Вот тут мужчине действительно стало не по себе. Мало того что он так долго ждал этого секса, так он еще и накрылся. О, она совершенно точно поплатится за это завтра! Совершенно точно!

— Поговорим о чем? — прямо спросил Райнхард.

Когда девушки предлагали поговорить, это уже предвещало что-то нехорошее.

— Ну… о тебе, — издалека начала рыжеволосая, пройдя в темную спальню и впотьмах нащупав переключатель.

— Ого… обо мне? — неприятно изумился Райан.

Заходить за ней в спальню он не решился, поэтому просто встал в дверном проеме, скрестив руки на груди. Сейчас нужно просто выдохнуть и сказать ей о том, что она, вообще, не имеет никакого отношения ни к нему, ни к его прошлому, но он, как последний идиот, выдал:

— Что именно ты хочешь знать?

— Сколько тебе лет? — ответила девушка встречным вопросом.

При этом она открыла шкафчик со своими вещами, которые недавно перевезла сюда, чтобы так часто не мотаться домой. Обычно у него дома она носила шорты и футболку, поэтому и в этот раз не стала изменять традициям. Он не сводил с неё глаз. А когда она стала стягивать с себя ночнушку, даже на мгновение забылся.

— Черта с два я расскажу тебе о своем возрасте! — буркнул тот.

Это было не резонно как минимум потому, что лет ему было уже больше двухсот, хотя, даже если бы он и сказал правду, Николетта сочла бы это за сарказм. Безвыходная ситуация.

— Тогда хотя бы день и месяц?

— Двадцать первое ноября, — немного напрягшись, ответил тот.

Он не хотел помнить эту дату. Совсем не хотел.

— Твое любимое блюдо? — задала рыжеволосая очередной вопрос.

— Все, что можно съесть… — ответил Райан хмыкнув.

Николь отрицательно покачала головой, а затем натянула на себя футболку горчичного цвета.

— Я уже говорил, что мне не принципиально, что есть… но мясо мне нравится больше, чем все остальное, — немного скорректировал свой ответ тот.

— Тогда что насчет твоего любимого цвета? Книги? Цветка?

— Цветка? — переспросил мужчина со смешком. — Ты что хочешь составить на меня досье? Зачем тебе эта бесполезная информация?

— Я просто хочу знать о тебе больше… — с некой обидой в голосе ответила дева. Теперь она окончательно переоделась.

— Тогда почему бы тебе просто не понять самой, что именно мне нравится? — прошептал тот, выключая свет и приближаясь к ней.

Никки попятилась и неловко села на кровать.

— Секс? — спросила та, когда он приблизился вплотную. Это не очень приличное слово — первое, что пришло ей на ум. Девушка тут же покраснела.

— Ого… громкое заявление.

Он коснулся её волос, щеки.

— Мы же собирались спать… — с испугом прошептала рыжеволосая.

— Да, точно, — с неким разочарованием протянул Райнхард.

Брюнет скинул с себя ботинки прямо у кровати, за ними последовала куртка. Девушка немного подпрыгнула оттого, что его тело приземлилось на кровать.

— Отстойно, как-то… — пробурчал он.

— Спокойной ночи, — послышалось с другой стороны кровати, где Николь старательно пыталась забраться под одеяло, которое он придавил.

15 Глава

Николетта уснула даже быстрее обычного, подобрав под себя все одеяло. Райнхард не был против такого расклада: он редко замерзал. Слегка подоткнув край одеяла, оборотень встал с кровати и прошелся в гостиную. Ему, как обычно, не спалось. Хотя с ней ему пару раз все-таки удалось хорошенько выспаться. Её честность и, в каком-то смысле, нелепость, даже инфантильность сглаживали все острые углы его характера и приносили временное умиротворение.

Он проверил пачку сигарет на камине. Пустая. Это-то и неудивительно, потому что он долгое время находится в человеческой форме: старая привычка дает о себе знать. Раньше он стандартно курил по пачке из шести сигарет в день. Сейчас же — по одной-две. Экономил. Достать их было не так просто, хоть это и были всего лишь копии тех сигарет из 40-х.

Райан осторожно поднялся наверх, чтобы не разбудить Николь скрипом старых деревянных ступенек. Да, он частично наврал про то, что на неё на втором этаже может что-то свалиться. Однако и возможность этого отрицать было сложно: домик держался непонятно на чем.

На втором этаже была лишь одна комната, которая использовалась как чердак. В нос сразу же ударил щекотливый запах пыли, слегка захотелось чихнуть, но немец сдержался. Здесь было много его хлама: старые фотографии, документы, вещи из разных веков, любимые сигареты. Зачем он таскал эти изжившие себя воспоминания? Что-то еще цепляло, оставляло там.

Он достал новую белую пачку Jusetti Juno, умело выудил одну сигарету, зажег её при помощи старого военного трофея — советской зажигалки, закурил. Покопавшись в той же коробке, брюнет наткнулся за старое фото с потертыми краями. С фотографии на него смотрели три друга в военной немецкой форме, среди которых тот парень, что был в медицинском халате, — он сам.

"Тяжелые были времена", — выдохнул мужчина кольцо дыма, затем снова затянулся. Война была ужасным испытанием даже для него. И, учитывая тот факт, что он был в немецкой армии — морально тяжелым. Дело не в убийствах во время боя (он при своих обязанностях редко брал в руки оружие), но зверские убийства невинных женщин и детей, в основном, конечно, советских и еврейских, оставили неизгладимый рубец на его душе. Нет, их он не убивал, но часто констатировал дату и время смерти заключенных концлагерей. Люди, провинившиеся лишь за свое происхождение. Сколько бы не пытался, Райан все-таки не мог понять реальной причины Холокоста и геноцида. Вероятно, основной причиной все-таки послужил Гитлеровский антисемистский фанатизм, граничащий с полнейшим абсурдом.

Райнхард повнимательнее рассмотрел выражение лиц каждого на черно-белом фото, сконцентрировал взгляд на офицере посредине. Бывший товарищ широко улыбался, однако фотография не отражала его задорных серых глаз. Оборотень как-то нервно втянул в легкие дыма, отчего едва не закашлялся, как новичок при своей первой затяжке. Его друга давно уже не было в живых, еще с начала 1945 года. "Слишком рвался в бой", — пожал плечами оборотень, а затем затушил сигарету об фото, выжигая разрастающимся черным кругом лицо парня посередине. Его смерть была напрасной. Как и смерти многих других…

Убрав окурок в сторону и рассмотрев новый вариант этой фотокарточки, оборотень слегка нахмурился. Он всё равно никогда не забудет его лицо в предсмертных муках, глупо было думать, что это поможет. Пройдет еще пара лет, тогда придется выжечь лицо молодого парня (уже старика) справа. Увидит ли он его когда-нибудь? Возможно, ему и стоило навестить его, представившись своим же внуком. Глупая идея, конечно, после стольких лет без новостей.

Голубоглазый слегка хмыкает, выкидывая истлевший окурок в открытую форточку. Растущая луна набирает свою силу, и оборотень чувствует это. Все чувства обостряются, в голову приходит нескончаемый поток мыслей, становится сложнее сдерживать свои эмоции. И когда они достигнут своего пика, он не сможет сдержать это в себе в полнолуние. Весь негатив выльется наружу, и горе тому человеку или животному, что попадется ему в лапы.

Однако он не хочет, чтобы эта была она. И это плохо, потому что в полнолуние часто происходит то, чего он не хочет, то, что Райан глушит глубоко в себе. Будто бы в подтверждении его опасений мужчина слышит её невнятный крик. Тот срывается с места и через несколько секунд оказывается в спальне. Николь мечется по кровати, сминая своим телом заправленные простыни. Обе подушки непонятным образом оказываются: одна — на комоде, другая — около входа в спальню.

Оборотень подбирает ту, что валяется под ногами, медленно подходит ближе. Рыжеволосая кричит что-то непонятное, все еще не разлепляя глаз ото сна. По её лбу скатывается холодный пот, а на лице появляются гримасы ужаса. Ей снится кошмар.

— Отпусти меня… О-отпусти! — сквозь крики продираются вполне понятные ему слова.

И, видимо, этот кошмар с его участием. Не зная, что делать в данной ситуации, мужчина садится рядом с ней на кровать и возвращает подушку на её законное место. Осторожно брюнет касается её бледной руки, заставляя девушку дернуться всем телом. Дернуться и смолкнуть.