— Солнце моё, милый мой, — беспрестанно шептала она, заставляя его порывисто прижиматься ближе.

— Моя Шаа, — урчал он в ответ.

Их тела соединились вновь. Неверие в то, что это происходит по-настоящему, окончательно рассыпалось. Они льнули друг к другу крепко, как никогда, и с каждым новым движением границы между их мирами стирались, создавая один — их собственный.

С того дня диатрис Ландрагору словно подменили. Она возвратилась в Рааль и сразу же созвала весь свой Совет. Будто невидимый советчик направлял её руку, она немедля издала несколько указов о торговых пошлинах, переназначении некоторых чинов и владений и после этого решительно отправилась на Аратингу. То был остров её личного подданства — и к тому же наиболее бедный остров, десятки лет бывший в руках жестоких, себялюбивых Гидриаров.

Здесь она задержалась на целый лунар. Она вызывала на ковёр управляющих и наместников, разбиралась с выстроенной на острове схеме управления и воровства из казны. Всё пришлось перелопачивать, перестраивать почти с самого начала. Особенно диатрис волновали условия, в которых жили и работали обычные островитяне.

«Я оправдаю их доверие и сделаю всё так, как никогда не сделал бы отец», — говорила себе Гидра.

Во-первых, она, как и обещала, нашла лидеров народного восстания, что поддержали войска диатра во время осады. И щедро наградила храбрецов и всех, кто пошёл за ними, деньгами и домами в городе. Во-вторых, она многих, напротив, лишила богатых резиденций и чинов. Не из неприязни к сторонникам Тавра; а из свидетельств об их непригодности и жестокости, вроде того самого врача, что не лечил её бессонницу с самого детства, но продолжал получать жалованье.

Она часто тонула в сложных чувствах. Судьбы людей вершились её решениями, и даже самый отпетый мерзавец, поставленный перед ней на колени, казался достойным жалости.

Но у неё всегда было, у кого спросить.

Энгель чаще приходил к ней лишь в зеркале, или незримый, едва ощутимый, останавливался рядом с её письменным столом. Вся его сила была на побережье, у реки Тиванды, однако это не мешало ему появляться даже в Оскале.

Простота законов Тавра компенсировалась тем, что никто не знал, как их исполнять в его отсутствие, а все причастные врали насчёт этого, как могли. Чтобы разобраться с этим, Гидра прикормила в Оскале кошек и распустила их по всему острову слушать, что утаивают местные мелкие дворяне.

После чего перешла к существам покрупнее. Ей предстояло наладить некий контакт с Жемчужным и Лукавым. Оба относились к ней настороженно и без особой любви, но, словно ощущая её связь с Мордепалом, не считали её за пустое место. Они всегда выбирались ей навстречу, если она приходила.

Особенно сложно ей было с Жемчужным. Тот не простил ей смерти Рокота и наряда из синей чешуи. Он часто заставлял диатрис выбегать из Прудов своим грозным рыком. И хотя он не отказывался от общения, он ясно давал понять, что не выносит её присутствия слишком долго.

Лукавый был сговорчивее. И хотя это был довольно нелюдимый дракон, он спокойно принимал угощения из рук диатрис и достаточно послушно прилетал на зов флейты.

Словом, Гидра делала первые шаги в отношении с отцовскими драконами. Хотя они все понимали, что между ними никогда не возникнет никакого подобия дружбы.

Кроме драконов, были у Гидры и другие сложные взаимоотношения, что требовали внимания. Так, она походатайствовала о сёстрах. И Лару, и Летицию решила послать на обучение в Рааль, надеясь, что там они найдут не только высшее общество, но и радость, которая была нужна светским леди — балы, платья по последней моде и кавалеры.

Но если Лара была спокойна даже после всего минувшего, то Летиция, услышав о решении Гидры, попросила поговорить с ней наедине. Та согласилась.

— Скажи, — юная Летиция долго мялась перед коронованной сестрой, пряча глаза в пол. — А мама, она…

— Её держат в столичном монастыре Мар-Мар. Ей не вынесут смертный приговор, пока она в положении, — вздохнула Гидра и покосилась в окно, глядя, как во дворе Оскала выстраивается целая стая кошек.

Она сознательно умолчала некоторые подробности о матери. Иерофант Мсара лично следил за леди Ланхолией и не раз упоминал, что бывшая ведьма с трудом связывает слова между собой и, кажется, теряет разум.

«Колдовство, увы, забирает свою плату».

— Но потом её казнят? Сожгут? — Летиция вся съёжилась в своём детском, но уже траурном чёрном платье с кружевной пелеринкой на плечах.

— Не знаю, — признала Гидра. — Иерофант вряд ли позволит жить женщине, которая поставила Рэйку под такую угрозу.

«Вот только никто не знает, что эта угроза следует за мной, и без неё моё правление было бы ознаменовано бессмыслицей и разрухой».

Кукольное лицо Летиции погрустнело. Гидра положила руку ей на плечо. Диатрис чувствовала себя очень непохожей на собственную сестру, но понимала, что у Летиции больше никого не осталось — Лара всегда была чересчур увлечена кавалерами и не привыкла снисходить до младшей.

— Мы увидим, — сказала она. — Может, мне ещё удастся что-нибудь сделать. А ты пока собирайся. В Раале живёт моя подруга Аврора. Она покажет тебе там всё.

— Хорошо, — согласно кивнула Летиция. Так покорно, что Гидре невольно стало неуютно. Она похлопала её по плечу и сказала:

— Эй, выше нос. Дорг — столица. Чего там только нет! Увидишь золотые шпили и самые красивые балы. И…

— Я не про это, я… хотела попросить у тебя прощения.

— За что?

— Я, когда была в Лорнасе, взяла это. Твоё, — и Летиция протянула ей вышивку с Бархатцем. — Лара сказала, что это надо выкинуть, и я забрала себе. Чтобы она этого не сделала. И всё никак не могла тебе отдать…

Гидра расплылась в улыбке и обняла её.

Вечером, когда она сидела в гостевой спальне Оскала — поскольку её личная была переделана в гардероб, а в материнской ей обживаться совсем не хотелось — она гладила вышивку рукой. И слышала шёпот над своим ухом:

— Сколько любви в этой вещи.

— Это мой котик, — объяснила диатрис. — Он был моим другом всё детство. Сейчас у меня много кошек. И раньше мне казалось, никто не сможет заменить его. Но теперь я чувствую, что это и так, и не так одновременно.

«Примерно как с тобой».

Тихий смешок его был ей ответом.

Отложив вышивку, Гидра взяла другую находку — прямо из отцовского бюро. Под конвертами и учётными книгами она нашла подвеску в виде нарядной птицы. Она смутно припоминала, что эта вещица ей для чего-то нужна, словно о ней когда-то шла речь; и поэтому прихватила её для себя.

И тут на подоконнике раздался глухой бом. Очередная полосатая посланница проникла внутрь и запрыгнула к Гидре на кровать. Она внимательно посмотрела диатрис в глаза — и та увидела.

Тёмный кабинет, напряжённые разговоры двух сановников. Спрятанные от ревизии деньги в сундуке и беседы о переправлении их в доверенному лицу в Благовест на корабле «Кеа».

— Спасибо, — Гидра ласково погладила кошку по спине. А затем вздохнула и потянулась к блокноту.

«Корабль “Кеа”… сундуки…»

А затем вздохнула и откинулась на постели.

«Везде нужно наводить порядок. А кошки — не ласточки, с острова на остров ко мне не прилетят. Придётся постоянно ездить. Но это нужно. Только так у Рэйки будет шанс на спокойную жизнь».

После Аратинги Гидре пришлось переключить своё внимание на внешние границы. Два давно молчащих форта, как выяснила разведка, скрывали под собой скрытую золотодобычу барракитов. Поэтому она позвала Мордепала и хорошенько прошлась по горным укреплениям, а также по всем выстроенным захватчиками дорогам, что вели к северным портам. Переправы же и порты, сооружённые на мелких речках, она сохранила и велела использовать уже для рэйкских шахтёров.

— И как бы мы без драконов выковыривали их из этих фортов, — ворчала она, прогуливаясь с Энгелем по берегу Тиванды.

— Примерно как я когда-то со своими полками, — иронично вздыхал он ей в ответ.