«Ее зовут Мейет».

Звук далекий, гулкий, словно через стекло. Говорил мальчик, подросток, так, будто был смущен. Я попытался услышать что-то еще…

– Дэйшу. – Марзок потряс меня за плечо. – Пора ехать.

Я резко сел и уставился на него, словно впервые видел.

– Что случилось, мальчик? – Марз опустился рядом и обнял меня за плечи. – Дурной сон?

Только теперь я осознал, что дрожу. Я быстро мотнул головой, глубоко вздохнул, а после попросил:

– Расскажи мне о Мейет, орэ.

Я почувствовал, как он напрягся.

– Ты же знаешь все на свете, – продолжил я, – значит, и о ней тоже знаешь, правда?

– Откуда ты взял это имя? – тихо спросил Марз.

– Я видел женщину из черных ниточек, она говорила со мной, а мальчик сказал, что ее зовут Мейет.

– Мальчик? – Марзок тяжело вздохнул. – Вот как… Его ты тоже видел? И что она говорила тебе, Дэйшу? Ты разобрал слова?

– Нет, только слышал, – я мотнул головой, а после со всем старанием произнес фразу, которая, кажется, до сих пор звучала в голове: – Марзок еето лая сиидэ. Отаалу шиэ ни вью орэ. Томэни. Что это значит, орэ?

Он печально усмехнулся, потер пальцами виски и тихо сказал:

– Что, возможно, тебя было лучше оставить с матерью.

Эта фраза резанула меня очень больно. Словно он жалел о нашем путешествии, о том, что подарил мне Восток. Я опустил голову и почувствовал, как к глазам подступают слезы. Наверное, теперь он бросит меня. Не станет приезжать, как говорил, а может и вовсе увезет обратно на Запад… Я всхлипнул.

– Дэйшу, – Марз аккуратно положил мне ладонь на щеку и заставил взглянуть на него, – Я тебя не оставлю и всегда буду рядом. Я же обещал.

– Она сказала про тебя что-то злое? – я внимательно вглядывался в его лицо. – Ругала за то, что ты забрал меня?

– Она сказала: Марзок сделал свой выбор. Произнесено слово учитель. Посмотрим. – С короткой улыбкой отозвался он. – Раз уж сказала она это тебе, то не стоит и скрывать смысла, как думаешь?

Я неуверенно улыбнулся. Что бы не пряталось в этой фразе, она точно не была злой, значит, и бояться нечего совершенно.

– Что еще тебе снилось? – уточнил Марзок спокойно. – Ты видел только ее?

– Нет, там были трое мужчин, она и еще две женщины. Они говорили между собой, но я не понимал слов, – я с любопытством посмотрел на него. – Они мне понравились, но немного пугали.

– Все шестеро… – Задумчиво хмыкнул Марз. – Интересно.

– Что это значит, орэ? – я внимательно наблюдал за его мягкой улыбкой.

– Время покажет, – весело отозвался Марзок, встал и одним движением поднял меня на ноги. – Едем. А по дороге я расскажу тебе одну легенду. О том, как люди узнали магию.

Я с готовностью поспешил к лошади, но обернулся и хмуро уточнил:

– А о ней? О ней ты расскажешь? Ты же знаешь, правда?

– Да. Знаю. – Марз усмехнулся и смерил меня ироничным взглядом. – Расскажу и о ней.

Кроме того, что я услышал легенду о первых поселенцах, этот день больше ничего не принес. Конечно, Марзок рассказал и о тех, кто мне приснился, о четверых коротко и велел спрашивать их тайфу при желании, о Сууре и Мейет – очень подробно. Я заявил, что раз уж она связана с каждой Нитью, то я стану ей поклоняться так же, как Марз, мне это казалось самым логичным решением на свете. Он тогда не стал спорить или возражать, может, просто мечтал, чтобы я поскорее забыл напрочь и этот сон, и все, произошедшее вовсе, может, ему просто понравился такой выбор, я и теперь не знаю. Этот разговор мы не заводили больше совсем, а я вновь погрузился в изучение мира, в который попал.

Было здесь что-то, неуловимо отличное от Запада, чего я до сих пор не взялся бы описать с точностью. Вроде все те же пыльные дороги, трактиры, даже пейзажи. Южная, истерзанная солнцем земля, камни и каньоны, горы и небо, на котором не встречалось и крошечного облачка. Тени хищных птиц, неторопливая возня мелкой живности в редких, опаленных солнцем кустах и невысокой, желтоватой траве. Воздух пах раскаленной каменной крошкой, ветра кидали в лицо песок и не приносили прохлады. Каждое дерево на пути, кривое, странно изогнутое и с редкой листвой, я встречал, словно личный праздник, так невыносимо было находиться в седле под солнцем. Мы делали привалы куда чаще, чем раньше, едва заслышав звон ручейка или завидев спасительную тень, а Марзок частенько наматывал мне на голову влажную ткань или укрывал от пекла плащом. И все-таки это место, такое жестокое к случайным путникам, было мне стократ дороже Запада с его густыми лесами.

Все дело в людях. Они улыбались, встречая нас, с любопытством выспрашивали о путешествии, перешучивались и перешептывались с хитрым прищуром, в котором не было ни настороженности, ни угрозы. Даже Марзок здесь оказался спокойней, будто сам Восток действовал на него умиротворяюще. В деревнях, где мы останавливались на привалах, я играл с местными детьми, а женщины, присматривающие за нами, частенько утаскивали меня в дома, чтобы накормить или напоить молоком вместе со своими чадами. Марз пытался возмущаться, но на него смотрели так строго, что даже у такого сурового воина, как он, не оставалось шанса на возражения. Я попробовал здесь виноградный сок, а сами тяжелые гроздья с лопающимися от зрелости ягодами мы с новыми приятелями частенько обирали под неодобрительное ворчание местных жителей. Какое-то доброе, безобидное ворчание, словно эти люди прекрасно помнили, как давно крались под палящим солнцем к винограду сами, и эти воспоминания были им дороже пары десятков ягод. Теперь я понимаю, что на территориях Дома Хэйлед просто нет настолько бедных деревень, чтобы не суметь простить детворе крошечную шалость, а Нити вполне позволяют вырастить довольно урожая, чтобы прокормить семьи, продать, и вопрос лишь в том, чтобы труд не пропал даром. Тогда, после Запада с его мрачными окриками, с тяжелыми взглядами и общей осторожностью, граничащей с недоверием, происходящее казалось мне чудесной сказкой, из которой я не желал возвращаться в реальность.

В трактирах я слушал музыку настолько изящную и завораживающую, что перехватывало дух. Здесь, в полутемных помещениях после яркого дневного света, в какой-то неестественной прохладе, к нам не относились с таким бешеным раболепием, как в тавернах в начале пути. Даже кланялись, казалось, совсем иначе – с уважением, да, но без этой слащавой преданности, которую старались изобразить с таким рвением, что и пятилетний мальчик понимал, что в ней нет ни капли искренности. Там, на Западе, со взрослыми всегда говорил Марзок. Здесь хозяева дружелюбно спрашивали меня, чего я хочу отведать, что, честно признать, доставляло удовольствие и заставляло чувствовать себя с окружающими на равных. Конечно, они ни на мгновение не забывали, что перед ними ребенок, пусть и маг, и смотрели даже с умилением, с веселыми улыбками. Только вот я все ярче понимал фразу Марза о том, что Восток – моя семья. Да, я был маленьким, незначительным для них, поводом усмехнуться, передышкой от тяжелой работы. Но я ни на секунду ни сомневался в своей безопасности, в дружелюбии этих людей, в их искреннем желании помочь путнику с ребенком в таком тяжелом для путешествий месте. Марзок не давал мне усомниться – своими спокойствием, смехом, так резко контрастирующими с настороженностью и опаской на Западе. Тем, что отпускал меня играть с детьми или с женщинами в их дома, лишь после ворчал и, преодолевая ярое сопротивление, платил хозяйкам за гостеприимство и мои обеды.

На привалах или перед сном учитель всегда находил время рассказать мне о Нитях. Я даже еще сумел пару раз разглядеть ткань мироздания полностью, чем безудержно гордился и вызвал просто бесконечное веселье Марзока. Я смотрел на него, слушал его смех и чувствовал себя настолько счастливым, что это нельзя передать словами. Я был дома. Вокруг была моя семья. А впереди – множество удивительных открытий, узоры и плетения, изучение манящих Нитей и целый мир. Мой собственный, который принадлежал лишь мне одному. А еще – последняя, шестая Нить, которой я все также не видел и не сумел бы, как объяснил Марзок, пока разглядеть. Та, благодаря которой я вновь услышу голос Мейет. Пусть я не смогу ее касаться, какая разница? Я смогу ее слышать, это будет вполне достаточно, уверен.