– Всё ко всем возвращается, Анна Яковлевна. Согласна. И Бог всё видит. И каждому перед ним свой ответ держать. Это всё, что сказать хотели? Мне уйти можно? Или что-нибудь ещё выслушать надо?

– Витенька, это что же она мне говорит такое? Как ты вообще допускаешь такое, Витенька?! У тебя мама при смерти, а ты позволяешь ей такое мне говорить! – Анна Яковлевна решила сменить тактику.

– Всё, мам. Никто ничего тебе больше не скажет. Лежи, отдыхай, – ледяным тоном проговорил босс и вывел меня из реанимации.

В коридоре я ожидала потока упреков, но вместо них, босс, обхватив меня за плечи, тихо с явной благодарностью, выдохнул в ухо:

– Прости, что заставил всё это выслушать, но то, что сейчас увидел, мне было очень нужно.

– Тебе для сведения, умрёт нескоро, года два-три минимум поживёт, но на психосоматике может устроить себе инсульт и частичную парализацию. Будь готов иметь в доме инвалида, если сейчас же не вернёшься к ней и срочно не выльешь на меня ведро помоев. Тогда она успокоится. Кстати, кольцо не заставляй надевать, там действительно негатива море, и не продавай, весь к тебе с деньгами вернётся. Лучше всего пожертвуй, но не кому-то, а как я уже сказала, в храм к иконе, чтобы никто не носил.

– Можешь минут пять подождать здесь, а потом вместе со мной домой вернуться, или хочешь, чтобы Вадик немедленно домой отвёз?

– Отпускай Вадика. Ты и так его задёргал. Кстати, у него есть жена? Как она терпит его постоянные отлучки?

– Жены нет, не дождалась его когда-то девушка, поэтому теперь у него нескончаемая чреда подружек без обязательств с его стороны.

– За деньги, как и у тебя?

– Нет. Знакомится без посредников, берет на полное обеспечение, но хоть одна претензия со стороны партнерши, и она отправляется с вещами на выход. Самые длительные отношения были года три. Я уже подумывать начал, что попал Вадик в узы Гименея. Но нет. Год назад расстался. Сейчас уже четвёртая после той.

– Заразу не боится подцепить при таком потоке?

– Алин, у него всё по-простому: перед тем как съехаться, сам справочку приносит и партнёршу к врачу отправляет. Так что по этой части никаких сюрпризов у него не бывает. Как и у меня.

– Скажи, а если бы я вдруг согласилась с тобой сексом заняться, меня тоже бы к врачу отправил?

– Нет. С тобой я бы на любые сюрпризы был согласен. А вот тебе бы справочку о своём здоровье принёс. Кстати, если отвлечься от секса, скажи, что обидного моя мать в твоих словах услышала, что так сорвало её?

– Что каждый по себе судит, и что она не авторитет для меня. Она их в своём мозгу продолжила и посчитала оскорблением.

– А ты знаешь о том продолжении?

– Без комментариев. Я чужим бельём не трясу.

– Понял. Неприятно всё это, конечно, но ханжеством не страдаю, в отличие от неё. Ладно подожди чуть-чуть и поедем домой.

Всю обратную дорогу домой, босс, севший рядом со мной на заднее сиденье, держал меня за руку и осторожно гладил пальцы. Я молчала, он тоже.

Когда подъехали, он тихо попросил:

– Можешь со мной посидеть, выпить? Мне очень надо.

– Посидеть могу, пить не буду. Не в моём состоянии сейчас пить. Поэтому если не напряжёт, что пить буду чай или сок, сидеть рядом хоть до утра могу.

– Спасибо тебе, моя радость. Пошли.

Мы сидели в его гостиной, босс пил коньяк, практически не закусывая. Я не мешала, по опыту понимая, что иногда это помогает. Главное, чтобы в привычку не вошло, а вот разово снять стресс, почему бы и нет. Хотя, говорят, у того же Черчилля это было привычкой, и не спился ведь. Но не у всех такое здоровье и такие гены. Так что лучше не злоупотреблять всё-таки.

Когда босс окончательно захмелел, он начал рассказывать про мать, про то каким авторитетом она была для него, как помогла с сыновьями на первых порах, и сетовать, что не понимает, как сейчас такое могло случиться.

– Вот как, Алин? Как она так могла? Ведь я говорил ей, чем тебе обязан! Говорил!

– Босс, любой человек, когда начинает терять какие-то привычные преференции не всегда ведёт себя разумно. Она почувствовала во мне угрозу и соперницу. До недавнего времени ты никого ей не противопоставлял и не сравнивал. Где-то там далеко и явно не значимо. Главная женщина семьи была она. А тут ты перестал её так воспринимать, я заслонила в твоём восприятии её. Более значимо стало моё мнение и мои советы, моё удобство и мои желания. А при этом кто я такая? Чужая жена, по её мнению, не обременённая моралью. Вот она и решила поставить меня на место, не понимая, что я ни на какое место не претендую по определению и не стремлюсь ни к чему. Мне ничего не надо ни от тебя, ни тем более от неё. Ни её уважение, ни её дружба. И её мнение обо мне меня не трогает.

– Тогда почему сбежала? Плюнула бы на мнение маразматичной старушки и пропустила бы мимо ушей.

– Она триггер нашла, она пригрозила тем, что лишит тебя своего благословения. Я ненавижу шантаж. Особенно, когда его за спиной используют. Она ведь не тебе в лицо это сказала. Она сказала мне это наедине. Другими словами, я восприняла это как ультиматум: не оставишь моего сына в покое, испорчу ему жизнь. Мне абсолютно не хотелось её тебе портить – раз. Потом я почувствовала, что она не остановится, и продолжит искать способ мне досадить, а я не хочу с ней конфликтовать – два. И ещё испугалась, что в ответ на её явный негатив навлеку на её голову проблемы, которые косвенно затронут тебя – три. Поэтому предпочла сбежать и возникший ответный негатив слить. Причём попутно и разочарование накрыло: я же ничего плохого лично ей не делала, старалась максимум уважения проявлять, но это вновь было расценено, как слабость и показатель того, что можно в открытую оскорбить, причём без всяких оснований, основываясь лишь на домыслах и личном опыте. Мерзким мне это показалось и захотелось уйти отсюда, совсем уйти.

– Не уходи. Пожалуйста, не уходи, Алин. Тебя больше никто не посмеет оскорбить. Обещаю. И с ней тебе не надо будет ни общаться, ни вообще пересекаться. Она сюда не вернётся.

– Мне этого не надо. Зачем ты так?

– Как так? У неё начались проблемы со здоровьем, поэтому хороший реабилитационный центр, максимум комфорта и круглосуточный контроль медицинского персонала. Здесь я это обеспечить ей не в состоянии, поэтому профильное учреждение, где гарантирован безукоризненный уход, единственный выход. Захотела шантажировать здоровьем, не вопрос, её здоровьем отныне будут заниматься профессионалы. А я изредка буду навещать и контролировать. Идеальное решение, на мой взгляд.

– Тебе больно от него. Я вижу.

– Да, больно. Потому что сегодня я понял, что потерял любящую меня мать, осталась эгоистичная оболочка, которой я постараюсь создать хорошие условия дожития. Это больно осознать и принять, но необходимо.

– Она не простит тебе этого.

– Её право. Хочет доживать с обидой в душе, имеет право. Манипулировать мной я ей не позволю.

– Главное, чтобы ты в душе себя виноватым при таком раскладе не посчитал. Она же максимум усилий приложит, чтобы чувством вины тебя всё же нагрузить.

– Алин, какая вина? Она сама сделала свой выбор. Я предупредил. Даже дал шанс всё исправить. Но нет, впала в амбиции, и начала требования предъявлять. Со мной такие методы не работают. Не выношу такого. Есть специально обученный персонал, вот пусть ему амбиции свои и демонстрирует. Выслушают, пожалеют, по головке погладят, таблеточку дадут. И всё! Давай к этому вопросу не возвращаться.

– Как скажешь, босс.

– Вопрос задать могу?

– Задавай.

– Что ты всё же делала на реке и кто такой этот твой Золотце? Это он все эти аутодафе твоих обидчиков подстраивал?

– Начну с конца. Золотце никаких катастроф и пожаров подстроить не в состоянии. Он как бы это тебе сказать, исключительно наблюдатель или соглядатай, иногда ещё и советчик, но не более. Ему поручили, сразу скажу, что не знаю, кто поручил, и он не говорит, он сразу себя за хвост кусает, ты видел, за мной наблюдать и немного поддерживать ценными советами. С его точки зрения ценными. Я им следую не всегда. И не все они мне нравятся. Поэтому последнее время я его от себя гоняю. Это про Золотце. А на реке я пыталась измениться, перестроить свои настройки так сказать и уйти не туда, куда я ушла бы при другом раскладе. Золотцу это не понравилось. И он сделал всё, чтобы этого не допустить.