Единственный друг помогал справиться с трепетом внутри. Стебли оружия на её коленях были особой формой искусства. Рукоять револьвера была остроконечным вестником изменений. Дуло — калейдоскопом, показывающем в тысячи раз больше, чем белое с чёрным. Щелчки барабана напоминали стрекотание живого. Маленький спусковой крючок — безвозвратную и длинную дорогу вперёд. И этот звук выстрела — гимн всего человечества. Мия была не одна. Это людей перед ней оказалось всего с десяток. На её сторону стали трагедии и сказки, стали музыка и эскизы, открытия, порывы, озарение, образы и воображение всех тех, кто ночью прятался по подвалам, чтобы остаться собой. С ней было всё то, что оставалось неисчисляемым.

Мия представила бездонные глаза ужаса, в которых не должно было быть ничего. Но в самом их конце, по ту сторону, что никогда не видел человек, она видела погибающую птицу, которая на скорости врезалась в стену. Там, совсем глубоко, отсвечивала одна-единственная пуля револьвера, до сих пор остававшегося парализованным. И за этим пряталось что-то большее. Там была физическая форма мелодии, которую мог наиграть только один человек. Ещё дальше — блеск бестелесных бабочек, обитающих под зонтом. В полной темноте обитал гитарный звук в форме пожара. Затем, намного-намного глубже, стоял замок посреди поляны, что каждое утро встречал рассвет. И в самой глубине чёрных глаз своего страха, там, где уже никто и не ищет, стояла девушка, которая разучилась видеть темноту. Она была настоящей.

И накатило чувство, когда жизнь явилась не хрупкостью, а шквалом. Жизнь, что взрывается красками, а не крошится, когда останавливается сердце. Жизнь, которую не жаль отдать, чтобы почтить её память. Это было чувство неизбежного, сопровождаемое лёгкостью от мысли умереть живым, а не остаться в живых мёртвым.

— Знаете, а она восхитительна. Та мелодичная и практически незаметная ложь, которой вы отравляете предложения — она восхитительна. Клянусь, какая-то часть меня верит каждому вашему слову. Вы обещаете так, что нельзя отказаться. Вы убеждаете, и я запросто могу представить, как часть меня жадно и восторженно обгладывает каждое ваше сладкое предложение. Но эта часть прямо сейчас умирает. Она трескается, Зауж. Разрушается и исчезает. Ведь хоть обещания ваши приторнее некуда, но вот вопросы вы задавать не умеете. Вы хотите, чтобы я перестала падать, но я упаду и поднимусь ещё не раз. Только так ведь и протаптываются новые дороги, но вы этого не поймёте.

Мия пробежалась по глупым лицам чуть дальше от неё и те вызвали у неё смех. Смех настоящий, не вызывающий стыда и не казавшийся неуместный. Она чувствовала, что её слова лучше и прочнее всего, что она произносила до этого.

— У вас есть враг, покровители. Он живёт в человеке перед вами и внутри каждого, с кем я пришла. Он есть и в некоторых людях, на которых вы время от времени тычите пальцем. Сейчас внутри меня рушатся очень высокие стены, даже несмотря на связанные руки и монстров передо мной, которые притворяются людьми. И несмотря на связанное тело, несмотря ваше численное преимущество, моя победа безоговорочна. Во мне оживает ваш враг, покровители, имя которому — идея. И сколько вам ни говори, вы, к сожалению, не сможете понять, что антижизнь всегда оказывается слабее своего кровного врага. Потому спасибо за ваше подобострастие и ложь — мне нужна была эта стрела, которая пробьёт меня насквозь и склонит чашу весов навсегда. Это те весы внутри, что застывают и едва ли могут поменяться. Один только вопрос из ваших уст, и вы обрели для себя заклятого врага. Вы пишете название своей столицы с заглавной буквы и так боитесь, что с неё же будет писаться и слово «Человек». Но сейчас вся моя сущность вовсю кричит, что этот день скоро придёт. Потому отвечу на ваш провальный вопрос о том, для кого я хочу жить. Я хочу жить не ради вас и ни в коем случае не ради них. Я хочу жить ради себя самой. Это особенные эмоции и мысли внутри, но и их вы не поймёте. Я произношу эти слова с гордостью, и я их понимаю. Я хочу жить ради себя.

Мия выждала паузу, и в её голосе послышался яд, который она не смогла сдержать.

— Вам это противно, великие покровители? Из-за отвращения к этим словам вы ломаете человеческие жизни?

Все на какое-то время замолчали, даже не двигались. Затем Зауж сделал ещё один уверенный шаг вперёд и оказался слишком близко. Его лицо находилось на расстоянии одного лёгкого покачивания. Его единомышленников здесь будто и не было, только они вдвоём. Мужчина колким запугивающим взглядом смотрел в глаза девушки, которая с достоинством смотрела в ответ. Она не отнеслась к этому вызову всерьёз. Становилось понятно, что его силы ей не ровня, и за взглядом, укрытым угрозой и агрессией, ничего нет. Простейшее колыхание, и его лоб коснулся бы её. Но этого колыхания не случилось — пропасть между ними оказалось слишком большой. Покровитель заговорил медленно и разборчиво.

— Ты понимаешь, осознанность — вещь бесценная. Руками толпы осознанные люди способны воздвигать города и способны рушить их. Мы показываем людям нужную дорогу и прививаем послушание не из-за неприязни к их пути развития. Нет. Вся проблема в самом самосознании и том, куда оно может привести. Люди, ставшие индивидами — непредсказуемая и невероятная сила. Сокрушающая и созидающая. Но мы уже давно создали все, что нужно, Мия. Теперь важно не допустить массового появления тех, кому построенное может быть не по вкусу. Ты ведь видишь, нам по зубам и десятитысячеликая толпа, мы справляемся с ней. Но хотя бы сотня таких, как вы, идущих против здравого смысла, отказывающихся от взаимовыгоды, и все пропадёт. И не для того ведь строился Мейярф, чтобы пропасть.

Только после этого на лице Заужа появилось разочарование. Дальше ему было говорить будто даже тяжелее, чем до этого.

— Я зря возложил на тебя надежду. Ты настолько же неизлечима, как и твои соратники. Твои слова, взгляд и то, что ты улыбаешься тогда, когда следует плакать, — всё в тебе об этом говорит. Ты в упор не видишь последнего шанса.

Мужчина трясся, скорее от злобы, нежели от чего-то ещё. Что-то вывело Заужа из себя, хотя Мия продолжала молчать. Он сжал зубы и злобно процедил первое предложение, медленно, чтобы каждое слово было услышано.

— Все эти человеческие порывы проиграют закону. И если есть люди, которые считают по-другому, то они либо примут сторону закона, либо исчезнут. Наши руки дотянутся до них, наши голоса услышит каждый. Мы задушим вас всех. Даже то, что я сейчас вижу в твоём взгляде, Мия, неисправимо. И если не получается решить всё словами, я выскребу это из вас самих, словно распухшую опухоль. — Он взял с колен Мии оружие, и дуло прильнуло чуть выше солнечного сплетения. — Ведь неподконтрольная нам осознанность и полёт мысли, — это катастрофа. Я ненавижу их. Я презираю их. И тебя, сидящую передо мной связанную гадкую девчонку, я тоже презираю. Потому что даже несмотря на канаты я знаю, что ты смотришь на меня, как равный человек. И мне почему-то мерзко от этого. Мерзко до того, что хочется стереть это чувство любой ценой. Мы готовы дать людям что угодно, лучшее государство, которое они заслуживают, но не осознанность. Только не осознанность.

Зауж схватил револьвер и дёрнул какой-то крючок позади. Он стал куда спокойнее, словно выговорился. Только дуло револьвера нацелилось чуть выше солнечного сплетения, на лице мужчины даже появилась улыбка. Мия была уверена, что сейчас не существовало слов, которые бы его остановили. Точка невозврата осталась позади.

— Но пуля может решить всё. Пули не различают идей и вер. И если слова не помогут, то помогут пули, которых на всех хватит. Ведь что человек, что самосознание уязвимы к пороху. И я готов самолично возвести Мейярф, построенный на нём.

Раздался одиночный выстрел и стебли «Оттепели» завяли — пули больше не было внутри. Она исчезла, забрав с собой и хрупкую, только зародившуюся жизнь.

В этой главе появится полноценный человек.