Если бы нужно было указать пальцем на то, что разделяет мою жизнь на «до» и «после», то это была бы печать на моей кисти. Странно, что не замок или не Фрида, а просто выжженный под кожей символ размером с монету. Люди здесь и это место — дороги и тропы, по которым я уверенно иду. Но я могу не идти, в любую секунду могу повернуть назад и пойти тысячей других неизвестных мне направлений. А метка на руке подобна рубежу, который падает на меня с неба. Он разделяет меня на две части: ту, что привыкла к солнцепёку и песку под ногами, и девушку, которая живёт в замке. Две совершенно разные личности, которые барьер мне не даст совместить в себе. Свободные мысли кроются в голове той, на чьём теле выгравирован символ принадлежности. Не нарушения и фальшивомонетничества. Символ не вины, а собственности.

Это сбивает с толку, и я не до конца могу понять, какие из слов будут настоящими. Я напишу, что я просто хочу отпустить вихрь мыслей, наклонить голову и тащить за собой телегу, куда мне скажут. Я знаю, что мне будет жарко и нудно, но зато будет очень легко внутри. Я скажу, что я готова отказаться от тяжести мыслей и понимания, потому что так мне будет проще. Но буду ли это я? А могу сказать, что я человек, который хочет следовать направлению, которое я выберу сама. Что дорожки будут мне сопутствовать, и, доверяя им, я пойду по своей, неповторимой. Эти буквы будут на листе бумаги, но кто их написал?

Этот рубеж отнимет у меня половину, совершенно отличимую от второй. Я боюсь покровителей, но я и доверяю их словам. Я зла на них, но никогда не говорила с ними, а значит, и не могу злиться. Я доверяю словам родных, но хочу услышать слова чужих. Мне не один день подряд хотелось пожаловаться самой себе на то, что трудно справиться с нахлынувшим. Хоть мне и кажется, что я стараюсь.

Потом это сменилось на страх, а сейчас не представляет ровным счётом ничего, кроме абсолютного непонимания всего, что меня окружает. Тяжело выбраться, если не знаешь, в какую из сторон двигаться. Если не знаешь, стоит ли вообще двигаться, или это сделает только хуже.

Я сижу за столом и одновременно стою на краю какого-то нескончаемого обрыва. Я делюсь с бумагой мыслями и задаю себе самый бесполезный вопрос, что может себе задать человек: «Где мне узнать, как правильно жить?».

Когда я подолгу сижу перед окном, возникает желание написать какую-то сказку. Что-то оторванное от моей истории, правдоподобное, но яркое. И чем дольше я сижу, чем больше листьев опадает у меня на глазах, тем ярче мне хочется создать эту историю. Мне не так сложно представить себя за окном и признаться, что я опала вместе с листьями. Куда сложнее мне взяться за перо и начать писать нужные предложения. Как аромат, так и слова: кажется, что они вот-вот слетят с мысли и языка, но что-то не получается. Даже если я представляю сказку во всех деталях, я знаю, что в конце концов оставлю её в своей голове.

Мне интересно задумываться о том, сколько таких порывов остаётся у людей в голове. Тех, которые формируются на грани вдохновения и какой-то несоразмерно кривой полосы. Настоящие истории, которые рождаются в голове, могут стать лучшими, но их почему-то хочется закончить, так и не начав. Не притронуться к блокноту, а поставить единственный знак во всей рассказанной сказке — точку.

Но я могу представить человека, который мог бы создать что-то своё, перешагнув через это чувство. Даже если бы тебе до тошноты тяжело было двигать рукой, ты бы в итоге смог натянуть кожу настоящего и существующего на идеальную маленькую жизнь, которая не живёт за пределами головы. Если бы ты был таким человеком, я бы хотела провести с тобой целый день своей сознательной жизни. На вопрос о том, знал ли ты с самого начала, что справишься, ты бы ожидаемо кивнул. Потому что твоя природа не может проиграть её полному отсутствию. Мы с тобой оба придумываем истории. Твоя вышла совершенно не такой блестящей, как ты её представлял, и далась тебе трудно. Но это будет самая чарующая и мягкая сказка, насыщенная настоящей жизнью. Жаль только, что у меня так и не получилось оживить свою.

7.

В этой главе — невесомость.

В одну из ночей стало невозможно уснуть. Было до того тревожно, что Мия села у двери своей комнаты и начала считать секунды до рассвета. От атмосферы комнаты, которую приходилось впитывать изо дня в день, становилось просто тошно — хотелось хоть какой-то смены обстановки. В комнате не получалось оставить то, что отравляло всё сильнее и сильнее.

Минуты путались в один ком, но Мия даже не тратила свои силы чтобы его распутать. Только ловила себя на мысли, что новая минута — такая же блеклая и бесполезная, что и предыдущая. Трудно было разобрать какая минута шла по счёту, но в какой-то момент эта однотипность нарушилась: Мия услышала голос, но почему-то совершенно не услышала шагов. Это тот человек, который ходит очень тихо и никогда не издаёт лишнего шума. Голос Глэдис звучал обеспокоенно, но голову поднимать не хотелось. Стыдно было смотреть на неё этим пустым взглядом. Но снова и снова задаваемый вопрос не растворялся в воздухе, и пришлось ответить.

— Мия, что с тобой произошло? Почему ты здесь?

— Я не могу спать.

— Почему не можешь?

— Не получается.

— Не получается что? — её тревога не давала голосу трещать по швам. — Что тебе мешает? Кошмары?

— Странный сон. И всё на свете.

Глэдис опустилась перед ней на колени, взяла за руку и принялась ждать. Ничего не говорила, а когда непреодолимая усталость прошла, помогла подняться.

Мия не без усилий встала, и Глэдис, не отпуская руки, повела её в свою комнату. Там было то самое спокойствие, которое раньше хотелось назвать давящей тишиной. Горела настольная лампа. Мия села за стол, и возникло чувство, что она впервые за долгое время может различать звуки, а не написанные в блокноте буквы.

— Почему ты сидела у своей двери?

— Всё, как я и сказала. Мне приснился странный сон, и я не смогла заснуть. И не могла оставаться в комнате.

— Почему? Тебе там страшно?

— Очень много мыслей. Я не могу выбросить их из головы, но и не могу перестать думать. Полный бардак, Глэдис. И есть ещё кое-что. Неприятное.

— Ты можешь не спешить. Даже нескольких слов будет достаточно.

Мия опёрлась на стол и прикрыла глаза ладонями. Она понимала, что самое трудное, что можно сделать в этом состоянии, — произнести первые слова. Найти их, всё равно, что слепить снежок кровоточащими руками. Дальше всё превратится в снежный ком и покатится само по себе — говорить станет проще. Но пока лишь чувство отвращения к себе от того, что она жалуется и выливает на собеседника ненужную ему грязь.

Чувство, которое минута за минутой можно пересилить, если попытаться. Если от тебя не просят что-то сиюсекундно, не подгоняют и просто дают собраться с мыслями. Мия бы держала рот на замке ещё долго, ощути она давление. Но с этим человеком и в этой комнате, все злополучные правила почему-то переставали работать.