? — он взглянул на сына.

Тот понурил и без того ссутуленные плечи.

— Я не могу её силой удержать, — почти прохрипел. — Наверное, не имею права — Боги не простят. Пусть идёт, счастье своё обретает рядом с тем, кого душа её просит. А я переживу как-то.

Елица протянула руку через стол и сжала пальцами его ладонь — да он отдёрнул. Встал порывисто и вышел прочь из избы — все только взглядами его проводили растерянными. И тяжко на душе стало от того, что столько невзгод причинила Елица мужу, столько печали поселила в сердце. Но верила она, что Радим и правда свыкнется и забудет всё со временем.

Тут уж и справил обедню хорошую Осмыль для гостей, когда понятно стало, что вражды между мужами, которые с Елицей оказались связаны, да по-разному, не случится. Хоть и становилось его лицо мрачным время от времени, словно он к мысли той неприятной всё возвращался, что сын его, едва отыскавшись, обретши жизнь потерянную, что-то в ней не удержал.

Долго тянуть с обрядом не стали. Позвали наутро волхва того, который соединял судьбы молодых на капище пять лет назад. Тот губами покривил, конечно, поворчал, что негоже связь, данную Богами, рвать. Но принесли требы щедрые остёрцы на капище — Перуну, а там и Богиням, под чьей дланью и брал Радим в свой род Елицу, княжескую дочь — и волхв успокоился.

Признаться, тревожилась Елица накануне, что лихо какое случится с Радимом: ведь тот, как из избы выскочил в пылу разговора, так до утра самого и не появлялся. Рассказала после Сияна, что пришёл на рассвете только, кажется, во хмелю слегка. Да и завалился на лавку свою — так и проспал до того мига, как пришлось на капище идти. А сейчас стоял, всё ещё смурной, но не сопротивлялся больше ничему.

Хоть и нужно было Елице рядом с ним находиться, пока обращался к Богам волхв с просьбой не гневиться на то, что нарушают благословение их два сердца неразумных, а чувствовала спиной взгляд Ледена. Словно не с мужем сейчас расходилась в стороны, а другого обретала в этот самый миг. И хотелось обернуться, посмотреть в глаза его хотя бы коротко, но она стояла смиренно, ожидая, как завершится обряд и разрубит на требном столе волхв два кольца — те, что носили на гривнах своих она и Радим.

Она вздрогнула мелко, как лязг топора о камень, а за ним и другой — звонкий, оглушительный — возвестил о том, что ныне свободна она от тех уз, которые тяготили её с того мига, как узнала, что муж жив. Вздохнули, кажется, все, кто собрался в святилище, дабы стать видоками случившемуся.

Зашевелился люд, начал расходиться помалу, ворча, конечно, что вышло так: ведь нечасто приходится обряды свадебные вспять поворачивать. Радим тоже ушёл, не взглянул больше на Елицу ни разу. Она посмотрела ему вослед, наверное, так, как смотрела, когда уходил он вместе с воями из своей веси, не зная, доведётся ли увидеть его ещё раз. Но если тогда она надеялась и ждала встречи, то сейчас думала о том, что ещё долгое время им лучше не видеться.

— Ну, что? — тихий голос Ледена позади не напугал, но заставил встрепенуться. — Домой поедем?

Она кивнула, поворачиваясь к нему. И руку в его ладонь вложила.

Задерживаться в Радоге не стали более: на другой день после обряда поблагодарили хозяев за понимание, за гостеприимство тёплое, какая бы нужда ни привела нынче Елицу к ним — и собрались отбывать. Остромир даже провожать их пришёл, обнял Елицу напоследок с пожеланием наконец счастье своё заслуженное обресть.

И покатилась вновь дорога обратная, разворачиваясь под копытами лошадей бесконечной серой лентой. И всё бы ничего, да Елица всё маялась то и дело скверной слабостью. Не всегда, но больше по утрам, как приходилось в путь дальше двигаться. То голову кружило порой — с седла бы не свалиться — то мутило от вида одного еды, и приходилось заставлять себя есть. Мира тревожилась, всё спрашивала, как княжна себя чувствует, а та и не знала, что ей ответить. И боялась предположить, что же творится с ней на самом деле — боялась ошибиться.

Уж недалеко осталось до Велеборска — всего пара дней пути. Незаметно время прошло и тем незаметнее, как наполняли голову мысли разные и, наконец, всё больше светлые. Остановились нынче на ночлег в Беличе. Прибыли уж поздно, даже старосту Годана тревожить не стали по такому часу — к избам направились. И можно было бы остановиться раньше, развернуть стан на ночь, а Леден приказал лошадей подогнать, чтобы добраться до селения, ведь недалеко уже: Елице, которая нынче в седле всё как былинка качалась, отдых нужен.

— Измотали тебя дороги, — сказал он напоследок, как надо было уходить уж спать. — Ничего, скоро отдохнём хоть малость.

Поцеловал её коротко и нежно в губы, так, что захотелось немедленно забиться вместе с ним в угол какой — подальше ото всех — и соединиться, хоть торопливо, рывками нетерпеливыми, цепляясь за одежду его и чувствуя, как сминает он пальцами бёдра её, держа на весу. Да сил, кажется, и на это уже не осталось к вечеру.

— Конечно, отдохнём, — она улыбнулась, гладя плечи его.

Но расходиться всё же пришлось. Скоро Елица улеглась на лавке своей, что для неё заботливо мягко постелила Мира. Прозвучали ещё тихие шаги челядинки в сенях — та за водой напоследок вышла — и всё стихло ненадолго. Елица перевернулась с боку на бок, прислушиваясь к дыханию своему частому, сбитому. И к ощущениям странным, да уже привычным, что разрастались внутри, поднимаясь от живота, давя на рёбра и прокатываясь всё выше — по горлу. Закрутило нехорошо в груди, повело голову. И качнулось ложе, как лодка.