Словом, Гидра долго ворочалась и не могла заснуть. А наказанием за все эти мысли был давно знакомый ей кошмар.

Руки отца стискивали её плечи, палач расправлялся с нарушителем, что посмел заглянуть в Пруды. И хотя несчастный до последнего выл, что просто заплутал в горах, с него сняли всю кожу. А потом пальцы Тавра крепко стиснули дрожащую руку Гидры — и палач вонзил острый, как бритва, нож ей под ноготь, и тот оторвался и повис на нити.

Гидра проснулась в холодном поту. Перевернулась на другой бок. Нашла Лесницу и погладила её, дрожа.

«Мне с такими снами не мята нужна», — подумала она. Тепло гладкой шёрстки успокаивало. — «А концентрат мелиссы, пустырника и лаванды в одном отваре. И ещё бы мирра — чтобы поджечь и засыпать, будто у очага Великой Матери, баюкающей богов».

Наутро Гидра была совсем не выспавшейся. Она видела в зеркале жуткую осунувшуюся моргемону с рыжими лохмами. Под глазами залегли синие круги, а щёки совсем впали, будто у больной холерой.

«Я же много ем, я должна становиться красивее!» — расстроилась она и накинула на зеркало одну из ночных рубашек, чтобы не видеть своего лица.

Аврора пришла к ней, как добрая утренняя фея в пастельно-розовом платье с рукавами-фонариками. Она поставила на трюмо перед ней маленькую чашечку кофе и булочку с сахарной пудрой. И спросила заботливо:

— Ваше Диатринство, вы выглядите уставшей. Плохие сны?

— Да, — пробурчала Гидра и позволила ей начать себя причёсывать.

— В войну неспокойно спится, — вздохнула фрейлина. Мягкая ворсистая щётка в её руках не дёргала волосинки и совсем не доставляла Гидре неудобств.

— Для меня, выходит, всегда война.

Руки Авроры замерли. И она промолвила тихонько:

— Если вас всю жизнь мучают кошмары, неужели вам не выписали какое-нибудь лекарство для сна?

— Кто, мать? Она считала, это всё от безделья.

— Врач вашего семейства.

— А, он говорил мне, что это от истерик и злобности нрава. Злоба скапливается внутри и распирает череп, — фыркнула Гидра.

— Но вы не злобная.

Гидра фыркнула ещё раз.

— Да ладно.

Однако Аврора настаивала:

— В центральном квартале есть врач, прославленный доктор Спарг, который получает жалование от диатрина. Мы пригласим его, и он поможет вам справиться с бессонницей. Легко называть человека злым, если он не высыпается всю жизнь! Не каждый сумел бы при этом держать лицо!

«Она это всерьёз?» — Гидра недоверчиво покосилась на руки Авроры. — «Действительно не считает меня балованной марлордской моргемоной?»

— Ну… — растерянно протянула она, но фрейлина пресекла все возражения на корню:

— Я пошлю за врачом. Не волнуйтесь, он не посмеет разглашать ничего о вас! Энгель доверяет ему. Он специально взял его на жалованье перед свадьбой, чтобы вы имели доступ к должному лечению.

Гидра почувствовала себя странно. «Ничего удивительного, что им всем сейчас нужна живая диатрисса», — подумала она неуверенно. — «Им это просто выгодно».

Вызванный из города доктор Спарг оказался средних лет умельцем из числа тех, что не боялись орудовать скальпелем и одновременно серьёзно воспринимали сглазы и порчи. При виде Гидры он изумлённо поднял брови: несомненно, он повидал немало больных, но не знал, что таких выдают замуж.

Он сказал, что Гидре следует немедленно озаботиться состоянием своего здоровья, много есть и гулять на свежем воздухе, и, разумеется, давать себе здоровый сон. А для этого он предложил ей пить снотворное из слёз синицы, редкого вида росы с определённых растений. Иначе, предостерёг он, Гидре не дожить до двадцатилетия, потому что слабое тело подвержено любой заразе, и к тому же не сможет зачать ребёнка. А если сможет, то, разумеется, погибнет.

Гидра пропустила всё мимо ушей, кроме слёз синицы. Она велела Леону достать ей такое лекарство и заодно спросила у старого камергера, не знает ли тот, где в городе есть лилигрисы.

Тот сказал ей, что, определённо, лилигрисов было много на руинах Мелиноя. Но из-за поверья среди местных, что эти цветы приносят несчастья, их совсем не осталось в черте города — только если где-то в ещё незастроенных зарослях.

Гидра решила поискать эти цветы. Её не оставляло желание найти «место, духами хоженое», и потому она вознамерилась поездить по городу. Но чуть позже — в тот день у неё совершенно не было ни на что сил. Поэтому она не покидала пределов замка и просто устроилась поудобнее в библиотеке, где стала листать и другие книги о саваймах.

Образ тигра Мелиноя вновь интриговал её. Бесшумно бродящий по руинам, он был непредсказуем. Мог растерзать заплутавшего путника и бросить в поросль лилигрисов, будто мстя за своих детей. А мог соблазнить деву и оставить ей уродливых бастардов. Что бы он ни делал, он всегда пытался навредить потомкам Кантагара и их подданным, чтобы напомнить, как им досталась эта земля.

«Но, поскольку на побережье остались лишь редкие и весьма тёмные деревушки, было бы странно ожидать от них другого», — размышляла Гидра, проводя пальцами по изображению беловолосого мужчины с холодным взглядом и полосатыми одеждами. — «Тем не менее, мне хочется верить, что хотя бы часть из этого правда. Ведь если так, то я бы рискнула наладить с ним отношения, разделив с ним ненависть к диатрам и всей Рэйке. А если его цель — это низвести всё до поросших плющами безлюдных руин, то мне даже возразить нечего».

Лишь единожды тигр Мелиной, говорят, не добился внимания девы. То была известная странствующая певица, простых кровей, но прекрасная, как весенний рассвет. Её локоны цвета старинного золота увлекли взгляд лхама-тигра, а нежный голос заворожил его чуткий слух. Но она не поняла, что перед нею дух. И столь невозмутимо отказала ему, что Мелиной остался обескуражен и задумчив.

«Прямо как та певица, за которой ухлёстывал отец, когда мать была отягощена мной. Похоже, легенда написана в те же года, так что это может и правда быть она», — подумала Гидра иронично. — «О ней, как говорила Пиния, слагали песни, но лишь она могла спеть их так, чтобы усладить любого зрителя. Ею болели лорды и марлорды, пока её не убили жестоко, в собственной постели. Как же её звали…?»

От размышлений её отвлёк громкий мявк за окном. Она отложила книгу, подошла к окну и, перегнувшись через широкий подоконник, всмотрелась в три маленьких фигурки снаружи.

Это были кошки. Одной из них была трёхцветная Лесница, второй — недавняя рыжая гостья, а третья — чёрная с белыми пальчиками на лапках.

И каждая из них держала в зубах пучки трав, будто мышей.

— Что… что? — Гидра остолбенела и, не отрывая от них глаз, открыла окно.

Лесница деловито запрыгнула на подоконник и положила перед хозяйкой пучок ароматной фиолетовой лаванды. Остальные две кошки повторили за ней: у одной была мелисса, у второй пустырник. Но уличные сразу же спрыгнули назад, а Лесница, моргнув своими зелёно-жёлтыми глазами, внимательно посмотрела на Гидру.

— Э-э… спасибо, — сказала Гидра и ещё раз потёрла веки, чтобы убедиться, что не спит. Кошки нередко приносили своим хозяевам мышей, но определённую траву?

«Это то, из чего можно сделать успокоительный отвар. Но кошки разве могут знать, что именно этим мне можно попробовать помочь?»

— Мр-р, — тихонько сказала Лесница и выскочила обратно.

Три вполне прилично сложенных пучка ароматных трав остались лежать перед Гидрой. Та никак не могла прийти в себя.

«Да разве они стали бы подыскивать мне лекарства ни с того ни с сего!» — дошло до Гидры. — «Я ведь думала об этом, когда гладила Лесницу ночью. Я представила, что у меня есть то, из чего делают отвар. А она это принесла. Не мирру, потому что как кошки потащат мирру? Но траву — да! И с козодоем так же! А эти две новенькие… я прикормила их у замковой кухни. И они тоже присоединились к ней в этом деле?»

Гидра сгребла кошачьи подарки в одну связку и уставилась на раскрытые книги о сказках, преданиях и старинных легендах. Читать их дальше не было смысла; наяву стало интереснее.