— Хэй?! Хэйди? Боже, скажи, что ты это несерьезно! — с нервным смешком возмутился Хэйден.

Рыжеволосая коварно ухмыльнуться, но получилось сделать лишь глуповатое лицо с игривой улыбкой. Это его, к её небольшому огорчению, только позабавило.

— Если ты вдруг действительно задумаешься коверкать мое имя, я буду звать тебя Летти, — в свою очередь решил подразнить её оборотень.

— Почему Летти? Я ведь не Летиция, — удивленно ответила Николетта.

— К имени Николетта Летти тоже подойдет.

— Нет уж! Зови меня Никки, а я буду звать тебя Хэйденом или Хэйдом. Хэйдом же нормально?

— Только если иногда… — все-таки согласился на её условия Райнхард.

Она тут же обняла его на радостях, заставив мужчину тяжело выдохнуть. Раны затягивались слишком долго и довольно болезненно. Он бы соврал, если бы сказал, что оборотни не чувствуют боли. Возможно, гораздо меньше, чем обычные люди, но чувствуют.

— Прости, Райнх… Хэйд, — тут же исправилась Николетта. — Давай я помогу тебе встать. Здесь холодно, лучше спуститься в гостиную.

— Я не хочу валить туда… — с разочарованием и ленью протянул голубоглазый, когда она двумя руками схватила его за плечо и потянула на себя.

— А я не хочу оставаться здесь. Это место жуткое.

Это место и правда навевало страх. Будто они были на чердаке какого-то заброшенного дома с привидениями.

— Просто побудь здесь, пока мои раны не затянутся, — сказал оборотень, не забыв добавить тихое, — пожалуйста.

В последнее время он слишком часто стал употреблять это слово в разговоре с ней. Николетта не скрывала того, что ей нравилась такая перемена, улыбаясь краешками губ. Девушка бросила затею с его перемещением, ведь и сама понимала, как тяжело будет тащить его вниз по лестнице.

— Сколько времени тебе на это понадобится?

— Час, возможно, два, — пожал плечами раненый.

— Хорошо, но мне нужно спуститься вниз, чтобы надеть что-то потеплее и принести влажное полотенце для твоих ран. Меня передергивает от их вида. Я боюсь…

— Крови?

— Да, крови, — Николетта слегка отвернулась.

Она боялась смерти Райнхарда куда больше, чем крови, но страх никуда не исчез. И спустя какое-то время у неё появилось неприятное ощущение от того, как это липкая жидкость застывает на её щеке, отчего Николетту передернуло.

— Никуда не ходи. Останься со мной, — требовательно произнес мужчина. — На кровь ты можешь не смотреть, но, если тебе хочется согреться, ты всегда можешь меня обнять или надеть мою футболку или штаны.

Борясь со страхом, Оулдридж осмотрела его одежду. Футболка с многочисленными дырами и разодранным рукавом больше напоминала майку, а штаны, тоже нуждавшиеся в заплатках, уже почти сползли с его бёдер.

— Нет, я, пожалуй, откажусь от твоего предложения, — выдохнула Николь, с некой брезгливостью пытаясь стереть со щеки кровавый след.

Чем больше она его терла, тем интенсивнее становился её запах, который каким-то образом рыжеволосая стала ощущать даже во рту. Ей срочно нужно было отвлечься, поэтому Ника с интересом стала рассматривать комнату, в которой она никогда раньше не была.

— Все эти вещи — твои? — поинтересовалась Николь, тут же направившись к самой интересной вещице — старинному граммофону.

— Да, старье, которое давно нужно было выкинуть, — с неким раздражением ответил немец. Он не очень хотел, чтобы сегодня она узнала о нём все, что только было можно, поэтому с опаской наблюдал за тем, как девушка рассматривала вещи из его прошлого.

— Могу ли включить граммофон? Если честно, я никогда не видела его вживую и не слушала. Ты можешь подсказать, как это сделать?

— Это патефон*, и он очень старый, нужно сменить в нем иголку, прежде чем вставлять пластинки. Мы можем послушать его и завтра, если ты так хочешь, — устало произнес Хэйден.

Честно, ему очень хотелось, чтобы она на какое-то время перестала задавать вопросы и просто помолчала. Брюнет закрыл глаза, стараясь абстрагироваться от ран и регенерации.

Уловив его неодобрительную реакцию, Николетта не стала и дальше копаться в его вещах, решив какое-то время его не тревожить. Её голову не покинула мысль о том, что она может помочь ему при помощи своей силы, но девушка все еще не знала, как её использовать.

— Могу ли я попробовать вылечить тебя? — с некой опаской спросила Николь, присаживаясь рядом с ним и закрывая глаза, чтобы не видеть его кровоточащих ран.

— Ты не боишься того, что, если ты вылечишь меня, я опять обращусь и накинусь? Полнолуние еще не прошло, — взглядом он указал на сияющую белым светом луну.

— Немного, — призналась Николь, — но видеть тебя с этими ранами я не хочу. Только вот… я не знаю, как применять свою силу.

Девушка осмотрела свои ничем не примечательные руки. Аккуратно коснулась места возле его раны на руке, слегка приоткрывая глаза. Хэйден вздрогнул.

— Больно?

— Нет, просто у тебя руки холодные.

*патефо́н — механическое устройство для проигрывания граммофонных пластинок, переносная версия граммофона. В отличие от граммофона, у патефона рупор маленький и встроен в корпус, сам аппарат скомпонован в виде чемоданчика,

25 Глава

Если Райнхард сказал, что она вылечила того оленя, значит, ей нужно сделать то же самое, что и тогда. Николетта аккуратно переместила свою руку на саму рану, едва касаясь её кончиками своих пальцев. Райнхард немного сощурил глаза, но он и не протестовал.

Девушка сосредоточилась на мысли о том, что хочет ему помочь, но ничего не произошло. В прошлый раз при использовании своих сил она не чувствовала ничего не обычного, потому и в этот раз не знала, что при этом должно происходить. Николь даже все еще до конца не осознавала, что является необычным человеком. Ника со всех сил зажмурила глаза, будто это что-то смогло изменить, но ничего существенного и в этот раз не произошло.

— Может, лучше просто подождать? — с тяжелым вздохом предложил Хэйден.

— Я попробую еще раз! — с уверенностью воскликнула рыжеволосая.

Она слегка расслабила свои закрытые глаза, глубоко вдохнула, тут же выдохнула, собрав всю свою волю и силу в той руке, которой она касалась его раны. Оулдридж не ощутила ничего нового, но брюнет слегка вздрогнул, чувствуя, как рана внезапно становится горячей. По его телу постепенно разливается необычное тепло, которое охватывает каждую клетку и концентрируется на ранах по всему его телу.

— Ты что-то чувствуешь? — спрашивает девушка, пальцами подмечая изменения в ране.

— Да, — кивнул оборотень, привыкая к новым ощущениям. — Теперь я чувствую тепло.

— Это хорошо?

— Ха, это я должен у тебя спрашивать, — со смешком выдал Райнхард.

— Я не чувствую ничего необычного, — пожала плечами Николь.

Желая увидеть результаты своей силы, выпускница с трудом приоткрыла глаза, осмотрела его постепенно затягивающиеся раны. Они переставали кровоточить и затягивались прямо на глазах. Причем исчезала не только та рана, которой она касалась, но и все остальные.

Реакция Хэйдена на лечение её успокаивает, да и кровь на его коже постепенно испаряется, будто бы возвращаясь обратно в его тело. Ника выжидает момента, когда его раны полностью исчезают. Голубоглазый медленно потягивается, сжимает и разжимает кулаки, чтобы проверить, может ли он теперь шевелить конечностями без боли. Её лечение срабатывает.

— Значит, все-таки работает, — с облегчением произносит Николь, поднимаясь с холодного пола и подавая руку брюнету.

Её руки он не принимает, считая свою мужскую гордость задетой, но поднимается на ноги за ней следом. Райнхард все еще чувствует себя не в своем теле, потягиваясь и разминая мышцы спины и шеи. Как по заказу у него бурчит живот.

— Большой и серый волк голоден? — с улыбкой спрашивает Ника.

Это задевает Хэйдена, поэтому он с серьезностью отвечает:

— Для твоего же блага не стоит о таком шутить.

Молодая особа тут же понимает нетактичность своего вопроса и на какое-то время пристыженно замолкает, отводя глаза в пол. Оборотень тоже чувствует себя не в своей тарелке — уж очень давно никто из узнавших его тайну не оставался в живых. Причем не говорил об этом с иронией.