— Постой, — шепнула Елица, отворачиваясь. — Я не могу так. Подожди.

Упёрлась локтем в грудь его, не позволяя ещё приблизиться.

— Что случилось? — Радим нахмурился, но настаивать и неволить не стал.

— Быстро всё, — она повела плечом, заставляя отпустить её. — Слишком.

Накинула вновь повой и завязывать принялась торопливо, кусая губу от досады. По ране, слегка растревоженной, точно огонёк быстрый бегал. И до того муторно становилось, словно ошибку большую она сейчас сотворить могла. Будто не с мужем собственным целоваться собралась, а с незнакомцем каким.

— Да разве ж быстро? — Радим улыбнулся, погладил её костяшками пальцев по щеке. — Столько не виделись. Да и понимаю я, что больно тебе сейчас. Просто хотел...

Он осёкся, когда Елица помотала головой и закрыла лицо руками. Подступали к горлу и вовсе рыдания душные — никак не сдержать. Что ж творится с ней такое? Отыскался потерянный супруг — к жизни былой ниточка, а радости в том и на мизинец не оказалось. Словно в неволю сызнова попала, ещё похуже многих. С нелюбимым обручённой женой жить.

Нелюбимым — так ясно теперь эта мысль в голове сияла. Прошло всё, хоть и в памяти осталось. Научилась она жить без него. Старалась, видно, сильно. Залечило всё время — то безжалостное порой, то заботливое. Теперь заполнило что-то другое душу и сердце. То, что не выкинешь так просто по воле одного лишь ласкового слова Радима.

— Слишком долго не виделись, — шепнула она, всё ж совладав с собой. — Я так много о тебе теперь не знаю. Ничего не знаю… Как ты оказался здесь? У травницы этой?

Подняла на него взор, едва удерживаясь, чтобы не потереть пальцами словно присыпанные песком веки. Радим свёл брови, качая головой, отвернулся было, не желая говорить. Но после долгого молчания, которое Елица постаралась терпеливо преодолеть, его голос всё ж зазвучал снова в тишине этого спокойного уголка.

— Пять лет прошло, Еля. Отрад погиб. И Борила. Это я знаю. Откуда-то. Может, не стоит ворошить былое. Пусть жизнь дальше идёт. Всё своим чередом.

— Я погибшим тебя считала! — почти крикнула Елица. — Думала, в сече полёг, а ты вон… И даже сказать ничего не хочешь. Объяснить.

Радим повернул к ней голову медленно — и в каждой черте его знакомого и в то же время чужого лица залегла усталость.

— Не в сече меня ранили, — уронил он. — Узнал я то, что мне не предназначалось. И не уверен, что тебе предназначается.

Елица ухватила его за ворот, тряхнула.

— Говори!

— Мы встали лагерем недалеко от этих мест, — Радим смолк было, но продолжил: — Когда наступали на остёрцев, гнали их к стенам города. Я с Отрадом никогда дружен не был, рядом с ним не ошивался. А тут заметил как-то вечером, что он собрался, вроде, куда-то. Да скрытно. То ли любопытство меня взяло. То ли подозрение — за ним пошёл. А там увидел, как он с кем-то из остёрцев встретился в месте укромном. Там и узнал, что Отрад — Светояра сын. Не Борилы.

Елица выпустила его рубаху из пальцев — до того рука вмиг ослабела. Она тряхнула головой, не веря. Не может такого быть. Он ведь на отца всегда так походил…

— Что же он. Предателем был, ты хочешь сказать?

И до того захотелось в заступу брата что сказать — но слов не находилось.

— Был, — сухо подтвердил Радим. — Он Сердце тоже искал, но с другой стороны. А там, как нашёл бы, хотел Борилу убить. Отцу он верен своему был. Да не тому, кто его вырастил. Кровь сильнее оказалась. Но я тогда молод был совсем, без хитрости. Вот меня и поймали. Пырнули пару раз ножом, но я вы вернулся, сбежал в лес. А там Димина меня нашла.

— Отец говорил, что ты погиб.

— Это тебе он так сказал, видно. И родичам моим. А что он ещё мог, если я пропал? А после Димина меня к себе привязала. Окаянная баба.

Елица опустилась взор в сияющую реку, да словно света не видела больше. Братец, в котором она всегда души не чаяла, заботливый и весёлый, на деле нёс в себе умыслы вовсе не добрые. Не за них ли покарали его Боги? За то, что предал того, кто воспитывал его и любил, как родного, за то, что смерти ему пожелал.

— Я не хочу винить никого и ни в чём больше, Еля, — Радим опасливо покосился на неё, видно, гадая, что она дальше делать станет. — Что было, то прошло давно. Но я рад, что мы снова встретились. Что Пряха привела тебя сюда. Как бы то ни было.

Елица покивала бездумно, едва разбирая, что он говорит.

— Иди, Радим. Мне подумать о многом надо.

Он и вдохнул было — что-то ещё сказать — да встал, но замер на месте, вмиг напрягшись. Послышались шаги тихие. Треснула ветка. Елица вздрогнула и обернулась, кажется, поспешно слишком, и слёзы, всё ж на глаза выступившие, утёрла. Леден стоял на полянке тайной, оглядывая Радима спокойно, кажется, но и с угрозой, едва заметной в его непоколебимом взоре. Её она научилась распознавать быстро.

— Может, к обедне всё ж придёшь, Еля? Тебе силы сейчас нужны — выздоравливать. Боянка всё приготовила уж, — проговорил, роняя каждое слово веско и чётко, но глядя при этом по-прежнему, на Радима.

Тот хмыкнул негромко, смерив взглядом сначала его, а после и Елицу, которая так на траве и сидела ещё. После снова на княжича посмотрел.

— Да уж. Долго меня не было. И правда. Теперь и враги у нас за друзей, видно, — сказал и прочь пошёл, как его и попросили.

Елица проводила взглядом мужа, пока не поглотила его зелень солнечная, которой пропитан был весь лесной воздух, словно соком травяным. Думала, Леден тоже уйдёт, но он остался на месте, глядя на неё пристально и обеспокоенно немного.

— Что он сказал тебе?

Елица встала, отряхивая подол, пытаясь время потянуть и успеть сообразить, что ему рассказать. И в груди словно колесо мельничное закрутилось: от мыслей всех, от знания нового о том, что Отрад в себе нёс. Хоть и минуло всё. Перестало даже значение иметь, как погиб он. От рук, получается, своих же братьев. Стоит ли им знать?

Она подняла взгляд на Ледена и подошла неспешно, решив, что ничего говорить ему не станет пока. Самой бы осмыслить.

— Ничего, что было бы тебе интересно, княжич.

Тот хмыкнул тихо: наверное, не поверил.

— Дело ваше, конечно. Да только… Тяжко это, Елица, — он приблизился ещё на пару шагов. — Но решать тебе, верно, придётся: с мужем своим жизнь проживать или на сватовство раннее Чаяна ответить. Он тоже мается. Разве не видишь?

— Чаяну я ничего не обещала, — Елица поджала губы, чтобы не сказать чего ещё резкого. Но продолжила: — А Радиму обещала, когда стояла с ним вместе в святилище, клятвы давала.

— Значит, верни обручье, не дури голову! — Леден нахмурился пуще.

— Сам он себе голову задурил! — попыталась защититься Елица. — Так чего ж ты меня винишь? Сам-то…

— Что я?

— Целовал меня зачем? Там, на капище, — аж качнуло землю под ногами его нарочитое недоумение. — Думаешь, забыла?

И так хотелось ответ честный услышать. Открытый — хоть раз. Ведь первое, что она вспомнила, как очнулась вчера — это ощущение его губ на своих, будто вплавилось оно в кожу. Ни разу она такого не проживала, хоть и целовали её, конечно, не раз волею судьбы разные мужчины. Да тут всё по-другому было. Страшно — потому как она и умереть была готова в тот миг. Лишь бы так.

— Мне показалось, что это было нужно. Тебе. И мне тоже.

Леден смотрел сверху вниз, хмуря брови, и по лицу его первый раз блуждала гримаса мучения. Словно всё, что творилось сейчас в мыслях, терзало его очень долго. Елица стояла перед ним, теребя пуговицу на вороте, дыхание сбилось давно — не от обиды на резкость его или слова почти безразличные — а от волнения. И желания непреодолимого немедленно сделать шаг к нему. Хоть полшага — и будь, что будет. Но она не успела — княжич качнулся навстречу первым. Склонил голову — и губы его, прохладные, словно после купания в реке, разомкнули губы Елицы, мягко, но и уверенно тоже. И она не стала противиться. Придвинулась ближе, провела пальцами по тыльным сторонам ладоней его, широких, привыкших к оружию. И захотелось так вдруг ощутить их на спине, на бёдрах, чтобы сжимали крепко, стискивали жадно. Леден обхватил её кольцом рук, притиснув к себе. Напором горячим прошёлся к плечам, чудом минуя перевязанный порез. Дыханием — по скуле и подбородку, едва касаясь кожи. Так, что внутри всё затомилось, словно в котле накрытом. Елица обвила его шею руками, мягко надавливая кончиками пальцев на кожу и не решаясь ещё скользнуть под ворот. А Леден вновь поцеловал её, лаская языком, проникая всё глубже, всё яростнее. А после вдруг прянул назад, выпуская из объятий.