Залпы пушек слышались гулко, будто сквозь толщу воды.

«Тавр гораздо упрямее своего отца», — думала Гидра. — «Он из принципа погубит как можно больше наших воинов, прежде чем сдастся. А Энгель будет пытаться этого избежать. Это будет тяжёлая битва».

Однако было и то, что внушало надежду. Гидра, присмотревшись к жителям Арау, завидела небольшие отряды с белыми флагами. Они присоединялись к полкам диатра.

«Горожане так ненавидят Тавра, что готовы идти в бой ради его свержения. Когда он будет повержен, я не забуду их верности и храбрости».

Оставаться в стороне становилось всё сложнее: начался штурм укреплений. Стены забрасывали снарядами требушетов, но верные Тавру воины отвечали тем же. Камни летели в отряды диатрийских воинов, превращая людей в багровое месиво, и кровью запахло так, будто это происходило совсем рядом.

Злоба наполняла Гидру, беря исток в Мордепале.

«Как же ты мне надоел, папенька! Сегодня тебе придёт конец, и ты станешь кормом для дракона», — задыхаясь от ненависти, думала Гидра. — «Надеюсь, я успею увидеть, как ты в слезах и соплях молишь о пощаде».

Наконец в закатном солнце полыхнула серебристо-серая фигура Жемчужного. Мелькнул юркий Лукавый, и оба дракона, преисполненные ярости, устремились в небо — в бой к Мордепалу.

«Ну, началось!» — подумала Гидра и прижалась крепче к гриве своего дракона. Кровь взбурлила в нём. Он заревел, восторгом встречая своих врагов, и они, мчась друг на друга, утопили друг друга в огне.

Открыв глаза, Гидра оглянулась и поняла: наряд из сапфировой шкуры Рокота действительно хорошо защитил её. Она даже не почувствовала жара.

Но её буквально окатило ненавистью Жемчужного. Отчаявшийся, оставшийся без брата, дракон завидел его синий блеск на своём враге. И тут же, сделав первый пролёт с Мордепалом, как на ристалище, возвратился на вираже и ринулся в атаку, метя ему в основание шеи — туда, где сидела Гидра.

Мордепал мгновенно сделал финт в воздухе и развернулся, встречая дракона лбом. Тяжёлая шишка его хвоста отшвырнула Лукавого, а сам он налетел на Жемчужного. Тот едва успел уклониться головой: острые когти Мордепала исполосовали его плечо и грудь. Чёрная кровь выступила на белой чешуе.

Рывки, рычание и угрожающие залпы пламени вскружили голову. Смертельная пляска драконов в небе снова разбрасывала их и сводила. Гидра едва успевала выглядывать из гривы, чтобы проверять, не слишком ли они спустились к Оскалу.

Но драконий рык заглушал даже грохот и мучительный вой осады.

Воздушная дуэль была сложнее прежней. Мордепал не желал отступать, потому что силой превосходил обоих противников. Но те, привыкшие главенствовать в небе над Аратингой, были злы на него — и на Гидру, и оттого они без устали вились вокруг него, пытались напасть сзади, налетали сверху или снизу быстрые, как брошенные копья.

Их пламя подорвало несколько пороховых складов в городе, в тылу воинов диатра. «Проклятый Тавр не выпускал драконов, пока наши войска не займут Арау, чтобы от их огня проредить наши тылы».

Гидра не знала, сколько таких складов её отец заготовил в городе. И поэтому всей волей, что оставалась при ней, пыталась отвести драку в сторону и вверх от жилых кварталов, от которых уже повалил дым.

А Мордепал тонул в собственной ярости. Он поливал вражеских драконов огнём, дезориентируя их в алом пламени, и сшибал их в небе силой своего налёта. После долгих манёвров он успел схватить Лукавого лапами и хотел растерзать; но юркий болотно-зелёный дракон умудрился выскользнуть, а Жемчужный воспользовался этим моментом, чтобы буквально приземлиться Мордепалу на спину.

Гидра завизжала, услышав над собой хриплое дыхание Жемчужного. Тот ринулся вперёд, оскалив на неё зубы и занеся свои когти, но Мордепал резко крутанулся в воздухе — и противник соскользнул в сторону. Он оставил длинные раны на боку Мордепала, но тот — о чудо! — успел цапнуть его за крыло, оборвав одну из перепонок.

Жемчужный взвизгнул и ринулся прочь, куда-то к лесам Аратинги, а распалённый Мордепал рванулся следом. Он не думал о битве внизу, и Гидра теперь тоже не думала. В её висках пульсировало лишь желание настигнуть, поймать, изломать и добить.

Облачно-серый дракон вновь уносился прочь так же, как от Сакраала. Он петлял между деревьями, падал в бухты и иногда переворачивался вверх брюхом, давая противнику понять, что сдаётся.

Но Мордепал ничего не желал об этом знать.

И одновременно не мог нагнать столь юркого зверя. Ему оставалось лишь изморять его, утомлять и рассчитывать, что тот падёт в море от усталости.

Жар погони и терпеливое выжидание того, что рано или поздно Жемчужный в своих манёврах ошибётся, морили и Мордепала, и Гидру. Уже глубокая ночь воцарилась над морем, а они всё преследовали дракона, не замечая ничего вокруг.

Пока громкий зов драконьей флейты не отвлёк их.

Гидра высунулась из гривы Мордепала и посмотрела на Оскал. Чёрные знамёна Гидриаров всё ещё реяли над ним. Но белые и бирюзовые флаги диатра сияли на первом кольце замковых стен.

Битва продолжалась, однако Тавр явно позвал своих питомцев домой.

«Испугался, что проиграет, и сейчас попытается спалить нападающих драконами», — оскалилась Гидра. — «Нет уж! Как думаешь, я тут зачем?»

Жемчужный и Лукавый поспешно ринулись обратно к Оскалу, и она — за ними. Но, наблюдая за драконами издалека, она с удивлениями поняла, что те снижаются к своему логову — к Прудам. Они и не думали вступать в бой.

«Что происходит?»

Узор флейты сыграл и для неё. Это Манникс, которому Энгель велел разучить три базовые мелодии, призывал диатрис снижаться.

Жемчужный и Лукавый юркнули за скалы, и Гидра в растерянности повернула Мордепала прочь от замка. Дракон не желал выходить из боя, и ей пришлось побороться с его волей, увещеваниями и уверенностью уговорив его сесть на небольшой площади.

— Драконы вышли из боя, Ваша Диатрость! — прокричал ей Манникс, держа под уздцы гарцующую от испуга лошадь. — Удержите Мордепала вдали от Оскала!

— Что случилось? — крикнула Гидра с высоты драконьей шеи.

— Тавр принял дуэль от Его Диатрости за корону, и они сошлись в бою в замковом дворе по старинному завету Кантагара! Скорее садитесь в седло!

«Это плохо», — испугалась Гидра, не зная, чего. — «Очень плохо!»

Она твёрдо велела Мордепалу ждать её здесь и спрыгнула по его лапам. Меж его когтей застряли белые чешуйки Жемчужного, и он тяжело сопел, превращая мандариновые деревья в пепел своим дыханием.

Седло, поводья и галоп. Не помня себя, Гидра погнала коня к замку и соскочила с седла перед солдатами, что расступились перед ней, пропуская её ко двору.

«Энгель — превосходный мечник, но битва длится уже много часов, и он наверняка устал. Тавр во всём уступает ему, но он не согласился бы на дуэль, не будь у него уверенности, что он выиграет. Колдовство — единственное, что позволит ему взять верх».

Горло сжалось, и она увидела дуэлянтов.

Обугленный белый плащ и забрызганные кровью белые волосы метались вслед за каждым движением Энгеля. Диатр был измучен боем, как она и предполагала. Но в светлых глазах отражалась рыжина противника, и он был расчётлив и ловок. При всём своём росте и силе, он не полагался на свою комплекцию слепо. Выжидал, парировал и атаковал — только росчерки клинка и вспыхивали в свете факелов.

Солдаты диатра молились всем богам, глазами пожирая поединок. Солдаты Тавра, рядами стоявшие у донжона, тоже не отрывали глаз от схватки. Даже марледи Ланхолия Гидриар вышла из укрытия — и тоже слёзно молилась, наверняка прося богов пощадить её возлюбленного.

«Не в этот раз», — со злобой подумала Гидра и нащупала в застёгнутом кармане камешек оникса. Сжала его в кулаке. И вперилась взглядом в Тавра, думая только одно:

«Великие Трое в величии своём и Великая Мать в милости своей, не позволяйте ему колдовать. Пусть бьётся честно, как того требует дуэль по завету Кантагара; пусть не защитит его никакой амулет и онемеет его язык, если он задумает говорить колдовские слова. Великие Трое в величии своём…»